https://wodolei.ru/catalog/unitazy/s-funkciey-bide/
Пока он не рассказывал Флису ни о каких клинических деталях. Для того чтобы он мог сделать какие-то выводы, история болезней должны выли быть достаточно длительными и объемными. Ранние примеры психоанализа довольно кратки, но едва ли Фрейд мог увидеть истеричку в понедельник и объявить о ее излечении в пятницу. Такое отсутствие точной информации немного озадачивает. В письме о статье «Неврозы защиты», посланном Флису на Новый 1896 год, добавляются детали о теории совращения, но не о совращенных.
В период между Рождеством и весной 1896 года Фрейд написал три статьи. В первой, опубликованной во французском журнале в марте (посвященной «ученикам Ж.М. Шарко»), он дает некую фактическую информацию, «чтобы противопоставить ее скептицизму, с которым я, вероятно, столкнусь». Он сделал «Полный психоанализ» тринадцати случаев истерии и шести — навязчивого невроза. Некоторые были связаны с действиями старшего брата, некоторые — с неизвестными взрослыми. Эти факты не слишком убедительны, и их приходится принимать на веру.
Во второй статье, опубликованной в мае в Германии (именно тогда на немецком языке впервые был употреблен термин «психоанализ»), упоминались те же тринадцать случаев, семь из которых были связаны с действиями старшего ребенка в семье (чаще брата по отношению к сестре). Среди взрослых, по словам Фрейда, чаще всего можно было упомянуть няней, гувернанток, слуг и учителей.
Чтобы вызвать истерию, эти совращения должны были включать в себя «непосредственное раздражение гениталий (в виде процессов, напоминающих копуляцию)». Фрейд заявил, что в двух из тринадцати случаев первое совращение произошло «в самом начале воспоминаний о жизни вообще», в возрасте полутора и двух лет. Несмотря на то что в этих описаниях прослеживаются истории отдельных людей, ни один случай и его лечение не описываются должным образом.
Третья статья, «Этиология истерии», была более серьезной: объемной, подробной и адресованной непосредственно коллегам, венским медикам. Фрейд представил ее в виде лекции Ассоциации психиатрии и неврологии в апреле, а вскоре после этого опубликовал «Эта лекция, скорее всего, была импровизированной или основывалась на очень кратких заметках. Фрейд сообщил Флису, что „записал [ее] полностью“ в мае. Так что любая ссылка на лекцию в строгом смысле является ссылкой на статью.». Это стало его официальной заявкой на изобретение. Председателем собрания в тот вечер был Ричард фон Крафт-Эбинг, профессор психиатрии университета. Его труд о сексуальных извращениях, «Сексуальная психопатия» (1886), пользовался большим авторитетом, хотя и был запрещен в Англии как очередная «грязная книжонка с континента». У Фрейда было несколько экземпляров этой книги. Крафт-Эбинг занимал высокое положение в обществе. Его услугами пользовались короли; крон-принц Рудольф был его пациентом. К нему сначала обращалась и Анна О.
Лекция Фрейда, начиная с приветствия «Господа!» и заканчивая словами «этот новый путь к знанию», выражала его идеи четким и понятным языком. Он говорил о восемнадцати случаях «чистой истерии» и «истерии, совмещенной с навязчивыми желаниями» — на один меньше, чем в первой, «французской» статье.
В каждом из этих восемнадцати случаев анализ (предположительно, он имел в виду анализ именно этих заболеваний) выявлял связь с сексуальными проблемами. Фрейд повторяет свою идею о ранних воспоминаниях: если проводить анализ «так глубоко, как только можно погрузиться в человеческую память», он «неизменно» поможет заставить пациента вспомнить, что именно вызвало невроз. С этим было связано предположение, что «даже детские годы полны случаев легкого эротического возбуждения».
Голос Фрейда был сухим и сдержанным. Риторика была в содержании, а не в исполнении. Через полчаса он дошел до сути своей работы:
В основе каждого случая истерии заключается один или более случаев преждевременного сексуального опыта, случаи, которые произошли в раннем детстве, но могут быть восстановлены в памяти с помощью психоанализа, невзирая на большой промежуток времени, прошедший с тех пор.
