Но Чарли был все еще слишком потрясен, чтобы суметь воспользоваться инструкциями любого рода. — Ты предала собственную семью, — произнес он, возвращаясь к знакомому ледяному тону, которым обычно скрывал бешенство. За окном мартовский ветер беспощадно трепал белоствольную березу. Чарли остановил на ней свой взгляд, расстроенный, со смятенным умом. — Ты... — Он моргнул, обнаружив, что потерял мысль. Потом его бледно-голубые глаза скользнули по лицу дочери — почти случайно, словно следя за мелькнувшей в аквариуме рыбкой. Он никогда раньше не смотрел на нее таким взглядом. Это все последствия похищения.
— Ты заставил меня пожалеть, — так же холодно произнесла Уинфилд, — что я когда-то доверяла тебе. В первый раз в жизни.
— Я тоже жалею, что ты рассказала мне, — выдохнул Чарли.
Его выздоровление шло не очень гладко. Шла уже вторая неделя его пребывания в клинике, но каждую ночь кошмары заставляли его кричать во сне, желудок почти не принимал пищу. Он потерял способность к концентрации, не мог отключится от мыслей об угрозе для его жизни. На осунувшемся лице глаза казались больше. Он потерял всего десять фунтов веса — мелочь для мужчины его комплекции, — но то была плоть преуспевающего торговца, самоуверенного, удачливого бизнесмена. Теперь, когда он смотрел в зеркало, то видел там аскетичное, погасшее лицо — лицо Эль Профессоре.
— Ты ставишь меня перед дилеммой — предупредить Чио Итало или стать таким же предателем, как ты, — сказал он.
— Вот что тебя рассердило, — уточнила его дочь самым прохладным тоном. — Тебе до голубого света Винс со всеми его неприятностями. Но ты не желаешь обременять себя личной ответственностью. Знаешь, ты хочешь, чтобы тебя не считали одним из Риччи. Но должна сказать, ты сицилиец до мозга костей. Семья превыше всего.
— Совершенно верно, — согласился Чарли. — А что, не так?
— Ты придаешь этой истории слишком большое значение, — продолжала Уинфилд. — Винс — большой мальчик. У него уже были неприятности, и он знает, как с ними справляться, со всеми своими купленными судьями, и конгрессменами, и просто наемными убийцами. Знаешь, при его бизнесе это минимальный профессиональный риск.
Чарли прикрыл глаза, мечтая, чтобы она оставила его в покое.
— Мне нечего было делать всю последнюю неделю — просто валялся в кровати и читал газеты. Что стряслось с Нью-Йорком? Взрывы, сведение счетов между бандами, вопли и стоны, призывы покончить с преступностью... Нельзя выбрать худшего времени для нападения на Винса. Ему устроят показательный процесс двадцатого века.
— Ну и отлично.
— Это твой кузен!
— Все равно отлично, — отрезала Уинфилд. — Если вспомнить об источнике его доходов, он еще легко отделается.
Лицо Чарли исказила болезненная гримаса.
— Уинфилд, в тебе нет ничего человеческого. — Его усталый голос трудно было расслышать. — Ни родственной привязанности, — простонал он, — ни чувства клана... — Чарли опустошенно махнул рукой, словно выпуская на свободу маленькую птичку, потом закрыл глаза и замолчал.
Уинфилд долго сидела рядом, потом встала и подошла к окну. Она посмотрела на стоянку около больницы. Гарнет осталась ждать ее в машине, сгорбившись на переднем сиденье, уставившись в ветровое стекло. Доктора разрешили Чарли не более одного посетителя в палате одновременно.
Уинфилд подняла руку и помахала. Треугольное личико Гарнет под разметавшимися белыми волосами пробудилось к жизни. Она помахала в ответ. И без того меланхолический визит, подумала Уинфилд, в который она внесла дополнительную грустную ноту.
