— Эти колумбийские трепачи навешали нам лапши на уши — разве нет? Вею эту чушь насчет температуры и влажности. А нужно одно — плодородная земля.
— И еще старые добрые премиальные, — добавил Мэйс. — На меня производит впечатление работа персонала, старина. Многовато рома, но они справляются, не так ли?
Мэйс повернулся к своему молодому спутнику.
— Наши рабочие руки — это заключенные из тюрем континента. Правительство с нашей помощью регулярно освобождает место в пенитенциарных учреждениях. Неисправимых преступников присылают к нам на кораблях. Вернее, присылали при Маркосе.
— А новое правительство? — спросил молодой человек с заметным американским акцентом.
— Эти пока еще не решили, как им с нами поступить. Остров у нас удаленный, труднодоступный. — Англичанин хмыкнул. — Думаю, они выжидают, пока мы упустим какого-нибудь беглеца.
— А как тут с болезнями джунглей?
— За все это время единственная пара рабочих рук потеряна нами из-за грубости охранников. Одного типа забили до смерти. Это не особенно сложно, если учесть, насколько они истощены. Жестоко, конечно, зато остальные получили урок. Это освобождает охрану от множества забот. Напоминание, кто здесь хозяин и кто — раб. — Он снова хмыкнул. — Да, я упоминал о беглецах. У нас их нет. Можно, конечно, допустить это теоретически...
— Не стоит, — отрезал Брумтвейт. — Но если найдется достаточный дурак, чтобы попытаться убежать, его сожрут акулы в Миндоро-Стрэйт.
— Если только у него нет друзей на грузовом судне, — вставил Мэйс и поморщился. — Многие из здешних заключенных политические. У всех политических есть друзья. Ну, в любом случае... — Он внезапно улыбнулся и взял беспечный тон: — Я говорит теоретически, и имел в виду: теоретически. Но никогда не вредно лишний раз задуматься: «Что, если...»
Брумтвейт с облегчением вздохнул.
— Я уже подумал было...
— Да, конечно, — перебил его Мэйс, — А теперь — познакомьтесь с нашим молодым гостем. Кевин — эмиссар из-за границы, приехавший с инспекцией... Брумтвейт, мы стали знамениты. Теперь ожидайте бригаду Би-би-си.
Управляющий и Кевин Риччи обменялись небрежным рукопожатием.
— Здесь и так достаточно оружия, — заметил Брумтвейт, покосившись на девятимиллиметровый браунинг в кобуре у Кевина. — Это что, выставочный образец НАТО?
— Какая у вас симпатичная, прохладная берлога. — Кевин невозмутимо обвел взглядом большую комнату с высоким потолком. На выступе карниза медленно вращался вентилятор. При такой жаре его ленивое движение все же создавало иллюзию прохлады, когда воздушная струя касалась влажной кожи.
— Кевин остановился по соседству с вами, в соседнем домике, — объявил Мэйс. — На одну ночь. Возможно, вы хотели бы распаковать вещи?
Молодой человек вежливо кивнул.
— Да, хотелось бы. Следующий коттедж?
— Шофер покажет вам.
— Отлично. Вещей у меня немного, один маленький сверток.
Кевин направился к выходу, но вдруг остановился.
— О, чуть не забыл, что прихватил домашний гостинец...
Он сунул руку в свой рюкзак и вытащил блестящий черный «тинкмэн».
— Вам нравится?
Брумтвейт взял в руки компьютер.
— Никогда не...
— Какой продуманный подарок, — перебил лорд Мэйс. — Скажите спасибо этому юному джентльмену, Брумтвейт.
— Да ну! — И Кевин вышел. Они проводили его глазами. В комнате воцарилось короткое, выразительное молчание. Полуденное солнце припекало уже не так свирепо; в зарослях неподалеку какая-то певчая птица разразилась трелями.
— Шо это за парень? — Брумтвейт заговорил, как положено настоящему кокни. — Шан открывает тута «Хилтон» или шо?
— Его прислала семья из Нью-Йорка, — понизив голос, объяснил Мэйс. — Те, с восточного побережья и Карибов. Мы сократили их перевозки, и они отчаянно взвыли. Сейчас началась большая перетасовка во всем мире, они теперь будут целиком зависеть от нас. И решили повесить нам на шею этого хулигана — очевидно, ему поручено выяснить, достойны ли мы доверия. Фамилия Риччи вам ни о чем не говорит?
— Не особо. А звать как?
— Зва-ать, — иронически протянул Мэйс, — Кевин. Конечно, — продолжал он, понизив голос, — газеты к вам не доходят.
— По подписке?..
— Прекратите, Брумтвейт. Колумбийцы занимаются самоуничтожением. Алчность и гордыня, как говорит Шан. Вам объясняли в школе, что есть гордыня? Разумеется, нет. У вас есть соображения, какой ценностью становится белый порошок с Палавана?
Брумтвейт ухмыльнулся, демонстрируя отсутствие правого клыка, и повертел в руках «тинкмэн».
— Давно хотел завести такую штуку. Я слышал, Шан их делает в Корее или еще где-то.