Фрейд назвал это «открытием caput Nili [источника реки Нил] в невропатологии». Энтони Стэдлен (психотерапевт и скептичный исследователь истории психоанализа), отмечая претенциозный тон статьи, утверждает, что Фрейд делал заявку на бессмертие в медицинской науке еще до того, как ему исполнилось сорок. Как подчеркивает Стэдлен, Фрейд сравнивает свое обнаружение «специфической этиологии» истерии с открытием Робертом Кохом бациллы-возбудителя туберкулеза, совершенным за четыре года до того и вызвавшим восхищение всего мира. Газета «Нью-Йорк таймс» назвала это «величайшим научным открытием века». Фрейд мечтал о таком же признании.
Какова же была реакция невропатологов Вены? В ответ на вопрос «Представить ли вам фактический материал, полученный мною из анализов?» они, очевидно, сказали бы: «Да, конечно». Но Фрейд уклонился в другую сторону, чтобы предвосхитить ожидаемые им «многочисленные возражения». Материал так и не был представлен. Ближе к концу лекции Фрейд снова приоткрыл завесу над реальными фактами, как фокусник, утверждая, что у него есть «доказательства, которые, знай вы всю историю болезни, были бы вам совершенно ясны». Это звучит уклончиво и в то же время оскорбительно. У Фрейда были доказательства, которые он не намеревался представлять. Там не было ничего сравнимого по убедительности с историями из «Этюдов по истерии».
Ему не удалось произвести большого впечатления на собрание. Фрейд не нашел к аудитории нужного подхода, как и десять лет назад к венским врачам. «Эти ослы» приняли все с «ледяным холодом», — сообщает он Флису, который тоже боролся с ослами, не принимавшими его идею о неврозе назального рефлекса. «К черту их!» — добавляет он.
Крафт— Эбинг, знавший на собственном опыте, что идеи в психиатрии часто являются продолжением личности психиатра, обидел Фрейда тем, что сказал, будто «это звучит как научная сказка». Почти те же слова Фрейд сам использовал под Новый, 1896 год, когда описывал теорию совращения Флису. Он назвал бумагу «Неврозы защиты (Рождественская сказка)». Он мог в личном письме употребить такие слова, потому что они были чем-то вроде условного языка друзей. Впрочем, в теории совращения всегда был элемент сказочности.
В завершающие минуты лекции Фрейд снова похваляется, что его выводы «основаны на трудоемком индивидуальном обследовании пациентов, что во многих случаях заняло сто или более часов работы». Цифра поразительная. На пятнадцать случаев вместо восемнадцати (учитывая его оговорку «во многих случаях») это составляет более полутора тысяч часов психоанализа. Позднее, работая только аналитиком, Фрейд мог шесть дней в неделю проводить по восемь часовых сеансов в день. Даже если предположить, что его рабочие дни были заняты только этими случаями и не прерывались отдыхом, этот анализ занял бы у него семь или восемь месяцев до января 1896 года, когда он написал первую статью о девятнадцати пациентах. И за более длительный срок такая работа невероятна. Кроме того, он занимался и другими случаями — к нему обращались не только истерики, да и среди истериков наверняка некоторые прекращали лечение или оказывались не подходящими для исследований.
Это утверждение ничем не подтверждается и в переписке с Флисом. В течение 1895 года Фрейд работал то много, то мало. В начале года его очень отвлекали проблемы с собственным носом и сердцем, а также операция у Эммы Экштейн (возможно, она была одним из этих восемнадцати истериков, потому что, по словам Фрейда, когда какой-то Эмме было двенадцать, ее через одежду ощупывал продавец). В апреле он рассказал Флису, что теперь у него «очень редки» случаи невроза, хотя месяц спустя у него было очень много таких пациентов. Летом, когда он отдыхал в «Бельвю» и в горах, практика Фрейда приостанавливалась. А до 8 октября в письмах нет никакого указания на теорию совращения. Только в тот день он сообщил Флису, что считает секс до пубертации «обязательной причиной» истерии.
