– Пури, жизнью отца клянусь…
– Заткнись! Твой отец сам такой же – нищий без роду, без племени!
Этого я уже не мог стерпеть, собрав все силы, я стукнул его по шее, пытаясь выхватить письмо, но мои старания были тщетными – я схлопотал только здоровенную затрещину. Кровь бросилась мне в голову, и я кинулся на него, словно барс, но меня встретила другая затрещина. И тогда я с досады отчаянно лягнул его в пах и, как ветер; понесся к нашему дому. По его воплям и тому переполоху, который вслед за тем поднялся, я понял, что удар получился крепкий.
Я забрался в убежище под скатом крыши, где я так часто прятался в детстве, и затаился там, прямо над головами тех, кто меня искал. Отец с матерью меня звали, уговаривали выйти, но я по-прежнему неподвижно и молча сидел в своем тайнике. Я слышал, как они говорили друг другу: он где-нибудь спрятался, ничего, найдется в конце концов. Когда суматоха улеглась, вдруг послышался голос Асадолла-мирзы, который обходил комнату за комнатой, окликая меня. Только он подошел ближе, я тихонько ска – =
зал:
– Дядя Асадолла, я здесь.
– Как ты туда забрался?.. Ну-ка, ну-ка! Да не бойся, слезай, я один тут.
Я спустился вниз, и он со смехом сказал:
– Ну и молодец! Ты ведь этому парню все на свете отшиб… Это тоже неплохой ход: сам не ездишь в Сан-Франциско, так и другому эту дорожку закрой!
– А как там Пури?
– Да никак, шлепнулся посреди двора, сознание потерял, за доктором Насером оль-Хокама посылали. Сейчас полегчало немного… Из-за чего все началось-то?
– Он украл письмо, которое я написал Лейли. И отца моего обругал. А он говорил что-нибудь дядюшке?
– Нет, а вот с отцом твоим о чем-то беседовал.
– Что же мне теперь делать?
– Посмотрим, может, еще утрясется все. Но вообще-то Полковник тебе всячески грозил. Теперь-то ты мало-помалу поймешь, что тот путь, который я тебе советовал, самый легкий.
– Какой путь, дядя Асадолла?
– Через Сан-Франциско.
Из-за этого происшествия я был лишен возможности присутствовать на свадьбе Гамар. Поздно вечером, когда родители вернулись, я уже был в своей комнате. Дверь я на всякий случай запер. Отец постучал и велел мне открыть. Голос у него был сердитый и встревоженный. Дрожа от страха, я отворил дверь. Отец вошел, сел на железную кровать. Я стоял, опустив голову. Помолчав немного, отец спросил:
– Я слышал, ты завел шашни с Лейли?
– Это ложь. Поверьте, что…
– Зря стараешься. Пури показал мне письмо, которое ты ей написал.
Мне пришлось прикусить язык. Отец помолчал, потом с мягкостью, которой я никак не ожидал от него, сказал:
– Сынок, ты, видно, не подумал, что, если твой дядюшка узнает об этом, он всю нашу семью в пух и прах разнесет?
Немного осмелев, я прошептал:
– Я люблю Лейли. …
– Давно ли?
– С тринадцатого мордада прошлого года.
– Господи боже, какая точность! Ты, наверное, и час запомнил?
– Да, с без пятнадцати три!
Отец положил руку мне на плечо и тихонько спросил:
– Скажи-ка, а ты, я надеюсь, к делу не перешел?
Я не сразу сообразил, куда он клонит, и ответил:
– Я ей несколько писем написал.
– А она что?
– Она тоже меня любит, отец.
– Ладно:.. А теперь говори прямо, что вы натворили
– То есть вы имеете в виду наши разговоры и обещания друг другу?
– Да нет, теленок ты этакий, – нетерпеливо сказал отец. – Я хочу знать, выражаясь словами Асадолла-мирзы, Сан-Франциско было или нет?
