Неубранный снег, покрытый сажей, громоздился на улицах. В начале одного январского письма Абрахаму Фрейд приписывает: «Дрожу от холода». Пришел и ушел февраль, а потом и май. Фрейд пережил свой шестьдесят второй день рождения.
Октябрьская революция большевиков в 1917 году успешно вывела Россию из войны, но Центральным силам не удалось этим по-настоящему воспользоваться. Немецкие и австрийские войска вторглись в новое коммунистическое государство (Вена мечтала о поездах с украинским зерном, которые так и не пришли), и землевладельцы на оккупированных территориях России смогли прожить немного дольше.
Имение Волчьего Человека находилось под Одессой, на Черном море. Когда весной 1918 года туда прибыли австрийцы, Панкеев, земли и состояние которого пока не тронули, попросил разрешения привезти жену в Вену, потому что она была больна. Он обратился к другу, профессору Фрейду, за справкой. В конце концов Волчий Человек попал на Запад и после войны даже прошел несколько сеансов анализа на Берггассе. Россию он больше не увидел.
Летом 1918 года Фрейд снова нашел спасение в Татрах. Его приободрил богатый венгерский благодетель, который собирался оказать денежную помощь движению, Антон фон Фройнд. Когда-то Фрейд анализировал его жену. Это был «человек, которого надо было бы придумать, если бы он не существовал», как писал оттуда Фрейд. Фон Фройнд («доктор философии и пивовар»), которому было под сорок, перенес операцию по поводу рака яичек, затем лечился у Фрейда из-за возникшего невроза, а после этого решил одарить все психоаналитическое движение. В Будапеште он собирался организовать институт, а в Вене — финансировать издательство.
Фрейд в сопровождении своей «маленькой дочки» (Анне было двадцать два) побывал на вилле Фройнда, перед тем как отправиться в горы, и работал там над новым изданием «Толкования сновидений» — уже пятым. В предисловии он пишет, что не мог заставить себя внести в книгу серьезные изменения, боясь разрушить ее «исторический характер». Это была часть его автобиографии. Нефрейдистское заявление о том, что «мы считаем детство счастливым, потому что дети не знают сексуальных желаний», идет сразу же после воспоминаний о маленькой Анне, которой снилась земляника. Впоследствии оно было снабжено сноской с противоположным мнением, но само осталось нетронутым.
Приближалась очередная зима, и война подходила к концу, хотя очень немногие ожидали, что она закончится так быстро. В сентябре Фрейд и его основные последователи провели первый съезд в военное время. Он прошел в Будапеште при небывалой поддержке властей. Масштабы военного невроза и шока от снарядов заставили армейских чинов задуматься о природе «симуляции». Некоторые военные применяли концепцию Фрейда о «бегстве в болезнь», спасении с помощью невроза от невыносимой ситуации, к поведению на поле боя. Поэтому Будапештский съезд получил одного австрийского генерала, двух чиновников из военного министерства Берлина, радушный прием и банкет.
Месяц спустя Центральные силы распались, подрываемые изнутри беспорядками среди гражданского населения. На Западном фронте немецкая армия отступала перед союзниками. Вена беспомощно наблюдала. Венгры, богемцы, сербы, хорваты и другие подданные Австрийской империи неожиданно отделились. Италия, старый ненавистный враг с юга, разбила с помощью союзников австрийскую армию и захватила сотни тысяч военнопленных (лейтенант Мартин Фрейд был среди них). Триест с 3 ноября снова стал принадлежать Италии.
Остатки австрийской армии начали распадаться. Целые поезда беглых солдат прибывали домой в Вену, разочарованные, но все еще с оружием. Габсбургская империя прекратила свое существование, как и габсбургская династия, правившая более шестисот лет. Франц Иосиф умер в 1916 году, по поводу чего Карл Краус отметил, что он может поверить в смерть императора, но никак не может убедить себя, что тот когда-то жил. Его преемник, император Карл, исчез. Фрейд утверждал, что чувствует в связи с концом старой Австрии только облегчение, добавляя в письме Ференци, что «Габсбурги оставили после себя только кучу дерьма». По улицам ходили вооруженные толпы с красными флагами. Однажды, когда Фрейд с дочерью Матильдой гуляли всего в двух кварталах от Берггассе, они ненадолго попали под обстрел.