Проводил ли он в то же время свои восемнадцать или девятнадцать анализов, долгие месяцы ничего не говоря об этом своему другу? И мог ли он одновременно достичь самых ранних воспоминаний в каждом из них? 16 октября, восемь дней спустя после первого сообщения, он объявляет, что «разгадал загадки» и два типа невроза, истерия и навязчивые неврозы, «в основном побеждены».
Возможно, Фрейд просто использовал некоторые обстоятельства жизни пациентов в своих целях — потерянное время, утраченную любовь, неприятные воспоминания своей вины. Он услышал достаточно, чтобы заинтересоваться самыми личными воспоминаниями — детским стыдом и удовольствием, которые большинство носит в себе, не полностью забывая и по-настоящему не помня. Такие воспоминания были и у самого Фрейда, как он вскоре признался. Возможно, он начал анализировать более ранние случаи, которыми занимался еще до того, как психоанализ получил свое название. Быть может, он делал ретроспективный анализ, обдумывая идеи до тех пор, пока не смог объединить их и представить результат в виде «научной теории». Не исключено, что к этим сточасовым случаям Фрейд отнес и старых пациенток вроде Фанни Мозер и Анны фон Либен. Он посвятил им достаточно много времени, и они могли поделиться с ним сексуальными воспоминаниями, о которых он ничего не писал. Неизвестно, что происходило за дымовой завесой Фрейда.
Многие годы после его смерти никто не ставил под сомнение его утверждения о том, как он создал свою теорию. Переписка с Флисом была недоступна, да и в любом случае с Фрейдом не спорили. Теперь есть реальные предположения, что Фрейд создал теорию совращения на основе творческих догадок. Возможно, именно так и создаются научные открытия, но Фрейд-то говорил совсем об ином. Он утверждал, что скрупулезно накапливал фактический материал. Такие сомнительные утверждения вредят самому психоанализу вне зависимости от того, верна теория совращения или нет.
Доказательства заключались в людских воспоминаниях. Это допускало любую неточность, потому что детские воспоминания отрывочны и их трудно проверить. Фрейд признал в своей апрельской лекции, что это сложно. «До применения анализа, — писал он, — пациенты ничего не помнят об этих [сексуальных] сценах». Аналитику приходится убеждать их. «Только сильнейшее принуждение со стороны врача может заставить их воспроизвести их».
Когда эти воспоминания поднимаются на поверхность, пациенты испытывают «сильные ощущения», которые вызывают у них чувство стыда, а впоследствии утверждают, что «как будто не вспоминали» Фрейд видел в этом доказательство истинности воспоминаний: зачем пациентам отрицать то, что они сами придумали? Другими словами, чем сильнее сопротивление, тем более прочно эти воспоминания заперты в бессознательном. «Позже позиция Фрейда немного изменилась. К 1900 году он уже говорил пациентам, что „самые ранние детские воспоминания“ „невозможно получить в первозданном виде“. В 1918 году он стал говорить еще более уклончиво. „Эти детские сцены во время лечения не воспроизводятся в виде воспоминаний. Это продукты реконструкции“.»
Эта идея в более широком смысле стала основным оружием психоаналитиков, которое они использовали в качестве уничтожающего аргумента в споре с «неверующими»: ваши нападки на доктрину свидетельствуют об эмоциональном сопротивлении, и вам самим нужно подвергнуться психоанализу, после которого вы поймете, как вы заблуждались.
Что же касается предположения, что он сам закладывает эти мысли пациентам в головы, Фрейд отмел его в своей лекции как «безосновательное». Он защищал свою теорию (как в тот вечер, так и всегда) уже известным нам способом только те, кто использует психоанализ (а в 1896 году это был только сам Зигмунд Фрейд), достаточно компетентны, чтобы судить об этой «смутной области знаний». То есть вы поймете, если вы Фрейд. Но вы не можете ничего понять, если вы не Фрейд — или хотя бы не Флис.
