Вот тут уж меня, что называется, повело.
— Стенную газету выпускать могу. Рисую, стихи складываю, — говорил я.
— Да он комик, — добродушно сказал кто-то, когда все отсмеялись.
— Вы никогда не летали на самолете, а мы готовим в этом году инструкторов — летчиков, — уже всерьез возразил мне Минов.
— А вы попробуйте, я понятливый и быстро научусь
— Знаете что, — встал инструктор Еремеев. — Зачислите этого хлопца в мою группу. Я сделаю из него летчика.
Но Еремееву меня не дали. Начальник школы Минов решил мою судьбу иначе.
— Веселый вы парень, — сказал он. — Мы примем вас, но дадим вам программу пилота запаса, как в аэроклубе. А потом вы поедете к себе домой в Вологду. Инструктором вашим будет Лисецкий. У него там все такие маленькие собрались.
Комиссия закончила работу.
— А на баяне — это хорошо, — подошел ко мне Еремеев. — Попляшем, значит.
В два часа ночи нас привезли в Феодосию на медкомиссию.
— Вы бы еще утром приехали, — ворчал сонный хирург. — Раздевайтесь.
Пока он осматривал других, я выбежал в коридор, снял ботинки, носки, достал заранее припасенную бутылочку с водой, осторожно смочил подошвы так, чтобы они давали правильный след, и прошелся по углам собирая пыль. Это я придумал еще в Вологде после комиссии, обнаружившей у меня плоскостопие.
— Ты ноги-то когда — нибудь моешь? — спросил у меня хирург во время осмотра. — Ну-ка, встань… Так, еще раз… Мыться, мыться надо чаще, — брюзжал он. — Одевайся! — и записал в карточке: «Годен».
А через день я на самолете У-2 поднялся в крымское небо и даже попробовал управлять машиной. После посадки доложил инструктору по всей форме:
Курсант Каберов выполнил ознакомительный полет в зону. Разрешите получить замечания.
На первый раз неплохо. Соображаешь. Значит, летать будешь. — Лисецкий улыбнулся. — А теперь берись за науку…
Облака все плывут, кучерявятся. Смотрю на них, и в воображении опять прорисовывается Коктебель. Вспоминаю об инструкторе Александре Андреевиче Батизате, который довел нашу группу до выпуска. Я, как и все, стал инструктором — летчиком. Мне видится старый треух, из которого мне предлагают вытащить бумажку с намеченным на ней пунктом назначения. Где оно, мое счастье? Я долго вслепую перебирал бумажки, прежде чем взять одну из них. Развернул. Ну что ж, неплохо: «Новгород на Волхове». Мои друзья называют другие города; Пермь, Чебоксары, Ленинград, Москва…
В новгородском аэроклубе еще одно счастье — Валя. «Я из шапки тебя вынул!» — говорю я ей в веселую минуту. Так оно, в сущности, и есть. Мы вместе с Валюшей уехали в Ейск. А там новое счастье — дочурка Ниночка. С каким трепетом впервые я взял ее на руки! А был я тогда уже военным моряком и носил бескозырку с надписью: «Школа морских летчиков»...
Облака, облака... Ромашковые луга среди голубого небесного простора. Сколько принесли вы мне добрых воспоминаний о детстве и юности!.. Оказывается, далеко, очень далеко может унести человека мысль за полчаса безмятежного отдыха на берегу речки. Но из прошлого пора возвращаться в настоящее. Скоро мне вылетать на разведку. Я торопливо одеваюсь и спешу к самолету.
ЧУЖИЕ КРЫЛЬЯ НАД АЭРОДРОМОМ
Фашистское командование ведет усиленную разведку наших аэродромов и уже нанесло по ним ряд бомбовых ударов. Пострадал аэродром в Котлах. Понесла урон часть, базирующаяся на аэродроме Копорье. бомбардировщики противника совершили налет и на наш аэродром. Но здесь оповещение сработало неплохо, истребители успели взлететь навстречу врагу и оказали ему сильное сопротивление. Налет не принес фашистам успеха.
Остатки наших поредевших в жестоких боях авиационных полков и дивизий перелетают к Ленинграду. На южном берегу Финского залива, западнее и восточнее Петергофа, мы удерживаем только флотские аэродромы. Действует несколько аэродромов армейской авиации рядом с Ленинградом. В местах базирования становится тесно.
С нашего аэродрома, по выражению авиаторов, работают штурмовики. Работают уже несколько дней. Сегодня они пополнились еще тремя машинами. Все они стоят в открытую, без какой бы то ни было маскировки.
Два самолета прилетели откуда-то вчера вечером. Они плавно опустились на наше поле и зарулили в южную сторону. Говорят, что это корабельные разведчики. Поплавки у них уже заменены колесами. Где корабли, с которых эти самолеты действовали? Возможно, погибли в неравном бою с врагом.
Начальник штаба полка майор Куцев с утра бегает по аэродрому, требуя, чтобы летчики и техники маскировали самолеты. Но маскировать штурмовики нечем. Камуфляжные сети истребителей для них малы, а ветками такое количество машин не укроешь. К тому же и некогда. Самолеты стоят на земле только во время заправки горючим, а потом они снова уходят в воздух.