Я разинул рот. У меня просто дыханье перехватило, когда я услышал от отца эти слова – ведь он никогда в жизни не позволял себе подобных шуток и держался со мной сухо и холодно. Пораженный, я несколько мгновений смотрел на него во все глаза, потом, окончательно смутившись, отвел взгляд и пролепетал:
– Отец, что вы такое говорите!
– Ты не юли, я тебя спрашиваю, было между вами что-нибудь или нет?!
Отец не шутил. Я поспешил ответить:
– Отец, я люблю Лейли! Подобные гадости мне и в голову никогда не приходили.
Но про себя я уже начинал понимать замысел отца. Он открыл новую возможность ударить дядюшку побольней. Я чувствовал, что мой положительный ответ не слишком рассердил бы его.
Несколько мгновений отец молчал. Но, поскольку я обманул его ожидания, он постарался сохранить приличия:
– Ну, ладно, я пошутил. Но, дружок, ведь эта девушка – невеста твоего двоюродного брата, она не выйдет за тебя замуж, значит, ты должен теперь же покончить с этим. Разумеется, если бы что-то случилось, тогда другое дело… А эти детские фантазии выброси из головы. Раз между вами, слава богу, ничего не было, займись-ка своими уроками, школой. А сейчас ложись спать, сынок.
Отец ушел, я остался один. Теперь я отлично видел все его коварство и мстительность, но вместе с тем в голове моей впервые мелькнула новая мысль.
Выло уже поздно, когда к нам опять пожаловал Асадолла-мирза. Я слышал, как он разговаривал с матерью в прихожей:
– Мальчик не был сегодня на свадьбе, не заболел ли он, не дай бог…
Через минуту он уже входил ко мне в комнату:
– Не волнуйся, голубчик, Полковника я немного утихомирил… А вот душенька Лейли о тебе тревожится. Как выясняется, она терпеть не может этого парня.
– Дядя Асадолла, так Пури ничего не сказал дядюшке?
– Похоже, что имевший место инцидент огласки не получил. Не думаю, чтобы аге рассказали.
Я помолчал. Асадолла-мирза рассмеялся:
– Но я полагаю, со сватовством он слишком спешить не будет, так как ты нанес его мужским достоинствам большой ущерб… Недели две-три будет себе на Сан-Франциско компрессы ставить.
Я, не поднимая головы, тихо сказал:
– Дядя Асадолла, я хочу вам один вопрос задать.
– Давай, братец.
– Я хочу сказать… я… Если я…
– Если что?
– То есть… если я… вот как вы говорили… если мы с Лейли…
– Да что?.. Если ты женишься на Лейли?
– Нет, я хочу спросить, что мне надо сделать, чтобы жениться на ней? Чтобы ее не отдали за Пури?
– Я тебе сто раз говорил – езжай в Сан-Франциско.
– А если я… если в Сан-Франциско это…
Асадолла-мирза радостно захохотал:
– Браво, молодец! Да ты человеком становишься…
– Да нет, дядя Асадолла, я хочу сказать…
– Моменто, опять на попятный?
– Нет, но каким образом…
– Ну, каким образом, я уж тебя научу. Садись, я тебе все в картинках изображу. Дай-ка мне синий карандаш и другой – нет, розовый, – я тебе сейчас нарисую…
Я не успел ничего возразить, так как в это время из сада донесся какой-то странный шум и крики: «Беги… Лопату неси… давай ведро… нет, заходи с той стороны…»
Мы с Асадолла-мирзой – он впереди, я за ним – выскочили в сад. Тут же на Асадолла-мирзу налетел бежавший куда-то Маш-Касем.
– Что случилось, что происходит, Маш-Касем?
– Ох, богом клянусь, зачем врать? До могилы-то… Англичаны напали. Господи, ослепи ты их косые глаза!
Маш-Касем объяснил причину криков, которые отвлекли наше внимание: во время суеты, сопровождавшей прием гостей, неизвестная рука перекрыла специальный водосток дядюшкиного водохранилища, вода побежала через край бассейна и залила все три жилых подвала усадьбы.
– А кто закрыл водосток, ты не знаешь? – спросил Асадолла-мирза.