Теория подразумевала авторитарный подход к пациентам: так видел работу аналитика сам Фрейд. Его ранние работы содержат множество тому свидетельств. Еще в «Этюдах по истерии» он заявляет, что нужно смело говорить пациентам, о чем они теперь должны думать, потому что «это не повредит». Воспоминания о преждевременном сексуальном опыте «нужно извлекать [из пациентов] по кусочкам». Сопротивление пациентов надо подавлять, «подчеркивая нерушимость наших убеждений».
Флис, из первых рук знавший обо всех этих подробностях, не публиковавшихся в статьях, видео, как работает деспотичный Фрейд. У него была кузина, фрейлейн Г. де Б., истеричка, отца которой Фрейд подозревал в совращении дочери. Она страдала от экземы вокруг рта. В связи с этим, а также по другим причинам Фрейд решил, что в детстве ее принуждали к фелляции.
Когда я предложил ей это объяснение, она не стала возражать, но потом она сделала ошибку, спросив самого отца, который при первых же намеках с негодованием вскричал «Ты что, хочешь сказать, что это был я?» — и поклялся в своей невиновности.
Теперь она яростно сопротивляется, утверждает, что верит ему, но начинает лгать и давать ложные клятвы, что объединяет ее с отцом. Я пригрозил, что отправлю ее назад. В процессе лечения я убедился, что она уже практически верит в это, хотя и отказывается признавать!
Этот рассказ начинался словами «Habemus papam!» — «У нас есть Папа!». Радость Фрейда очевидна — он заполучил очередного совратителя.
Так и работал психоанализ. Если бы Фрейд был более откровенным с венскими невропатологами, он мог бы рассказать им про этот случай. Неприятные воспоминания Г. де Б. были не столько ее воспоминаниями, сколько толкованием событий Фрейдом. Он «предложил» ей объяснение, и она «не стала возражать». Она не сказала ему: «Я помню, как отец вошел в спальню и…» Фрейд основывался на уликах: одна — это экзема вокруг рта, нервный тик, выражающийся в сосательных движениях губ и затрудненность речи в детстве (как будто с «полным ртом»).
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71
В период между Рождеством и весной 1896 года Фрейд написал три статьи. В первой, опубликованной во французском журнале в марте (посвященной «ученикам Ж.М. Шарко»), он дает некую фактическую информацию, «чтобы противопоставить ее скептицизму, с которым я, вероятно, столкнусь». Он сделал «Полный психоанализ» тринадцати случаев истерии и шести — навязчивого невроза. Некоторые были связаны с действиями старшего брата, некоторые — с неизвестными взрослыми. Эти факты не слишком убедительны, и их приходится принимать на веру.
Во второй статье, опубликованной в мае в Германии (именно тогда на немецком языке впервые был употреблен термин «психоанализ»), упоминались те же тринадцать случаев, семь из которых были связаны с действиями старшего ребенка в семье (чаще брата по отношению к сестре). Среди взрослых, по словам Фрейда, чаще всего можно было упомянуть няней, гувернанток, слуг и учителей.
Чтобы вызвать истерию, эти совращения должны были включать в себя «непосредственное раздражение гениталий (в виде процессов, напоминающих копуляцию)». Фрейд заявил, что в двух из тринадцати случаев первое совращение произошло «в самом начале воспоминаний о жизни вообще», в возрасте полутора и двух лет. Несмотря на то что в этих описаниях прослеживаются истории отдельных людей, ни один случай и его лечение не описываются должным образом.
