– За кого-то, кому понадобилась московская прописка?
– Не совсем так, хотя Юрий и считает, что так, потому что он обо всех судит по себе. Вот он бы так поступил.
– Вы говорили, что ушли от мужа?
– Да.
– А официально не развелись?
– Нет. Мы пока никак не соберемся оформить все это. У меня сил на это не хватает. Давайте лучше не будем говорить о моем неудачном замужестве.
– Давайте вообще не будем говорить на эту тему.
– Вообще-то кое-что из того, что говорил Юрий, правда. Отчасти правда. Я и замуж-то вышла, потому что не видела другого способа отказать Диме. И не развелась до сих пор по той же причине: я всегда могу сказать ему, что у меня уже есть муж.
– Ладно, оставим эту тему.
– Если вы услышите обо мне всякие гадости, не верьте им.
– В таком случае, нет ли еще чего-то такого, в чем вам хотелось бы признаться?
– Не смейтесь надо мной, ну пожалуйста.
– Поверьте, я вовсе не смеюсь.
– Я думаю, что Дмитрий и впрямь думал о самоубийстве, когда узнал о моем замужестве.
– Это когда он упал под танк?
– Да.
– Неужели правда?
– Командование сообщило, что произошел несчастный случай. Он заснул на танке на марше и упал. А вот Юрий считает, что он пытался покончить с собой.
– Сплетник он, ваш брат.
– У него каменное сердце, – вздохнула Алина. – Я все стараюсь и стараюсь уговорить себя, что люблю его – ведь он мой брат, но никак не могу.
Снова защелкал соловей.
– Можно мне задать вам один вопрос, – робко спросила она.
– Разумеется, можно.
– Вы… женаты?
– Я? – удивленно переспросил Мартин.
Ее голос звучал как-то нерешительно – то ли это был вопрос, то ли утверждение.
– Я… Мне просто интересно. Как бы это сказать? Я имею в виду… Как сложилась ваша жизнь. Есть ли у вас жена… Она здесь… в Москве?
– Я не женат.
– А-а.
– Я был одно время женат. Но это было давно. Наоми – он теперь и вспомнить-то ее не мог. У нее было какое-то свое понимание жизни, наивное и сентиментальное, присущее скорее героиням романов восемнадцатого века. Но теперь это уже не казалось ему столь важным, как в ту пору.
– Какая она?
– Не от мира сего, чопорная, просто профессорского вида.
Трудно описывать внешний вид женщины из романов восемнадцатого века.
Какая же она? Страстная, когда не напускала на себя заумный вид; заумная, когда хотела походить на страстную. Потом она окончательно вошла в роль и перенеслась на два века назад.
– Вы любили ее?
– Когда-то, думается, любил.
Он сильно сомневался, что сдержанность среднего Запада может сравниться с широтой русской любви. Вряд ли можно даже пытаться их сравнивать.
– А сейчас вы кого-нибудь любите?
– Нет («Только раз бывает в жизни…»). Нет, пока нет. Была в прошлом Мэллори. Она приезжала к нему в Москву на месяц, а не выдерживала и недели. Пожив чуть-чуть в лагере социализма, она никак не могла примирить свои убеждения с реалиями московской действительности.
Тепло Алининого плеча передалось и ему.
– Ну, а что мы теперь будем делать? – спросила она.
– Ну что же… нам выпала неплохая возможность немного подурачиться.
– Нет, не то. Я имею в виду рассказ Юрия. Вы что, и вправду готовы отвалить ему миллион долларов?
– Черт побери, откуда я знаю! Вы же понимаете, что это не мое дело. Поди догадайся, сколько заплатит ЦРУ за такую информацию, если они сочтут ее стоящей? А вообще-то, ваш брат прав: надо сделать все, чтобы ядерное оружие не попало в плохие руки.
– А вот насчет немного подурачиться – что это такое?
– Извините, не понял?
– Я хочу знать, что значит «немного подурачиться»? Вы говорите как-то не по-русски.
– Ну что ж, это значит… получать удовольствие от общения с другим человеком.
– Как же?
– Ну вот, например, я своим плечом касаюсь вашего. Пока он пояснял, она отодвинулась от него.
– А вы и не заметили?
– Заметила. Но думала о другом, – она опять прижалась к нему. – Это и есть «подурачиться»?
– Не совсем так. Это лишь начало.
– А что потом?
– А то, что ваша мама наказывала вам никогда не делать.
– А-а.
– Не хотите ли попробовать? Лишь ради укрепления международного сотрудничества, разумеется.
– Да, хорошо бы. Ради международного сотрудничества.
– Ну, разумеется. Тогда повернитесь сюда.
Она повернулась к нему. Ее лицо было близко-близко. Глаза ее потемнели и расширились.
– Так все и начинается?
– Да, все начинается так, – и он нежно поцеловал ее.
Она раздвинула губы, и он ощутил, как ее язык коснулся его губ и продвинулся глубже. Она крепко обняла его.
А соловей в это время заливался вовсю. Он пел какую-то печальную песню и тут же переходил на веселую. Мартин подумал, что он будет петь долго-долго.