Вообще-то они и предполагали найти Чарли в таком состоянии. Гарнет предупредила ее еще утром, по дороге сюда, какую реакцию вызовут ее новости.
— В глубине души он до сих пор не может поверить, что за патологические личности его родственники, — сказала Гарнет.
— Это из-за транквилизаторов, которыми его пичкают, — буркнула Уинфилд. — Они оттягивают выздоровление.
— Что за транквилизаторы? В каком количестве?
— Слишком сильные, слишком много. Он совсем другой человек сейчас. Совершенной одурманенный.
Гарнет задумалась.
— Это происки Итало, — сказала она наконец.
— Чьи же еще?..
— Значит, мы должны увезти Чарли.
— Вы охрану видели? Вчера я насчитала двенадцать человек.
Гарнет довольно долго сидела молча.
— И тем не менее... — задумчиво произнесла она. Ее лицо воинственно заострилось, словно корабельный киль. Сейчас, ожидая встречи с Чарли, она все больше напоминала арктический ледокол, набирающий пар перед тем, как ринуться вперед на максимальной скорости.
Уинфилд отвернулась от окна.
— Сейчас я уйду и освобожу дорогу Гарнет. Она, слава Богу, не предавала всю великую расу Риччи.
Уинфилд подумала, что оказалась не готова к такой вспышке ярости со стороны Чарли. Могла ли она потребовать понимания от человека, подвергнувшегося долгим издевательствам, изоляции, угрозам? Могла ли даже она, его собственная дочь, предвидеть такой взрыв? Она постояла, ожидая хотя бы слова, которое бы разрядило напряжение между ними. Что за примитивные узы связывают Риччи, дающих сплоченный отпор любому наскоку со стороны? Неужели это смертельный грех — послать повестку в суд такому человеку, как ее кузен-убийца, сеющий смерть по всей Америке?
— Угу. Ты лучше иди, — пробормотал надтреснутым голосом Чарли. — Я сейчас не в лучшей форме для таких новостей. Мне бы поменьше всего этого...
Он открыл глаза и посмотрел на нее. При свете, льющемся из окна, цвет его глаз казался еще бледнее.
— Поменьше? Поменьше чего? — спросила Уинфилд.
— Необходимости сопротивляться. Давай, детка. Задай им жару. Положи на лопатки в следующем раунде.
Он болезненно улыбнулся. Уинфилд наклонилась, чмокнула его в лоб и пошла к двери.
— Извини, что вывалила это все на тебя, — сказала она. — Это было ошибкой с моей стороны. Извини, пожалуйста.
Он покачал головой, и даже это движение заметно причинило ему боль.
— Пришлось бы все равно сказать, раньше или позже. — Он приподнял руку и слабо махнул ею. — Бедная Уинфилд. Все родители — в больницах. Где ты найдешь время и силы, чтобы взяться за кузена Винса?
— Не беспокойся, — холодно произнесла она. — Я справлюсь.
На этот раз его губы раздвинулись в искренней улыбке. Это тоже причинило ему боль, и он облизал губы языком.
— Вот так Уинфилд, — сказал Чарли. — Ты у нас в семье — прирожденная убийца.
Странная нотка послышалась ей в его голосе, нотка гордости.
* * *
Бухта Лонг-Айленд-Саунд казалась серой, мрачной, скользкой даже на вид. Кохен сразу же увидел, что совсем недавно какие-то лодки привязывали к причалу около старого особняка. Но как определить, перевозили в них наркотики или нет?
Коммандор Хэкшмидт служил в береговой охране США со второй мировой войны и поэтому, наверное, выглядел постоянно настороженным, словно продирался через минное поле. Он скорчил гримасу, когда они остановились под чердачным окошком очень старого кирпичного дома на Троггс-Нек, и проворчал:
— Здесь дважды за последнюю неделю видели лодку. Она называлась «Харди-Гарди», или «Харли-Барли», или еще как-то в этом роде.