Приблизительно за день до того, как 11 ноября наступило общее перемирие по условиям союзников, от Джонса пришло письмо, написанное за пять недель до этого. Фрейд узнал, что Морфидд Оуэн, его «дорогая жена», с которой он прожил девятнадцать месяцев, умерла. Несчастьям Джонса с женщинами, похоже, не было конца. Эти события, о которых он не рассказал Фрейду, отдавали мелодрамой, так же как и многое в жизни Джонса. Морфидд заболела, когда они в конце августа отдыхали в Южном Уэльсе. Местный хирург прооперировал ее по поводу аппендицита, причем Джонс, скорее всего, играл роль анестезиолога. Ей было двадцать семь лет. Некоторые факты позволяют предположить, что сначала Джонс считал симптомы психологическими. Он написал, что ее смерть вызвана «замедленным отравлением хлороформом». Заключение о смерти делали больше двух недель, и несмотря на то, что вскрытие не показало ничего криминального, и на очевидное горе Джонса, начались сплетни, которые существуют по сей день. В письме Фрейда с соболезнованиями, датированном 10 ноября, говорилось, что «годы жизни вдали не изменили мое отношение к тебе».
Нужно было восстанавливать многие контакты, но Австрия долгое время оставалась в стороне от событий, изолированная и обнищавшая. Прошел почти год, пока Джонс получил разрешение приехать в Вену. Приблизительно столько же пришлось ждать Фрейду, чтобы увидеть своего старшего сына. Друзья убеждали его переселиться в более спокойное место, и он нанял учителя английского, чтобы «освежить свой английский», подумывая о том, чтобы отправиться в Англию, как только получит разрешение.
Английский пригодился ему и в Вене, откуда он все-таки не уехал, потому что австрийская валюта начала обесцениваться, и единственными выгодными пациентами были те, кто мог платить фунтами, долларами и швейцарскими франками. В основном это были англосаксы. Сбережения среднего класса испарились. Фрейд утверждал, что потерял огромную сумму.
Фрейд не мог оставаться платежеспособным и процветающим, и это очень ранило его самолюбие независимо от того, что стало тому причиной. На знаменитого родственника в тяжелое время полагались многие иждивенцы. К ним относились сыновья, которые искали работу, дочь Анна, ее мать, Минна, овдовевшие сестры Роза и Паула, незамужняя дочь Дольфи. Помощь другим в таких масштабах превышала его возможности.
Эли Бернейс, нелюбимый шурин из Нью-Йорка, находил возможность передавать им существенные суммы. В письмах Фрейда манчестерскому племяннику Сэму после войны несколько раз упоминаются подарки Эли, причем Фрейд всегда подчеркивает, что они достаются «женщинам» или «неработающим» членам семьи. Фрейд не хотел, чтобы выглядело так, как будто он живет на пожертвования шурина. Его нелюбовь к Эли, которому он был обязан, когда был молод, беден и влюблен в Марту, длилась все эти годы, и неверность Эли жене только усугубляла это чувство. Когда он послал пять тысяч долларов в детский дом Вены, Фрейд назвал это «хорошим способом оплатить долги друзьям, когда он уехал из Вены, обанкротившись». Когда жизнь Фрейда стала лучше, он писал: «Я рад сообщить, что никто из семьи больше не зависит от скудных и нерегулярных субсидий Эли». Фрейд умел таить зло на людей. Они так и не помирились до смерти Эли в 1923 году.
Сын Эли, Эдвард «Эдвард Л. Бернейс, консультант по рекламе, был пионером маркетинга, который использовал в своих кампаниях психологию не менее умно, чем психоаналитик. Для первой кампании, направленной на то, чтобы сделать более приемлемой нью-йоркскую пьесу о венерических заболеваниях, он создал фонд по поддержке полового воспитания и подарил влиятельным жертвователям билеты на премьеру. Язвительный Джонс описал его Фрейду как „американского жулика, совершенно беспринципного“. Бернейс умер только в 1995 году в фантастическом возрасте сто три года.», завоевал благосклонность «дяди Зиги», устроив публикацию «Лекций по введению в психоанализ» и других работ в Америке. В конце концов Фрейд получил значительный гонорар. В ответ на это он сказал племяннику: «Ты — единственный из родственников, который хоть когда-нибудь, по крайней мере за последние много лет, оказал мне хоть какую-то услугу».
Это, в свою очередь, было нечестно по отношению к племяннику Сэму, который постоянно присылал посылки из Манчестера на Берггассе в течение труднейших двух лет, последовавших за войной. Хотя Фрейд настаивал на том, чтобы заплатить за еду как только сможет, Сэм упорно отказывался от денег. В Манчестер прибывали списки необходимых вещей:
Марте больше всего нужны: молоко, мясной экстракт, кофе, овес и такие специи, как белый перец и корица. Я очень люблю сыр… все, что в жестянках, очень хорошо; мармелад — тоже прекрасно, а вот тушенки здесь хватает.
Победители считали Вену, которая находилась в полутора тысячах километров от Лондона, далеким городом, который сам виноват в своих несчастьях. Цивилизация пришла в упадок. Все работало плохо. Предприимчивые иностранцы ходили по гостиничным коридорам в поисках людей, которые хотят продать свои драгоценности.