— В общем, наш юный друг не должен сообразить, какую яму вырыл для них Шан.
— А мы хто? Приют принцессы Анны для подкидышей?
— Представляйте себя кем угодно, старина, но юный Кевин не должен узнать, что Шан сейчас — производитель номер один белого порошка во всем мире.
Брумтвейт тихо присвистнул.
— А когда говорится «Шан», следует понимать — Палаван.
— У Шан Лао есть шестое чувство, благодаря которому он всегда знает точно, куда лучше вложить деньги. И в кого их вложить. Вы становитесь чертовски важной шишкой, грязный старый жулик Брумтвейт! — Мэйс переключил свое внимание на бутылку с темным местным ромом, стоявшем на шкафу. — Лед есть, старина?
Брумтвейт пошарил в старом морозильнике и достал подносик с кубиками льда и жестянку лимонного сока.
— Вам высокий бокал?
— Сделайте сразу еще порцию для нашего юного друга из Нью-Йорка. — Прищурив глаза, лорд Мэйс спросил: — Ну уступите ли вы ему на одну ночь Джозефину? Или она для него слишком маленькая?
— Только не Джозефину, ладно? Она чистоплотная девочка; а кто знает, где ваш Кевин последний раз снимал штаны? Я подберу ему отличную шлюху, настоящую профессионалку. Для гостеприимства ничего не жалко?
— Не жалко, по крайней мере, пока он на дюйм не отступит от условий договора.
Мэйс опустился в ветхое кресло и тяжело вздохнул. Он легонько помассировал лоб кончиками пальцев.
— Парень ничего не знает о расширении нашего дела на Палаване, — озабоченно пробормотал Мэйс. — Я показал ему кусочек плантаций и сказал, что это экспериментальная посадка. Завтра покажем третий участок, там вообще смотреть не на что. Главное — не подпускать его к седьмому и восьмому. Он не должен заподозрить, что тут выпускают еще что-то, кроме кокаина. Ладно. — Он перешел на сухой, деловитый тон: — Мы не деревенские примадонны, вроде этих колумбийских ослов. Мы деловые люди. Поэтому я хочу, чтобы за парнем хорошо следили. Он очень опасен. Если посчитаем необходимым, можно пойти на ликвидацию.
— Вы уверены?..
— Так распорядился Шан, который уже убедился, что этот парень умеет нарушать самые продуманные планы. Он говорит, что это прирожденный убийца. И знаете, что еще говорил Шан?
— Объяснил слово «алчность»?
Застывшее лицо Мэйса неожиданно расплылось в улыбке.
— Он разглагольствовал о философии. Это бывает, только когда он настроен очень серьезно. Мне вот что понравилось. Он сказал — на тщательно скошенной лужайке трава становится бархатистым зеленым ковром.
— Оч-чень поэтично.
— А потом вырастает одуванчик и нарушает совершенство. Вы знаете, как следует поступать с одуванчиками?
Улыбка Брумтвейта стала еще шире.
— Все понял, губернатор...
В решетчатую дверь постучал Кевин.
— Как раз вовремя! — отозвался англичанин. — Входите, присаживайтесь. Остыньте немного после дороги.
Кевин вошел, держа в руке свой «тинкмэн».
— Я принес свой на случай, если вам потребуется репетитор. Когда вернусь домой, непременно вышлю вам книжку с инструкцией.
— Замечательная мысль, правда, Брумтвейт? А где наши напитки?
Протягивая Кевину высокий бокал с темно-коричневой ромовой смесью, Брумтвейт объяснил:
— Это наш захолустный вариант дайкири.
Мэйс бокалом отсалютовал Кевину.
— С приездом, молодой человек! Добро пожаловать на Палаван! Это лишь крошечная провинция империи Шан Лао, но мы постараемся оказать прием, достойный такого гостя!
Глава 47
Девушку звали Айрис. Она была выше ростом, чем Джозефина, и, в отличие от местных добродушных простушек, обладала необычной, холодной красотой, лебединым изяществом, которое ценится высоко в этой части Тихого океана. Они с Кевином лежали рядышком на узкой кровати и смотрели на медленно вращающиеся под потолком лопасти вентилятора.
Кевин сразу же догадался, что это профессионалка. Не потому, что она оказалась более опытной в постели, чем можно было ожидать от местной девушки, а из-за ее духов. Это был дразнящий городской аромат, наполовину мускусный, наполовину сандаловый, и такой... непреднамеренный, словно ее кожа постоянно издает этот резкий соблазнительный запах. Кевин знал эту уловку проституток. Айрис выпила несколько капель духов. Теперь в течение ночи все выделения ее тела будут иметь тот же запах. Если б она вспотела, каждая капля ее пота пахла бы мускусом и сандаловым деревом. Куда бы он ни целовал ее тонкое гладкое тело, он чувствовал во рту этот запах.
В изысканном аромате сандала есть горьковатая нотка осени, отзвук костра из душистых дров, собранных в старом лесу. Этот аромат умирания, запах церковных курений, и еще — снега и льда, следующих за осенью, погребальный, как дыхание мавзолея.