Кохен вздохнул.
— По Лонг-Айленду мотается полмиллиона лодок. Прикажете поискать среди них «Харди-Гарди»?
Он раздраженно отвернулся. Саггс просто саботировал работу, губил его карьеру, его дело против «Лютьен, Ван Курв и Арматрэйдинг». Когда газеты вопят о засилье наркобанд и требуют принятия мер, меры принимаются в основном для отвода глаз, чтобы успокоить общественность. Расследования тянутся годами и в конце концов увязают в стоячем болоте.
Сзади по-поросячьи фыркнул Хэкшмидт — не враждебно, скорее озабоченно.
— Я пришлю вам двоих своих ребят и катер. Постарайтесь этим обойтись.
Он сокрушенно махнул рукой и потопал к машине.
Кохен смотрел на прилив. Небольшая лужица уже подступила к его ногам. На гребне грязной пены всплыла пустая пачка от сигарет. Кохен грустно покачал головой. ФБР крепко задолжало ему.
К берегу приближалась моторная лодка с двумя парнями из береговой охраны. Кохен озадаченно наблюдал, как они высаживались на причал. Один выглядел лет на одиннадцать, второй, более зрелый — на двенадцать.
— Агент Кохен? — Они щелкнули каблуками. В ФБР военизированные приветствия были не в ходу. Как отвечать? Кохен решил воспользоваться самой открытой из улыбок Гэри Купера.
— Привет, ребята, — сказал он. — Коммандор говорил что-то о катере?
Старший показал на лодку, покачивавшуюся у причала, — обыкновенную открытую лодку с маленьким навесом. Даже издалека видно было, что большую часть пространства внутри занимают два длинных, мощных подвесных мотора.
— На вид вроде шустрая... — с сомнением протянул Кохен.
— Шустрая? — отозвался старший. — Утром я выжимал из нее сорок узлов! На этом берегу быстрее не найдете.
Кохен с удивлением почувствовал, что у него повышается настроение. Есть отряд и лошади, быстрее которых не сыскать в округе, — чего еще желать шерифу с горячей кровью?
— О'кей, — весело сказал он, — чего мы ждем? Вперед!
Глава 67
Уинфилд вышла на стоянку около больницы. Гарнет открыла для нее дверцу машины.
— Залезайте. Есть перемены?
— Вялый Сварливый. — Уинфилд задумалась на минуту. — Чуть не оторвал мне голову, когда я рассказала насчет Винса. Он сильно... упал духом. Ушел от борьбы. Я его еще таким не видела.
— Мне, наверное, не стоит рассказывать про интриги, которые плетутся против него в Товариществе?
— Кто-то хочет его выжить?
— Да. У меня тоже довольно шаткое положение, потому что все знают, что я работаю у него.
— Но какого черта?.. Он дает Товариществу миллионы!
— Скверная репутация. Связи с преступным миром. Насколько искренние побуждения у преуспевающего бизнесмена? Нет ли в его поведении скрытых мотивов, которых прочие, непорочные члены Товарищества, не смогли разгадать?
— Это его добьет, — задумчиво произнесла Уинфилд. — Он надеялся заниматься всей этой чепухой до конца жизни. Высокая мечта с небольшим креном на один борт.
Они замолчали, наблюдая за мускулистым молодым человеком в строгом костюме, который вышел из клиники и остановился у лестницы, сложив руки на груди. Этого охранника они видели в первый раз.
— Кто в оппозиции?
Гарнет с отчаянием вздохнула:
— Имоджин Рэсп — это имя говорит вам о чем-нибудь?
— Дорогостоящее порно?
— Под видом социологических исследований. Фетишизм, садизм, мазохизм и прочие сексуальные отклонения. Все в таком роде. Но у нее очень представительный вид.
— И около нее сразу же сгруппировались все, кто страдает легкими отклонениями.