Мы только что возвратились с задания — прикрывали штурмовики, наносившие удар по врагу западнее Бегуниц. Проходя на малой высоте над некоторыми из населенных пунктов, каждый из нас воочию убедился, во что превратили фашисты эти еще недавно цветущие деревни и села. От них остались одни названия да трубы печей, белеющие на пепелищах.
Вылетаем второй раз. Жаждем боя с фашистскими истребителями. Но они почему-то не выходят нам навстречу.
Значит, что-то готовят господа фашисты, — задумчиво сказал Новиков, когда ему доложили об этом, и тут же приказал Багрянцеву и Тенюгину «сесть в готовность».
Каберов! — позвал он меня. — Приходил Грицаенко. Твоя машина отремонтирована. Облетай ее. Да будь повнимательней. Не нравится мне что-то обстановка.
Командир стал звонить начальнику штаба полка. А я взял шлем и вышел из землянки.
Былобезоблачно,тихо. Надев на голову белый шелковый подшл'ёмник, я направился к самолету. Неожиданно с южной стороны донесся до меня какой-то странный шум. Он быстро нарастал. Я остановился. Теперь уже отчетливо улавливался рев авиационных моторов. Но не успело еще как следует утвердиться чувство опасности, как выскочившая из — за ангаров на малой высоте армада самолетов закрыла солнце. Свист пуль и грохот рвущихся бомб оглушили меня. Я припал к земле. Двухмоторные «мессершмитты» проносились над стоянкой. Выбрав момент, я поднялся и что есть духу побежал к землянке. Едва не сорвав дверь с петель, ворвался в нее, запнулся о ступеньку и распластался на полу. Кто-то оттащил меня в глубину землянки. А через мгновение пули г нескольких местах пробили дверь и половицы возле нее. Все наше погруженное во мрак жилище ходило ходуном, Снаружи доносилась бесконечная пулеметная дробь. Стучали пушки, выли и рвались бомбы, ревели авиационные моторы.
— Не подходить к дверям! — крикнул командир. — Соседин, слышите? Отойдите от дверей!
Я потянул Николая к себе.
— Ты что, с ума сошел?
Взорвавшаяся близ землянки бомба оглушила нас. С потолка посыпался песок. Тройной накат бревен сместился, и перекрытие грозило обвалом. Но и выходить наверх было нельзя. Там по — прежнему грохотали взрывы, свистели пули. Впору было задохнуться от едкого запаха гари.
— Вот она, плата за беспечность... Вот она! — крикнул Соседин и, с грохотом распахнув дверь землянки, вы скочил наружу.
— Николай, назад! — крикнул я, бросаясь за ним. Сильные руки Новикова схватили меня и, как котенка,
швырнули в угол землянки. Не успев остановить Соседина, он отыгрался на мне. В это время еще два сильных взрыва один за другим ухнули где-то рядом и так тряхнули землю, что наше убежище, казалось, сдвинулось с места. И опять песок потек нам за воротники. А в голове была одна мысль: «Где же Соседин, куда он побежал, жив ли?..»
Около тридцати вражеских самолетов полчаса штурмовали аэродром. Постепенно гул и грохот стали ослабевать, и мы выскочили из землянки. Я бросился к истребителю Соседина, но Николай уже запустил мотор, взлетел и помчался догонять уходящие самолеты противника. Аэродром был охвачен огнем. Горели штурмовики и корабельные разведчики, МИГи соседних эскадрилий и наши И-16. Возле землянки полыхал самолет, в котором дежурил Багрянцев. Михаил лежал ничком на земле, обхватив руками голову. Его ботинки и нижняя часть брюк обгорели.
— Миша, ты жив?
Я схватил его за китель и оттащил от огня.
— Жив, — как бы просыпаясь, подал он голос и вдруг вскочил на ноги: — Кто это? Ты, Игорь? Ну, что? Кажется, все. Ушли, сволочи…
Он был мрачен и как бы чем-то смущен.
— А я, Игорек, уснул, понимаешь. Сел в самолет и задремал на минуту какую-то. Ко мне перед этим еще Соседин приходил, ругался, что штурмовики маскировки не соблюдают. Ну вот, а потом вдруг чувствую, что горю… Открыл глаза, а тут… Как выскочил из кабины — не помню...
Я обратил внимание на полы его расстегнутого кителя. Они были в нескольких местах продырявлены.
— Неужели пули? — Он удивленно пересчитал дырки. — Пять штук. Полы пробили, а меня не задели!
Он стал обшаривать всего себя. Были только небольшие ожоги на ногах. Пуля перебила одну из подвесок, удерживавших кобуру пистолета на ремне морского снаряжения.
— Да, Миша, считай, что тебе повезло.
В это время от самолета отвалился мотор. Ярким костром запылал он в луже бензина рядом с догорающей машиной. Багрянцев остановил долгий взгляд на охваченных огнем останках своего самолета.