Третья статья, «Этиология истерии», была более серьезной: объемной, подробной и адресованной непосредственно коллегам, венским медикам. Фрейд представил ее в виде лекции Ассоциации психиатрии и неврологии в апреле, а вскоре после этого опубликовал «Эта лекция, скорее всего, была импровизированной или основывалась на очень кратких заметках. Фрейд сообщил Флису, что „записал [ее] полностью“ в мае. Так что любая ссылка на лекцию в строгом смысле является ссылкой на статью.». Это стало его официальной заявкой на изобретение. Председателем собрания в тот вечер был Ричард фон Крафт-Эбинг, профессор психиатрии университета. Его труд о сексуальных извращениях, «Сексуальная психопатия» (1886), пользовался большим авторитетом, хотя и был запрещен в Англии как очередная «грязная книжонка с континента». У Фрейда было несколько экземпляров этой книги. Крафт-Эбинг занимал высокое положение в обществе. Его услугами пользовались короли; крон-принц Рудольф был его пациентом. К нему сначала обращалась и Анна О.
Лекция Фрейда, начиная с приветствия «Господа!» и заканчивая словами «этот новый путь к знанию», выражала его идеи четким и понятным языком. Он говорил о восемнадцати случаях «чистой истерии» и «истерии, совмещенной с навязчивыми желаниями» — на один меньше, чем в первой, «французской» статье.
В каждом из этих восемнадцати случаев анализ (предположительно, он имел в виду анализ именно этих заболеваний) выявлял связь с сексуальными проблемами. Фрейд повторяет свою идею о ранних воспоминаниях: если проводить анализ «так глубоко, как только можно погрузиться в человеческую память», он «неизменно» поможет заставить пациента вспомнить, что именно вызвало невроз. С этим было связано предположение, что «даже детские годы полны случаев легкого эротического возбуждения».
Голос Фрейда был сухим и сдержанным. Риторика была в содержании, а не в исполнении. Через полчаса он дошел до сути своей работы:
В основе каждого случая истерии заключается один или более случаев преждевременного сексуального опыта, случаи, которые произошли в раннем детстве, но могут быть восстановлены в памяти с помощью психоанализа, невзирая на большой промежуток времени, прошедший с тех пор.
Фрейд назвал это «открытием caput Nili [источника реки Нил] в невропатологии». Энтони Стэдлен (психотерапевт и скептичный исследователь истории психоанализа), отмечая претенциозный тон статьи, утверждает, что Фрейд делал заявку на бессмертие в медицинской науке еще до того, как ему исполнилось сорок. Как подчеркивает Стэдлен, Фрейд сравнивает свое обнаружение «специфической этиологии» истерии с открытием Робертом Кохом бациллы-возбудителя туберкулеза, совершенным за четыре года до того и вызвавшим восхищение всего мира. Газета «Нью-Йорк таймс» назвала это «величайшим научным открытием века». Фрейд мечтал о таком же признании.
Какова же была реакция невропатологов Вены? В ответ на вопрос «Представить ли вам фактический материал, полученный мною из анализов?» они, очевидно, сказали бы: «Да, конечно». Но Фрейд уклонился в другую сторону, чтобы предвосхитить ожидаемые им «многочисленные возражения». Материал так и не был представлен. Ближе к концу лекции Фрейд снова приоткрыл завесу над реальными фактами, как фокусник, утверждая, что у него есть «доказательства, которые, знай вы всю историю болезни, были бы вам совершенно ясны». Это звучит уклончиво и в то же время оскорбительно. У Фрейда были доказательства, которые он не намеревался представлять. Там не было ничего сравнимого по убедительности с историями из «Этюдов по истерии».
Ему не удалось произвести большого впечатления на собрание. Фрейд не нашел к аудитории нужного подхода, как и десять лет назад к венским врачам. «Эти ослы» приняли все с «ледяным холодом», — сообщает он Флису, который тоже боролся с ослами, не принимавшими его идею о неврозе назального рефлекса. «К черту их!» — добавляет он.
Крафт— Эбинг, знавший на собственном опыте, что идеи в психиатрии часто являются продолжением личности психиатра, обидел Фрейда тем, что сказал, будто «это звучит как научная сказка». Почти те же слова Фрейд сам использовал под Новый, 1896 год, когда описывал теорию совращения Флису. Он назвал бумагу «Неврозы защиты (Рождественская сказка)». Он мог в личном письме употребить такие слова, потому что они были чем-то вроде условного языка друзей. Впрочем, в теории совращения всегда был элемент сказочности.