К полуночи Айрис полностью его вымотала. Позволить ей еще раз взобраться на него было все равно что отдаться египетской мумии, окутанной слоями истлевших льняных покрывал, высушенной столетней жаждой. Кевин чувствовал себя слегка пристыженным. Ни одна шлюха до сих пор не доводила его до такого изнеможения.
Он вывернулся из ее объятий, встал около кровати и приятно улыбнулся.
— Спокойной ночи, Айрис.
Он достал из бумажника пятидесятидолларовую купюру и протянул девушке, еще раз с недоумением оглядев ее траурную красоту.
— Спокойной ночи.
При свете догорающей свечки он увидел, как ее длинные, египетские глаза удивленно расширились.
— Это слишком много. — Она облизала губы, мелькнул острый язычок, как змеиное жало.
— Немного, если ты уйдешь прямо сейчас.
— Я перестаралась?
— Да нет. — Он смотрел на девушку так, словно видел ее в первый раз. — Просто... меня одолевают... заковыристые мысли насчет тебя.
— Я умею заковыристые штуки, — приободрилась Айрис.
— Я имел в виду, в мыслях заковыристые. Брат как-то произнес при мне слово... Не могу вспомнить. Кажется, некрофилия.
— Я сумею все, что ты захочешь.
Он взял со спинки стула ее короткое цветастое платье и набросил поверх лица и тонкого, душистого тела. Потом всунул банкноту между маленькими грудями.
— Тебе никто не говорил раньше, что ты похожа на привидение?
— Давай попробуем заковыристо, с привидением, как захочешь. Только не выгоняй меня.
Мольба эхом отозвалась в его голове. Перед глазами, как вспышка, пронеслась простенькая история ее жизни.
— Adios. Buenos noches.
Айрис захихикала:
— Я не говорю по-испански.
Он подхватил ее на руки и поставил на пол около решетчатой двери.
— Исчезни, верная служанка, прощай.
Полчаса Кевин выжидал, прислушиваясь к ночным шорохам и размышляя о своей странной реакции на Айрис. Она была порождением этих джунглей, и окутывавшая ее аура напоминала о жизни, которой никто не согласился бы жить, имея выбор... Он пожал плечами. Сколько раз терзали ее гладкое тело, ее нежную кожу ради извращенного удовольствия видеть бегущую кровь? У Айрис была та утонченная красота, которая побуждает мужчин мучить, насиловать, бить. Кевин помотал головой, отгоняя наваждение. Тишина. Ни птичьих голосов, ни шороха листьев.
Вход на плантации наверняка запирают после заката. В такое позднее время джипы уже не патрулируют окрестности. Но вполне возможно, что Айрис уже отрапортовала о происшествии своему начальству или кто там ее прислал. Шлюхи умеют хранить верность, вопрос только — кому. Она оставалась с ним около трех часов. Достаточно честно. Но, возможно, от нее потребовали, чтобы она продержала его в постели всю ночь. Но никакая уважающая себя шлюха не признается, что ее выставили, — наоборот, три оргазма — на табло для счета очков!..
Кевин про себя молился, чтобы в домике оказался второй вход. Переднюю дверь и три зарешеченных окна просто держать под наблюдением даже ночью. Вместо четвертой стены в комнате была холщовая занавеска, отгораживающая душевую. Кевин тихо подошел к занавеске. Орел или решка?
В душевую был ход снаружи. Человек, уставший, грязный и потный после работы, мог вымыться и освежиться, прежде чем заходить в свое жилище. Итак, второй вход. Великолепно.
В час ночи Кевин распаковал свой рюкзак, отбрасывая в сторону грязную одежду, скопившуюся в дороге. «Тинкмэн» он упаковал снова. Тот экземпляр, который он подарил Брумтвейту, был специально адаптирован для работы в качестве передатчика. Над этим потрудился один из специалистов по компьютерам из фирмы Эль Профессоре. Все «тинкмэны» с такой программой отлично работали на дистанции около двух километров. Так что из разговора лорда Мэйса с Брумтвейтом в соседней хижине Кевин почерпнул много полезного для себя.
Участки семь и восемь ему не собирались показывать, не так ли?
В час пятнадцать он тихо выскользнул из домика и направился к баракам, которые успел разглядеть с вертолета по дороге на остров. Если, как Мэйс пытался убедить его, Палаван — просто зона экспериментальных посадок, то такие массивные сооружения не вписываются в картину. Они построены для каких-то Других целей, принципиально отличных от того, что может себе представить Чио Итало. Кевин успел с воздуха заметить и другие строения, в том числе барак, в котором держали заключенных, два крепких дома, где жили охранники, и похожее на пагоду бунгало, окруженное садом, скорее всего — больница.
Что же представляют из себя номера семь и восемь? В том бараке, который ему разрешили осмотреть, была обычная техника для измельчения листа коки и смешивания с другими компонентами, а также перегонки в конечный продукт: белые кристаллики кокаина гидрохлорида, почитаемого знатоками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68