Отсутствие стремления к науке у сыновей огорчало Фрейда. Анна это компенсировала.
Война сократила возможности путешествовать и количество пациентов. Очень немногие приезжали из-за границы. «Внешний мир», для проникновения в который была когда-то организована международная ассоциация, оказался еще более отдален, чем раньше. Джонс и Фрейд изредка обменивались письмами, которые пересылали через нейтральные страны. Осенью 1914 года известие о смерти Эммануила Фрейда шло до Зигмунда из Манчестера три недели.
«17 октября Эммануил Фрейд в восемьдесят один год погиб на железной дороге, выпав неподалеку от дома из движущегося поезда. Военная истерия Великобритании привела к яростным антинемецким настроениям по отношению к тем, у кого были немецкие имена и родственники. На их собственность посягали. Возможно, англофил Эммануил покончил с собой.»
Теперь у Фрейда было больше времени для написания трудов. Он начал с Волчьего Человека, анализ которого длился с февраля 1910 года по июнь 1914 года. Это был последний случай, получивший подробное описание. Серж Панкеев вернулся в Россию еще до начала войны и жил в своем имении. Его имя в статье не упоминалось и стало известным только в последние годы. Волчьим Человеком он официально не был, равно как и его предшественник Крысиным Человеком, хотя в конце жизни Панкеев отвечал на звонки, говоря: «Волчий Человек у телефона».
Статья, занявшая в «Стандартном издании» сто шестнадцать страниц, получила название «Из истории одного детского невроза». Написанная ближе к концу 1914 года, она была, как подразумевалось в заголовке, не полным отчетом о болезни Панкеева, а рассказывала только о детских событиях и их значении. Яркий рассказ о чувственной жизни ребенка был очередным подтверждением теории.
Превратив несколько снов и воспоминаний в эротическую сказку, Фрейд прибегал к художественности в той мере, в какой считал нужным, как и в случае с детективной историей о сыновьях-убийцах из «Тотема и табу». Мастерство Фрейда как писателя и адвоката заставляло людей верить ему на слово много лет. Фрейд не ограничивал своей фантазии и не боялся самых невероятных сюжетов.
Панкеев, богатый молодой человек, страдавший от депрессии и различных навязчивых симптомов, ходил от психиатра к психиатру, пока не попал к Фрейду. Он провел детство в роскошном доме в отцовском имении на юге России, где во внешний мир можно было попасть, отправившись по Днепру на речном пароходе в Черное море. Это была семья меланхоликов. Панкеев-старший время от времени лечился в немецких санаториях, а известный профессор Крепелин поставил ему диагноз маниакальной депрессии. Сестра Сержа Анна отравилась в 1906 году. Ей был двадцать один год, а ему девятнадцать. Два года спустя его отца нашли мертвым в гостиничном номере. Вероятно, он умер от передозировки веронала.
После этих душевных травм Панкеев, которому было уже двадцать три, в январе 1910 года прибыл в Вену в сопровождении врача с револьвером и посвятил себя следующие четыре года кафе, барам, Пратеру и проституткам, в то время как Фрейд по часу в день анализировал его, не считая воскресений и летних месяцев. Проблемы Панкеева, что касалось анализа, брали начало в его детстве. По словам Фрейда, невроз его «совершенно обессиливал» и самостоятельно он не мог ничего делать, но есть данные, свидетельствующие об обратном, в частности, утверждения Панкеева в старости.
В начале лечения Фрейд рассказал Ференци, что он взял этого пациента из-за его «навязчивых склонностей», под которыми он явно подразумевал его любовные похождения. Он действительно был очень активен в смысле женщин и вел, как говорил Фрейд с некоторым отвращением, «совершенно необузданную жизнь инстинкта». Кроме того, он страдал хроническим запором.
Главную роль в анализе играл сон, который пациент вспомнил из детства. Панкееву было четыре года. Когда он лежал в постели, окно само собой открылось и он увидел шесть или семь белых волков, которые неподвижно сидели на ореховом дереве и смотрели на него. Он проснулся в ужасе. Уверенный, что за этим кошмаром кроется важное воспоминание, Фрейд восстановил событие из раннего детства пациента, которое, если оно верное и психоанализ проведен правильно, должно было объяснить происхождение проблем Панкеева. Русский не помнил этого эпизода. Фрейд сделал это за него на основе элементов сна и ассоциаций из анализа, в первую очередь, однако, полагаясь на свое собственное представление о том, что могло произойти и в творческой лихорадке Фрейда стало тем, что произошло.