В завершающие минуты лекции Фрейд снова похваляется, что его выводы «основаны на трудоемком индивидуальном обследовании пациентов, что во многих случаях заняло сто или более часов работы». Цифра поразительная. На пятнадцать случаев вместо восемнадцати (учитывая его оговорку «во многих случаях») это составляет более полутора тысяч часов психоанализа. Позднее, работая только аналитиком, Фрейд мог шесть дней в неделю проводить по восемь часовых сеансов в день. Даже если предположить, что его рабочие дни были заняты только этими случаями и не прерывались отдыхом, этот анализ занял бы у него семь или восемь месяцев до января 1896 года, когда он написал первую статью о девятнадцати пациентах. И за более длительный срок такая работа невероятна. Кроме того, он занимался и другими случаями — к нему обращались не только истерики, да и среди истериков наверняка некоторые прекращали лечение или оказывались не подходящими для исследований.
Это утверждение ничем не подтверждается и в переписке с Флисом. В течение 1895 года Фрейд работал то много, то мало. В начале года его очень отвлекали проблемы с собственным носом и сердцем, а также операция у Эммы Экштейн (возможно, она была одним из этих восемнадцати истериков, потому что, по словам Фрейда, когда какой-то Эмме было двенадцать, ее через одежду ощупывал продавец). В апреле он рассказал Флису, что теперь у него «очень редки» случаи невроза, хотя месяц спустя у него было очень много таких пациентов. Летом, когда он отдыхал в «Бельвю» и в горах, практика Фрейда приостанавливалась. А до 8 октября в письмах нет никакого указания на теорию совращения. Только в тот день он сообщил Флису, что считает секс до пубертации «обязательной причиной» истерии.
Проводил ли он в то же время свои восемнадцать или девятнадцать анализов, долгие месяцы ничего не говоря об этом своему другу? И мог ли он одновременно достичь самых ранних воспоминаний в каждом из них? 16 октября, восемь дней спустя после первого сообщения, он объявляет, что «разгадал загадки» и два типа невроза, истерия и навязчивые неврозы, «в основном побеждены».
Возможно, Фрейд просто использовал некоторые обстоятельства жизни пациентов в своих целях — потерянное время, утраченную любовь, неприятные воспоминания своей вины. Он услышал достаточно, чтобы заинтересоваться самыми личными воспоминаниями — детским стыдом и удовольствием, которые большинство носит в себе, не полностью забывая и по-настоящему не помня. Такие воспоминания были и у самого Фрейда, как он вскоре признался. Возможно, он начал анализировать более ранние случаи, которыми занимался еще до того, как психоанализ получил свое название. Быть может, он делал ретроспективный анализ, обдумывая идеи до тех пор, пока не смог объединить их и представить результат в виде «научной теории». Не исключено, что к этим сточасовым случаям Фрейд отнес и старых пациенток вроде Фанни Мозер и Анны фон Либен. Он посвятил им достаточно много времени, и они могли поделиться с ним сексуальными воспоминаниями, о которых он ничего не писал. Неизвестно, что происходило за дымовой завесой Фрейда.
Многие годы после его смерти никто не ставил под сомнение его утверждения о том, как он создал свою теорию. Переписка с Флисом была недоступна, да и в любом случае с Фрейдом не спорили. Теперь есть реальные предположения, что Фрейд создал теорию совращения на основе творческих догадок. Возможно, именно так и создаются научные открытия, но Фрейд-то говорил совсем об ином. Он утверждал, что скрупулезно накапливал фактический материал. Такие сомнительные утверждения вредят самому психоанализу вне зависимости от того, верна теория совращения или нет.