– Ага говорят – дело рук англичанов. А я так думаю, англичаны еще с дороги не передохнули, где им наш водосток искать… К тому же со своими косыми глазами они бы вместо нашего сардаров водосток открыли бы.
В это время Маш-Касем заметил меня и тихонько проговорил:
– Милок, а ты, знать, смелый, как лев: неровен час тебя увидят… Да ежели ага или господин Полковник до тебя доберутся, они тебя на сто кусков разорвут!
– А что, Маш-Касем, очень они разозлились?
– Ей-богу, зачем врать… Ежели он от такого пинка, каким ты его угостил, жив остался, ему еще повезло… Точно не скажу, но похоже, что один из залогов его мужества совсем того… Как он стал лекарю показывать, я тоже глянул: извиняюсь, как тыкву раздуло.
Подталкивая меня к двери, Асадолла-мирза тоже сказал:
– Да, братец ты мой, лучше скройся, пока цел, – «залог мужества» – это не шутка!
– Доктор Насер оль-Хокама примочку положил, – продолжал Маш-Касем, – говорит, завтра утром в больницу надо везти. Ты его так вдарил, что из него прямо дух вон и мужество тоже.
Тут мне пришлось отступить в кусты самшита, а Асадолла-мирза направился навстречу дядюшке, который с ружьем на плече вышел из дома и сейчас же закричал:
– Касем, чего стоишь? Беги помогай, надо откачать воду!
– Ей-богу, ага, я все время помогаю, бегаю – сейчас за ведром для ханум иду.
– Хорошо хоть гости ушли.
– Зять тоже ушел? – спросил Асадолла-мирза.
– Конечно, ушел, чтоб ему провалиться, – завтра они с мамашей и сестрицей перебираются к Дустали. Хоть бы этот инспектор Теймур-хан был тут, может, сумел бы разрешить эту криминальную загадку.
К ним присоединились дядя Полковник и мой отец.
– В самом деле, здесь есть что-то странное, – сказал отец. – Какому бесстыжему болвану пришло в голову…
Но дядюшка Наполеон не дал ему договорить:
– Вы прямо как ребенок! Мне-то стратегия англичан знакома… Не в первый раз они прибегают к этой военной хитрости. На юге они однажды запрудили реку ниже нашего лагеря, а через несколько часов начали атаку.
Уходивший уже Маш-Касем при этих словах вернулся и изрек:
– Истреби их господь! А вы помните, ага, как они на нас воду пустили? Вроде злодея Шемра штуку выкинули, только Шемр воду закрыл, а они, наоборот, открыли. Слава богу, я плаваю как рыба, а то захлебнулся бы там, право слово.
– Но позвольте, ага, – начал Асадолла-мирза успокаивать дядюшку, – англичане вступили в город со своими танками и артиллерией, неужели они, если захотят нанести вам удар, станут копаться в вашем водостоке?
– Асадолла, только прошу тебя – не надо мне объяснять, как англичане делают политику!
– Моменто, моменто…
– К чертовой матери это твое «моменто»! – заорал дядюшка. – Знаю я все: англичане вообще прекрасные люди… Они вообще просто обожают меня и мою семью… И вообще Шекспир «Ромео и Джульетту» свою написал про нас – про любовь англичан ко мне…
Маш-Касем, не разобравшись в тонкостях беседы, вставил:
– Сохрани бог… Господь того не допустит, чтоб англичаны на любовь способны были. Куда им с ихними косыми глазами? И вообще, у меня земляк был, так он всегда говорил, что англичанам, извиняюсь, вовсе мужской силы не отпущено… А ту малость, что у них имеется, они по косоглазию своему зазря на жену изводят.
– Касем, чем ерунду пороть, пойди лучше к чайхане, позови молодого чистильщика – у меня к нему дело! – закричал дядюшка. – Может быть, он видел, кто водосток перекрыл.
– Ага, чистильщика нынче вечером у калитки не было…
– Хватит болтать! Делай, что тебе сказано.