Фрейд был избавлен от самых унизительных поступков благодаря пациентам с твердой валютой. Возможно, ему приходилось сидеть в кабинете в пальто и шляпе, чтобы не замерзать, — а женщина, которую он анализировал в 1920 году, вспоминает, что у него не отапливалась квартира, а в кранах не было горячей воды, — но за границей в банках у него постепенно накапливались фунты и доллары. В то время как бедняки довольствовались брюками из мешковины, Фрейд писал Сэму (22 февраля 1920 года), чтобы тот выбрал для него ткань из мягкой шетландской шерсти тона, который советует Марта, — «перец с солью, или мышино-серый, или tete de negre», — чтобы он мог заказать себе на весну костюм. «Я, — добавляет он, — собираю иностранные деньги в Амстердаме, чтобы заплатить за это».
Джонс слал ему письма, полные ободрительных банальностей, и пациентов. Наука — это скала. Она может выдержать штормы. Фрейд цитировал поэта Клоу: «Но на западе, взгляни, земля светла!» По его совету Джонс в 1919 году снова женился — на привлекательной молодой интеллектуалке из Вены, Катарине Йокль, меньше чем два месяца спустя после того, как их представили друг другу в Швейцарии, — и жил с ней счастливо до конца дней, наконец исправившись. Вскоре он уже занялся восстановлением организации в Европе и Америке.
Комитет образовался снова. Гизелла Палос получила развод, и Ференци на ней женился. Ее бывший муж скончался на месте от сердечного приступа в день свадьбы. «Что-то демоническое, в духе Гроддека», — предположил Фрейд.
Старая жизнь возобновилась. В условленные часы на Берггассе приходили пациенты. У Фрейда появилось и новое занятие: в тайне практически от всех по вечерам он начал анализировать свою дочь Анну, все больше вовлекая ее в свою жизнь.
Когда старость — теперь уже настоящая, а не воображаемая — начала брать свое, он сохранял холодную стойкость лидера, долг которого — выжить. Слухи, появившиеся в Америке в 1919 году, о том, что его вынудили покончить с собой, раздражали Фрейда. Его жизнь еще не закончилась!
Глава 26. Тяжелые времена
Ни один психоаналитик как в Вене, так и во всем мире не мог сравниться с Фрейдом по репутации и авторитету. Еще до войны он начал расширять психоаналитическое движение, и вскоре его теории стали разрабатываться другими, причем не всегда так, как предполагал он. Но пока его слово оставалось законом. Фрейд не терпел инакомыслящих и правил единолично.
Венские коллеги были ему обязаны еще больше, чем остальные, из-за денег, потому что время от времени у него появлялись пациенты с твердой валютой, которых он передавал им. Среди нуждающихся был «маленький Ранк», приближенный, который знал свое место. Фрейд не раз хвалил его в письмах другим единомышленникам: «незаменимый помощник», «всегда верный», ученик, «который неизменно честен». Ранк большую часть войны был редактором военной газеты, где в основном высмеивал британского премьер-министра Ллойда Джорджа. Годы войны закалили его, и взгляд за толстыми стеклами очков был не так уж мягок. Тем не менее он оставался бедным, и теперь, вернувшись в Вену, он вошел в список любимых аналитиков Фрейда, которые иногда получали в пациенты американца-другого.
Венских пациентов хватало, но даже если Фрейд брал с них сотни крон в час, обесценившаяся валюта стоила очень мало. Американцы платили настоящие деньги — по десять долларов наличными. Движение нуждалось в средствах, особенно для финансирования книг и журналов, а Фрейд был единственным человеком, способным добыть эти деньги. Обещанное богатство от Антона фон Фройнда, венгерского благодетеля, уменьшилось до более скромной суммы, отчасти из-за инфляции, отчасти потому, что в начале 1920 года Фройнд заболел раком. Но это было лучше, чем ничего.
В Вене росло новое поколение аналитиков, которые, как и их предшественники, считали Фрейда «отцом» и руководителем. Среди них был Вильгельм Райх, один из самых своеобразных врачей столетия. В то время он был молодым и бедным студентом-медиком; не находящий покоя человек, который увидел в работах Фрейда подтверждение своей идеи о том, что мы постоянно обманываем себя. «Человек бежит от самого себя!» — записал он в своем дневнике в июле 1920 года.
Все ложь — даже самая лучшая, самая искренно желаемая правда. 22.30. Ветер снова воет — нет, это трамвай! Что сейчас происходит в Вене: люди напиваются, их тела дико переплетаются, везде, от нижнего этажа до крыши — хочу ли я этого тоже? Да или нет?
Родившийся в 1897 году в зажиточной еврейской семье в Галиции, Райх был так же навязчиво увлечен сексом, как когда-то Фрейд, но, возможно, получил его слишком много, в то время как проблемой Фрейда было обратное.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71