Откровение было точным и подробным. В 1888 году, когда Панкееву было полтора года, в летний день он (по словам Фрейда) увидел, как его родители занимаются любовью, в то время как он лежал на кроватке в их спальне. Выражаясь языком Фрейда, он стал свидетелем «первичной сцены» — родительского полового сношения. Акт был «повторен три раза», что само по себе удивительно. Вероятно, было пять часов утра. Их белье и простыни были белыми, и они занимались этим, как скромно выразился Фрейд, a tergo — то есть женщина в колено-локтевой позе, а мужчина стоит на коленях позади нее. Ребенок видел их гениталии. В конце концов он наделал под себя и привлек к себе внимание криком.
Белые волки из его сна — это одетые в белое мать и отец. Не соответствующие друг другу числа (двое родителей, несколько волков) — это просто попытка бессознательного скрыть значение сна. Другие аномалии тоже были объяснены с помощью гибких принципов искажения сна Фрейда. Его умелое распределение данных в таком сочетании, чтобы придать им смысл — с точки зрения психоаналитика, — убеждало и истинных последователей, и просто любопытствующих. Но эта реальность больше похожа на сказку.
Поза коитуса была выведена из страха Панкеева в детстве перед образом волка, стоявшего на задних лапах. Поэтому отец, который стоял на коленях за согнувшейся матерью, был якобы тем самым волком на задних лапах.
При чтении рассказа Фрейда, который лишь вкратце описывает многие часы анализа, начинаешь ощущать величественную нелепость всей его концепции. Бабочка с желтыми полосками, которая в детстве пугала Панкеева, становится не только женщиной, разводящей ноги — потому что открывает и закрывает крылья, — но и символом римской цифры V, потому что именно в пять часов он видел, как его волки-родители занимаются любовью. Позже желтые полоски напомнили ему о груше, а Грушей как раз звали его няню, которую он однажды в два с половиной года видел моющей пол «с оттопыренными ягодицами», и этот вид взволновал его из-за связи с «первичной сценой».
Одним из последствий этого стало пожизненное пристрастие к женщинам низшего класса. Так, в семнадцать лет он увидел, как крестьянская девушка стоит на коленях у пруда и стирает, и, как говорит Фрейд, «тут же влюбился в девушку с неодолимой силой» еще до того, как увидел ее лицо (еще один сказочный мотив — «Жил-был прекрасный молодой принц, который однажды проходил по деревне…» — к несчастью, он заразился от девушки гонореей).
Его аналитик считал своего пациента ребенком с нарушенными отношениями с людьми, который видел мать как кастрированного волка (без видимых половых органов), а отца — как волка кастрирующего. Его беспокойство было направлено на проблемы с кишечником, которые, начиная с эпизода в кроватке, оставались с ним на протяжении всей жизни — равно как и отношение к мужчинам (слишком почтительное) и к женщинам (они обязательно должны были принадлежать к низшим слоям общества).
Как Панкеев ко всему этому отнесся, согласно его собственным воспоминаниям, само по себе целая история. Он не поверил в сцену в спальне («ужасно притянуто за уши»), он знал, что Фрейд не вылечил его — навязчивые желания и тревога не покинули его до конца жизни, — но в то же время Фрейд был для него «гением» с «очень серьезными глазами, которые вглядываются в самое дно души». Благодаря Фрейду, — сказал он, — он смог жениться на Терезе, няне из Мюнхена, в которую был влюблен. Фрейд стал для него отцом, которого ему не хватало, «новым отцом, с которым у меня были прекрасные отношения». В терминах психоаналитики это называется «позитивным переносом» — банальное, но, вероятно, вполне удовлетворительное объяснение того, как Фрейд помог Панкееву и многим другим пациентам. Он стал для них другом и советчиком.
Даже среди психоаналитиков есть скептики, которые считают эту историю слишком фантастической, но для большинства она остается прекрасным музейным экспонатом, который лучше не трогать. Некоторые говорят о несоответствиях и общей невероятности. Среди довольно логичных вопросов (которые начали задавать лишь в последнее время) есть, например, такой: как наблюдатель может в подробностях видеть гениталии обоих людей во время сношения в позе «мужчина сзади»? Слышатся отголоски собственного детства Фрейда над кузницей. «Перед нами биография или автобиография?» — спросит критик. Но в психоанализе не существует однозначных ответов. Какой бы ни была истина, неспециалисту невероятное тройное сношение и очень хорошо заметные гениталии чем-то знакомы. Именно так все происходит в порнографии.