— Уинфилд, вы страшно циничная молодая особа. И очень наивная. Сексуальные причуды есть у любого. А она умеет подать в прессе каждый свой новый бестселлер.
— Бюллетени рассылаются по почте?
— Не бюллетени. Просто списки кандидатур. Выборы в конце года. — Гарнет взглянула на часы. — О'кей, — произнесла она. — Я пошла. После десяти, скажем, минут в пятнадцать одиннадцатого, понаблюдайте за входом. Если увидите, что этот молодец вошел внутрь, сразу же заводите мотор.
У Уинфилд брови полезли вверх, что случилось нечасто.
— Не играйте с огнем, Гарнет. Поосторожней с этими парнями.
— Я должна вытащить отсюда Чарли. — Ее кукольный подбородок угрожающе задрался. — Возможно, его пока не стоит перевозить. Но если помните, Уинфилд, когда вы забирали меня из больницы, я тоже была не вполне готова к выписке.
Уинфилд кивнула.
— Его нельзя трогать с места, и его нельзя оставлять здесь. Так что я с вами. Но не забывайте о тяжеловесе у черного входа.
Гарнет вышла из машины.
— Такая теплынь?
На ней был расстегнутый голубой плащ поверх короткого черного платья. После взрыва она не носила туфли на высоких каблуках, но сегодня, заметила Уинфилд, на ней были лодочки на двухдюймовых каблуках. Обтянутые темно-серыми прозрачными нейлоновыми чулками, ее длинные, длинные ноги в изящных туфлях выглядели довольно опасными.
Гарнет уже почти миновала молодого охранника, но вдруг остановилась, повернулась на каблуках, сверкнув ногами, и посмотрела на него. Они обменялись репликами — очень тихо, как заговорщики, изыскивающие способ улизнуть на часок. Парень достал сигареты, угостил Гарнет и щелкнул зажигалкой. Она задержала его руку, их глаза не встречались. Потом, выдохнув клуб дыма, Гарнет благодарно кивнула и вошла в клинику. Она ни разу не улыбнулась. Чувство, которое она испытывала к этому куску мяса, было слишком серьезным, чтобы улыбаться. Уинфилд застыла, ошарашенная: Гарнет не только не курила, но и терпеть не могла, когда курили в ее присутствии. Уинфилд посмотрела на часы и почувствовала, что ее охватывает чувство ожидания.
— И эта маленькая зеленая? — уточнила Гарнет. — Как часто ты их глотаешь?
Чарли неуверенно посмотрел на нее.
— Эти? Я... Я не помню.
Она взглянула на часы.
— Когда к тебе приходит медсестра?
— Когда я позвоню.
— А если ты не звонишь?
— Наверное, когда наступает время ленча.
— В полдень? — настойчиво уточнила Гарнет.
— Зачем тебе это?
— Сейчас мы с тобой надуем эту шайку. — Гарнет энергично тряхнула головой, хохолок белых волос подпрыгнул. — Из тебя тут делают пьяную мышь. Знаешь, почему ты чувствуешь себя таким шалым? Потому что кто-то распорядился подержать тебя в таком состоянии подольше. И не жди приз за правильно угаданное имя.
Чарли лежал неподвижно, задумавшись о чем-то. Гарнет хотелось расшевелить, подтолкнуть его, но она твердо знала, что решение должен принять он сам, и надеялась от души, что транквилизаторы не убили в нем способность принимать хоть какие-то решения.
— Это значит... — произнес он наконец и запнулся. Потом поднял на нее глаза. — Этот хитрый старый жулик!.. — выдохнул он с отчаянием. — А я еще обругал Уинфилд за то, что создает для него проблемы. — Чарли хмыкнул и сразу же закашлялся, болезненно сморщившись. — Ты серьезно насчет побега? Они охраняют это место не хуже, чем Форт-Нокс. На утренней прогулке...
— Ходить ты можешь?
— Относительно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68