Ее теплые груди прижимались к его груди. Одну грудь он взял в руку, но она отодвинулась. Тогда он неуклюже попытался расстегнуть на ней блузку, но левой рукой не справился, а правая была в гипсе. Она поцеловала его забинтованную руку и сама помогла расстегнуть пуговицы. На полоске бюстгальтера между грудями у нее был пришит матерчатый цветочек, и он прикоснулся к нему губами. Затем он расстегнул бюстгальтер и снял его, а она расстегнула блузку до конца, и он почувствовал, как она прильнула к нему. Она прижала свои груди к его телу и стала медленно водить ими по его животу, а он целовал ее и не мог оторваться.
– Это и есть «подурачиться»? – тихо спросила она, прижимаясь губами к его уху.
– А разве твоя мама не наказывала тебе никогда этого не делать?
– Вот этого-то как рал не наказывала.
– У тебя довольно свободомыслящая мама.
– Мне кажется, она и представить себе не могла, что я сейчас вытворяю. Американских обычаев она не знала. Какие же они нежные, эти американцы!
Он положил руку между ее бедер. На ней были джинсы советского производства, твердые, как картон, но он все равно почувствовал тепло ее ног. Он повел рукой повыше, а она сама подалась навстречу его движению. Его рука мягко и нежно гладила ее бедра.
– Я хочу любить тебя, – сказал он.
– Надеюсь, что полюбишь. Я тоже хочу этого.
Они двигались медленно, без спешки и суеты. Она вздрагивала и передергивалась под ним, постанывая и покусывая руку, чтобы не кричать, затем опять задергалась, тяжело дыша и постанывая. «Ой, ласточка!» – содрогнулась она снова и снова, потом он расслабился, а она застонала.
Спустя минуту-другую она поцеловала его в шею и отодвинулась. Стало совсем темно. Она начала одеваться, шурша одеждой. Потом встала перед ним на колени и долго целовала.
Медленно пошли они назад к Старому Буяну, продираясь через малинник. Кругом стояла сплошная темень.
Они понятия не имели, где находится деревушка, но помнили, что если спустятся с холма, то непременно выйдут на дорогу. Тогда останется лишь угадать, в какую сторону идти. Мартин шел первым, с трудом прокладывая путь через заросли кустарника, Алина старалась не отставать от него ни на шаг. Когда они на минутку остановились передохнуть, она повернула Мартина лицом к себе, притянула его руки, чтобы он обнял ее, и опять стала целовать его.
– А это ради чего? – спросил Мартин.
– Ради тебя.
Они пошли дальше. Пройдя еще немного, они увидели свет между деревьями и вскоре вышли на опушку леса, к дороге. Ее обочина поросла густой травой, мокрой от росы. Преодолев траву, они наконец вышли на дорогу.
– Кажется, мы где-то к западу от деревни, – предположил Мартин. – Если пойдем на восток, то выйдем прямо к ней.
Алина взяла его за руку и сказала:
– Пойдем. Скоро будет светать.
– Нужно хоть немного вздремнуть.
– Нет времени. Автобус в шесть. Он может и запоздать, но нам нужно быть на дороге в полшестого: вдруг он придет раньше.
– Это что, расписание по-советски? – спросил он.
– Да. Ради удобства граждан.
Мартин и Алина зашагали по дороге, почти белой в лунном свете. Они молча шли рядом, рука в руке. С вершины холма доносились соловьиные трели, как бы напоминая о недавнем. Она невольно сжала его руку. Дорога огибала холм, и трели стали постепенно затихать, в ночной тиши раздавались лишь их шаги, даже кузнечики перестали стрекотать. Иногда сквозь запах летнего леса был слышен тонкий аромат Алининых духов, еще различимый, хотя и прошло более тридцати часов, как она в последний раз надушилась.
Мартин прислушивался к эху шагов, отражавшихся от деревьев, как вдруг позади послышался другой шум. Он остановился и встревоженно повернулся.
– Что там? – спросила Алина.
– Пока не знаю. Давай подождем.
Они замерли посреди дороги и отчетливо услышали шум двигающейся автомашины.
– Прячемся, – шепнул Мартин и, взяв ее за руку, повел по траве в рощицу по другую сторону дороги, где они могли укрыться от света автомобильных фар.
Через полминуты тихо, не включая ни фар, ни подфарников, проехала машина. Слышался лишь тихий шелест деревьев; если бы шофер ехал накатом в не перешел ранее на низшую скорость, они и не услышали бы приближения машины.
Это была черная «Волга». Мартин успел заметить, что на переднем сиденье расположились двое, а вот сидел ли кто сзади, не разглядел. «Волга» исчезла за поворотом.
– Очень странно, – сказал он.
– Кто бы это мог быть?
– Не думаю, чтобы они из тех, с кем нам желательно повстречаться.
Он вышел из-за деревьев и внимательно прислушался, но не услышал больше ни звука.
– Ладно. Пойдем дальше. Но давай держаться края леса, – предложил Мартин.
И они пошли по траве, где роса моментально промочила им ноги.