Маш-Касем поспешно выбежал из сада. Наш слуга, слуга дяди Полковника и прочая прислуга ведрами вычерпывали из подвалов воду. В это время я услышал, как отец сказал дяде Полковнику:
– Ну как Пури? С божьей помощью, полегчало?
– Утром придется везти его в больницу, – холодно, отвечал дядя Полковник. – А пока Доктор сделал ему укол морфия, чтобы снять боль.
– Я очень сожалею о происшедшем. Я этого мальчишку так накажу, что он до конца жизни помнить будет.
– Нет необходимости сурово наказывать его, – с неожиданной мягкостью вмешался дядюшка Наполеон. – Он еще ребенок, многого не смыслит.
Я понял, что сейчас для него не существует ничего, кроме нападения англичан. В это время в сад опрометью вбежал Маш-Касем и бросился к дядюшке:
– Ага, хозяин чайханы сказал, что чистильщик сегодня совсем не заходил к ним…
Дядюшка секунду смотрел на него, испуганно приоткрыв рот, потом прижал ко лбу руку и сквозь зубы процедил:
– Все предусмотрели! И парня этого с дороги убрали.
– Кого убрали? – спросил Асадолла-мирза.
– Никого, никого… В любом случае придется нам до утра не ложиться, надо быть начеку.
– Да, тут дело нечисто, – опять подтвердил отец.
– Еще как нечисто-то, – вмешался Маш-Касем. – Право слово, я сначала аге не верил, а потом понял – правда все, святая правда, ага человек мудрый. Уж он-то, англичанов знает – и все тут.
– Что это значит, Маш-Касем?
– Ей-богу, зачем врать? До могилы-то… Говорил ага, что это англичанов дело, а мне все не верилось. Ну, а теперь я мозгами-то пораскинул, вижу, что все это тот проходимец подстроил… Я чайханщика, значит, спрашивал, не видал ли он тут сегодня кого рыжего да косоглазого. Так он говорит, проходил вечером один торговец рыбой, вихры кучерявые, а буркала голубые. И глаза, значит, у него вроде бегают…
Асадолла-мирза, стараясь подавить смех, сказал:
– Да, по всем приметам это безусловно английский генерал Вихроу…
– Итак, спокойной ночи, до завтра, – отрубил дядюшка.
На следующее утро, то есть в пятницу, я не осмелился выйти из своей комнаты. Отец меня не спрашивал, но мать принесла мне в комнату завтрак. Она же рассказала, что все семейство отправилось в больницу вместе с Пури. Час спустя появился Асадолла-мирза. Всю ночь я провел в страхе и волнении и только теперь, услышав его голос, немного приободрился. Он вошел ко мне со словами:
– Ситуация неблагоприятная. Я говорил с твоим отцом, он решил отправить тебя на несколько дней в Дозашиб, погостить у Рахим-хана, пока тут все не уладится.
– А почему, дядя Асадолла? – с беспокойством спросил я.
– Полковник поклялся разрядить свою двустволку тебе в башку… Потому что Пури придется оперировать, удалить ему кое-что.
– Что удалить, дядя Асадолла?
– Ну до чего же ты тупой! Одну из двух опор башни Сан-Франциско… Или, выражаясь словами Маш-Касема, один из «залогов мужества».
– И вы говорите, что дядя Полковник хочет разрядить двустволку в мою голову?
– А ты как думал – в мою, что ли?
Испуганный и несчастный, я машинально повторил:
– Двустволку…
– Вот и меня это удивляет, – тут же перебил Асадолла-мирза, – ведь ему отхватят только одну опору башни, зачем же из обоих стволов.
Дальнейшая беседа была прервана появлением моего отца:
– Глупый мальчишка, телок!
– Что толку ругаться, – хладнокровно сказал Асадолла-мирза. – Вы тоже доставляли своему отцу хлопоты и заставляли глотать обиды. А теперь, как я вам уже говорил, лучше всего отправить его на несколько дней в дом Рахим-хана – пока не уляжется этот скандал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64