Доказательства заключались в людских воспоминаниях. Это допускало любую неточность, потому что детские воспоминания отрывочны и их трудно проверить. Фрейд признал в своей апрельской лекции, что это сложно. «До применения анализа, — писал он, — пациенты ничего не помнят об этих [сексуальных] сценах». Аналитику приходится убеждать их. «Только сильнейшее принуждение со стороны врача может заставить их воспроизвести их».
Когда эти воспоминания поднимаются на поверхность, пациенты испытывают «сильные ощущения», которые вызывают у них чувство стыда, а впоследствии утверждают, что «как будто не вспоминали» Фрейд видел в этом доказательство истинности воспоминаний: зачем пациентам отрицать то, что они сами придумали? Другими словами, чем сильнее сопротивление, тем более прочно эти воспоминания заперты в бессознательном. «Позже позиция Фрейда немного изменилась. К 1900 году он уже говорил пациентам, что „самые ранние детские воспоминания“ „невозможно получить в первозданном виде“. В 1918 году он стал говорить еще более уклончиво. „Эти детские сцены во время лечения не воспроизводятся в виде воспоминаний. Это продукты реконструкции“.»
Эта идея в более широком смысле стала основным оружием психоаналитиков, которое они использовали в качестве уничтожающего аргумента в споре с «неверующими»: ваши нападки на доктрину свидетельствуют об эмоциональном сопротивлении, и вам самим нужно подвергнуться психоанализу, после которого вы поймете, как вы заблуждались.
Что же касается предположения, что он сам закладывает эти мысли пациентам в головы, Фрейд отмел его в своей лекции как «безосновательное». Он защищал свою теорию (как в тот вечер, так и всегда) уже известным нам способом только те, кто использует психоанализ (а в 1896 году это был только сам Зигмунд Фрейд), достаточно компетентны, чтобы судить об этой «смутной области знаний». То есть вы поймете, если вы Фрейд. Но вы не можете ничего понять, если вы не Фрейд — или хотя бы не Флис.
Теория подразумевала авторитарный подход к пациентам: так видел работу аналитика сам Фрейд. Его ранние работы содержат множество тому свидетельств. Еще в «Этюдах по истерии» он заявляет, что нужно смело говорить пациентам, о чем они теперь должны думать, потому что «это не повредит». Воспоминания о преждевременном сексуальном опыте «нужно извлекать [из пациентов] по кусочкам». Сопротивление пациентов надо подавлять, «подчеркивая нерушимость наших убеждений».
Флис, из первых рук знавший обо всех этих подробностях, не публиковавшихся в статьях, видео, как работает деспотичный Фрейд. У него была кузина, фрейлейн Г. де Б., истеричка, отца которой Фрейд подозревал в совращении дочери. Она страдала от экземы вокруг рта. В связи с этим, а также по другим причинам Фрейд решил, что в детстве ее принуждали к фелляции.
Когда я предложил ей это объяснение, она не стала возражать, но потом она сделала ошибку, спросив самого отца, который при первых же намеках с негодованием вскричал «Ты что, хочешь сказать, что это был я?» — и поклялся в своей невиновности.
Теперь она яростно сопротивляется, утверждает, что верит ему, но начинает лгать и давать ложные клятвы, что объединяет ее с отцом. Я пригрозил, что отправлю ее назад. В процессе лечения я убедился, что она уже практически верит в это, хотя и отказывается признавать!
Этот рассказ начинался словами «Habemus papam!» — «У нас есть Папа!». Радость Фрейда очевидна — он заполучил очередного совратителя.
Так и работал психоанализ. Если бы Фрейд был более откровенным с венскими невропатологами, он мог бы рассказать им про этот случай. Неприятные воспоминания Г. де Б. были не столько ее воспоминаниями, сколько толкованием событий Фрейдом. Он «предложил» ей объяснение, и она «не стала возражать». Она не сказала ему: «Я помню, как отец вошел в спальню и…» Фрейд основывался на уликах: одна — это экзема вокруг рта, нервный тик, выражающийся в сосательных движениях губ и затрудненность речи в детстве (как будто с «полным ртом»).
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71