— Вот и все! — глухо сказал он, и я увидел, как слеза прочертила след на его почерневшей от копоти щеке.
Выскочившие из укрытий люди суетились на стоянке. Мимо нас пробежал Тенюгин:
— Ангары горят!.. Скорей!..
Я бросился следом за Тенюгиным. Мы забрались на крышу одного из ангаров. Горела камуфляжная сетка. Огненные змеи ползли по ячейкам, заглатывая их одну за другой. Мы с Тенюгиным сбрасывали сетку с крыши. Багрянцев и несколько прибежавших вслед за ним техников гасили ее на земле. Возле второго ангара тоже лихорадочно работали люди. На западной стороне аэродрома горели штурмовики. Мы побежали туда. Но к самолетам нас не подпустили. На некоторых машинах уже рвался боезапас. В клубах дыма там и тут сновали люди. Кто-то закричал: «Уходите! Взорвемся!» Все бросились бежать.
В это время над аэродромом появился самолет Соседина. Не догнав вражеские машины, он вернулся и стал заходить на посадку прямо над пылающими штурмовиками. Это было опасно, и стартер дал красную ракету, Соседин сделал еще один круг и опять вышел на прежний курс. Он проходил низко над горящими самолетами, когда несколько взрывов сотрясли воздух. Огромный столб дыма и огня взметнулся к небу. Самолет Николая Соседина перевернулся вверх колесами и скрылся за огненным круговоротом. Мы побежали к месту падения боевой машины. Она лежала на самом краю болота. Соседин был извлечен из — под обломков с едва заметными признаками жизни.
Потрясенный происшедшим, командир эскадрильи Новиков стоял возле санитарного У-2, специально прилетевшего из Ленинграда, и в который раз спрашивал у врача, будет ли жить Соседин. Врач пожимал плечами,
— Все зависит от организма…
Носиков сосредоточенно следил за тем, как ставили в самолет носилки, на которых лежал Соседин. Он пристально наблюдал за всем, что происходило вокруг. И разве могло прийти в голову кому — либо из нас, стоявших рядом с командиром, что завтра его не станет в живых…
А это произошло. Нелепая случайность вырвала из наших рядов замечательного человека, мастера своего дела. Новиков решил облетать восстановленный после поломки истребитель ЛАГГ-3 и потерпел катастрофу…
Но возвратимся к событиям предыдущего дня. В результате вражеского налета мы потеряли семнадцать самолетов. Сгорели шесть истребителей МИГ-3, три И-16 (включая и самолет Соседина). Те, кого мы в шутку называли нашими гостями и чьи самолеты не были замаскированы, потеряли три штурмовика ИЛ-2 и один корабельный разведчик. Сгорели два истребителя ЯК-1, приземлившиеся на аэродроме перед самым налетом. Не стало также нашего старенького У-2 и двухместного учебно — тренировочного истребителя УТИ-4. Некоторые самолеты остались неповрежденными.
Среди личного состава нашего полка пострадал один Николай Соседин, На стоянке штурмовиков погибли шесть матросов. Пытаясь спасти загоревшиеся самолеты, они бросились в охваченные пламенем кабины и выпустили в небо реактивные снаряды. Смельчаки хотели снять с замков и стокилограммовые бомбы, подвешенные под крылья штурмовиков. Но кругом полыхало пламя, и на одной из машин произошел взрыв. Бомбы других самолетов сдетонировали. В этом гигантском взрыве, волной которого был опрокинут самолет Соседина, герои погибли. Известно, что их было шестеро, этих отважных парней. Но кто они, как их фамилии, мне, к сожалению, установить не удалось.
В нашей эскадрилье во время штурмовки мужественно боролись с огнем и спасли свой истребитель старшина Коровин и сержант Боков. Техник Грицаенко и моторист Алферов сбили пламя с моей уже загоравшейся было машины.
Невиданную храбрость и боевое умение проявил во время вражеского налета инженер полка по вооружению Потапенко. Он давно уже искал случая опробовать сконструированное им «реактивное ружье». За основу была взята балка для пуска реактивного снаряда, которая устанавливается под крылом самолета. К этой балке Потапенко приделал ложе и пусковое устройство, протянул от него два провода на аккумулятор. Заряженное 82 — миллиметровым снарядом «реактивное ружье» крепилось на стойке.
Мне довелось наблюдать пробную стрельбу из этого ружья. Разговоров после нее было много.
Хорошая вещь, — утверждали одни.
Да, но, если будет налет на аэродром, вы, товарищ капитан, и носа высунуть не успеете, как вас схарчат «мессершмитты», — говорили другие.
Инженер улыбался:
— Авось не схарчат…
И не схарчили. Во время налета, когда свистели пули, рвались снаряды и бомбы, капитан Потапенко, пренебрегая опасностью, установил свое «реактивное ружье» и открыл огонь по вражеским самолетам. Выпущенный им снаряд попал в фашистский самолет. Летчик поврежденной машины резко отвернул ее в сторону и столкнулся с соседним самолетом. Объятые пламенем, два вражеских стервятника упали на землю. Потапенко верил и не верил в свою удачу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43