Через полкилометра изгиб кончился, и Мартин порадовался, что они предусмотрительно сошли с дороги, поскольку впереди увидел стоящую на обочине «Волгу», уже развернувшуюся в их сторону. Сразу за ней начиналась поляна, на которой находился Старый Буян, в бледном лунном свете виднелись неясные очертания домов. Ближайшей была изба дяди Феди. Мартин потащил Алину обратно за деревья.
– Кажется, в машине никого нет, – шепнула она. – Куда они могли пойти?
– Не думаю, чтобы нам стоило искать их.
Они прождали минут пять, но около «Волги» не замечалось никакого движения. Мартин молча махнул рукой, и они осторожно пошли меж деревьев.
Они миновали «Волгу» и уже приблизились к домам, как вдруг ночную тишину взорвал гогот всполошившихся гусей. Тут же они услышали крик человека, затем звон разбитого стекла, и сразу же бабахнул выстрел, гулким эхом прокатившийся по поляне. Над их головами просвистела дробь, Мартин пригнул Алину к земле, став за дерево. Последовали два негромких выстрела, а за ними послышался внезапный гул – не взрыв, а звук мощной вспышки огня. Мартин выступил из-за дерева и увидел, что весь дом дяди Феди объят пламенем, вспыхнувшим одновременно с разных сторон. В окне показался силуэт человека с ружьем на плече. Не успел он поднять его, как один за другим хлопнули три негромких выстрела, и силуэт исчез за подоконником. Они услышали приближавшийся к ним топот бегущих людей. Шаги шумно прошлепали по дороге, мягко прошелестели по траве, и среди деревьев, метрах в десяти от них, пробежали двое мужчин.
Красный отблеск пожара плясал на стволах деревьев, но свет не доходил до места, где в ложбинке притаились Мартин и Алина.
Мужчины остановились и оглянулись на дорогу – теперь в отсвете огня стали видны их лица. В тени на низкой обочине дороги они казались стоящими по колена в черной воде. «Ты ухлопал его?» – спросил один. Он тяжело переминался с ноги на ногу. Лицо его приобрело от отблеска пожара красноватый оттенок, четко различались узкая полоска черных усов, черные брови и черные волосы.
У второго мужчины было вытянутое лицо темного цвета, в профиль оно казалось сплющенным, будто его приложили мордой об стол.
– Ты же сам видел, как он упал, – ответил второй. – Ему оттуда не выбраться.
Сказав это, он поднял руку – в ней сверкнул автоматический пистолет с длинным, нелепым, как сперва показалось Мартину, дулом. Потом он понял, что это глушитель.
– А где двое других? – спросил первый, не отрывая глаз от полыхавшей избы.
– Никто оттуда не выберется.
Быстро светлело. Вдруг по лесу прошел порыв ветра и дохнул на пожарище, раздувая пламя.
– А Ванька перекрыл пути с другой стороны?
– Да. Никто там не выскакивал.
Со стороны дороги послышались крики, слов Мартин не разобрал – только голоса мужчин, двух или больше, а затем пронзительный женский вопль.
– Поехали, – сказал первый. – Жители просыпаются. Сматываемся, пока нас не засекли. Дай Ваньке знать – пусть шевелится.
Второй мужчина взял в руки висевшее в чехле на ремне радиопереговорное устройство вроде тех, что носят милиционеры, и что-то тихо сказал в микрофон.
Мужчины повернулись и направились к автомашине. Первый заметно прихрамывал. Мартин подумал, а не Юрий ли подстрелил его перед смертью.
Мартин и Алина лежали, не двигаясь, как им казалось, целую вечность, хотя все произошло в течение лишь нескольких минут. Вокруг становилось все светлее и светлее.
– Что там происходит? – спросила Алина.
– Дом горит.
– Мы должны бежать, спасать их – Юрия и стариков.
– Лежи на месте. Я посмотрю, что там творится. Держась за дерево, он приподнялся на колени, прижимаясь к стволу. В лицо ему полыхнул жар. Он увидел сразу всю деревушку. В домах зажегся свет, хотя нужды в нем и не было – ревущее пламя освещало не только всю деревню, но и край леса. Огонь вырывался из всех окон, из двери и сквозь щели на крыше. От нестерпимого жара загорелись постройки во дворе, растущие там деревья и деревянная ограда. Огонь опалил даже ближайшие деревья в лесу, но зажечь их и другие дома у него не хватало жара. У соседнего дома собралась небольшая толпа, человек этак двадцать, лица их из-за яркого огня казались безжизненными масками. Туда и сюда сновали ребятишки, что-то выкрикивая и размахивая руками. Взрослые стояли молча, уставившись пустыми глазами на пожарище, женщины сложили руки на груди.
Алина встала на колени рядом с Мартином. В этот момент изба накренилась, завалились на один бок, а затем рухнула. Целый шлейф искр взметнулся вверх и закружился в вихре, вздымаясь все выше и выше, казалось, до самого неба. Ребятишки в восторге дружно завопили.
Алина глубоко и прерывисто вздохнула, чуть не разрыдавшись.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47