После исследования Волчьего Человека Фрейд написал очень мало статей, основанных на материале конкретных случаев. Он стал заниматься теоретическими утверждениями и предположениями. Ранее в 1914 году в статье «О нарциссизме» он рассматривал, что происходит, когда созревает младенческая любовь к себе. В 1915 году, когда была написана книга о Волчьем Человеке (правда, опубликована она была лишь в 1918 году), Фрейд сел за серию статей по «метапсихологии» (по его собственному выражению). Война зашла в тупик, и иногда, как он писал Саломе, он чувствовал себя
так же одиноко, как в первые десять лет, когда вокруг меня была пустыня; но тогда я был моложе и все еще был наделен неиссякаемой энергией и упорством.
Эта метапсихология, которой Фрейд посвятил больше десятка статей, была попыткой изучить мозг как абстракцию и создать общую теорию его деятельности. Таким образом, она знаменовала собой возвращение к той теме, которой Фрейд занимался, когда разрабатывал в 1895 году для Флиса схемы потоков психической энергии, а также писал странную последнюю главу «Толкования сновидений». В письмах содержатся намеки на новый «синтез», а сами статьи он писал по две в месяц и даже быстрее весной-летом 1915 года.
Возможно, он видел в них свой последний вклад, теоретическое завещание будущему. Кто знает, что будет после войны? А серия солидных статей, описывающих процессы, происходящие в мозге, и их отражение в неврозах и снах, поможет ему достичь бессмертия.
Фрейд написал запланированные двенадцать статей, уничтожил семь из них и опубликовал пять. Самые значительные — три первые, «Инстинкты и их превратности», «Подавление» и «Бессознательное». В рассуждениях видна старая схема мозга, разработанная на основе моделей девятнадцатого столетия, — машина, которая управляет стимулами или «возбуждением», поступающими из внешнего мира. В этих подробных статьях с обилием мыслей разобраться так же сложно, как в инженерных чертежах. В них описывается воображаемый механизм, в котором сознание защищается и старается избавиться от вредной стимуляции со стороны окружающего мира.
Нервная система — это аппарат, функция которого заключается в избавлении от достигающих его стимулов или снижении их до минимального уровня, или же такой аппарат, который, существуй он в реальности, поддерживал бы себя в совершенно нестимулированном состоянии.
Но неврологические предпосылки такого стремления к нирване неверны, и метапсихология Фрейда в действительности имеет мало общего с нервной системой и еще меньше — с психоаналитической практикой.
Почему были уничтожены семь статей, неизвестно. Эрнест Джонс впоследствии сожалел, что не спросил его. Лу Саломе спросила, уже после войны, и услышала в ответ, что метапсихология тогда еще не была написана, а «спорадический характер моих догадок» мешал этому. Это противоречило тому, что он говорил ей и летом 1915 года. Предположительно, Фрейда перестала удовлетворять эта концепция, и он решил, что не сможет переработать ее и исправить. Если он считал эти очерки своим последним словом в теории, он мог испытывать опасение перед их публикацией, потому что они отмечали бы завершение работы жизни. Согласно очередной числовой фантазии 1899 года на основе нового телефонного номера, шестьдесят второй год его жизни (начиная с мая 1917 года) должен был стать последним.
Фрейд снова остался в одиночестве. Война способствовала тому, чтобы этот мотив, который всегда присутствовал в его мыслях, взял свое. Сказывался и возраст. Дж. Дж. Путнам, американский психолог, который принял идеи психоанализа, но настаивал на его моральных ценностях, прислал ему копию своей книги, «Человеческие мотивы», летом 1915 года. В своем ответе от 8 июля, в четверг, где есть соответствующие случаю слова о религии и этике, Фрейд выражается как человек, который оглядывается на прожитую жизнь. Если ему суждено встретиться с Господом, «это мне нужно будет упрекать его, а не ему — меня. Я бы спросил его, почему он не дал мне лучшее интеллектуальное оборудование».
Его взгляды на личную этику были настолько же предсказуемы, как и у всех, и выражались одним предложением: «Я считаю себя высокоморальным человеческим существом, [которое] никогда не сделало ничего постыдного или злого». Он добавил, что имел в виду мораль социальную, а не сексуальную — как будто хотел признаться в чем-то. Впрочем, он этого не сделал.
Сексуальная мораль в глазах общества — и в наибольшей степени американского общества — кажется мне отвратительной. Я выступаю за гораздо более свободную сексуальную жизнь. Однако я мало пользовался этой свободой, если не считать того, что, как я считал, было позволительно в этой области.
Если признание скрывается за этим «как я считал», данные слова слишком неясны, чтобы можно было что-то понять.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71