мойка цена
.. Спасите! Ножом кухонным отрезала! Острым, как бритва…
Дядя Полковник зажал ему рот рукой и прикрикнул:
– Замолчи, дурак! Не позорь нас! Ничего тебе никто не отрезал. Целый ты, невредимый!
Дядюшка Наполеон бросил на Дустали-хана презрительный взгляд:
– Что за люди пошли! Что за времена!.. В меня из ружей стреляли, штыками меня кололи, саблями рубили, шрапнелью засыпали – и хоть бы раз я испугался! А тут, увидел кухонный нож – и от страха уже сам не свой!
Маш-Касем с готовностью подхватил:
– Ага-то наш, слава тебе господи, храбрый, чисто лев!.. Помните, в битве при Кахкилуйе этот самый Джан-Мамад как прыгнет на вас с кинжалом!.. Прямо, как сейчас, помню! Но ага одним ударом сабли мигом его пополам разрубил – от макушки до пупа!.. А тут увидел человек кухонный нож и уже чуть богу душу не отдал!.. Да ведь у него ничего и не отрезали-то. Уж если он сейчас так убивается, что б с ним было, если б и вправду отрезали?
Асадолла-мирза, из страха перед дядюшкой и своим братом Шамсали-мирзой усиленно сдерживавший смех, предложил:
– Надо бы посмотреть. Может, и на самом деле отрезали?
Шамсали-мирза смерил его гневным взглядом:
– Брат!
По знаку дядюшки Маш-Касем поднес к губам Дустали-хана плошку с сэканджебином и заставил беднягу сделать несколько глотков. Шамсали-мирза собрался начать допрос, но дядюшка Наполеон жестом остановил его:
– Минутку, ваше сиятельство… Женщины и дети, марш по домам! Здесь останется только моя сестра.
Дядюшка взял мою мать за руку и отвел в сторону. Итак, он хотел, чтобы мать непременно присутствовала при допросе!
Женщины без разговоров покорно направились по домам. Я с тоской проводил взглядом Лейли, которая под черной ажурной чадрой казалась в тысячу раз красивее. Сам я тоже двинулся домой, но неожиданно громкий всплеск голосов заставил меня изменить решение, и я, крадучись, вернулся и притаился за беседкой. Шум подняла Фаррохлега-ханум, отказавшаяся выполнить дядюшкин приказ. Дядюшка Наполеон сурово сказал:
– Ханум, дорогая, вам здесь не место. Извольте уйти.
– Почему же этой ханум можно остаться, а мне, видите ли, здесь не место?
– Моя сестра имеет к этому делу непосредственное отношение.
Дядюшка, видно, забыл, что за поганый язык у Фаррохлега-ханум.
– Интересно! Азиз ос-Салтане хотела своему мужу кое – что отрезать, а оказывается, ваша сестра имеет к этому непосредственное отношение?!
Асадолла-мирза, не в силах больше сдерживаться, пробормотал:
– К этому происшествию имеют отношение все женщины. Это событие – трагедия для всей прекрасной половины человечества!
Дядюшка сердито зыркнул на него и, сделав вид, что забыл о присутствии Фаррохлега-ханум, приказал:
– Начинайте, ваше сиятельство.
И Шамсали-мирза приступил к допросу с таким видом, будто вел разбирательство в зале суда.
– Господин Дустали-хан, назовите свое имя… простите, я хотел сказать, познакомьте нас с подробностями происшествия.
Тот, слегка приоткрыв глаза, простонал:
– Какие еще подробности?! Чуть было не отрезала – и все тут! Уже и резать начала!
– Прежде всего скажите, когда точно имело место это событие?
– Откуда я знаю? Сегодня вечером, когда же еще?! О господи, ну и вопросы!
– Господин Дустали-хан, я прошу вас указать точное время.
– Оставьте меня в покое! Не приставайте!
– Господин Дустали-хан, я повторяю свой вопрос: в котором именно часу случилось это событие?
– Ну откуда же мне знать?! Я протокол не вел… Просто увидел вдруг, что она вот – вот отрежет. Шамсали-мирза начал злиться.
– Дорогой мой, вы стали жертвой покушения. Замышлялось членовредительство… Обвиняемая была намерена отрезать вам… э – э… фрагмент вашего уважаемого организма, а вы не можете даже назвать час этого прискорбного события!
Дустали-хан, окончательно выйдя из себя, взорвался:
– Знаете что, ага! Я на этом, как вы говорите, «фрагменте» часы не ношу!
Асадолла-мирза оглушительно захохотал. Он так смеялся, что из глаз у него потекли слезы. На повелительные жесты дядюшки и брата, призывавших его к порядку, он лишь бормотал сквозь смех:
– Моменто… моменто…
Постепенно его смех заразил дядю Полковника, а за ним захихикал и Маш-Касем. Шамсали-мирза в гневе нахлобучил на голову шляпу:
– В таком случае, господа, разрешите откланяться. Не хочу мешать вашему веселью!
Его с трудом усадили обратно. Асадолла-мирза невероятным усилием воли взял себя в руки. Допрос возобновился.
– Господин Дустали-хан, отвлечемся от этого вопроса… Скажите, нож, о котором вы упоминали, был по форме и размерам ближе к кинжалу или к столовому ножу?
Между тем, у Дустали-хана снова началась истерика, но едва он выкрикнул: «Ой, отрезали!» – как его заставили замолчать. Чуть отдышавшись, он ответил:
– Кухонный он был! Кухонный!
Все присутствовавшие расселись на стульях вокруг Дустали-хана и внимательно слушали.
– В какой руке она держала нож?
– Ну откуда ж я знаю?! Я на это не обратил внимание.
Вместо него решил ответить Маш-Касем:
– Ей – богу, зачем же врать?! Мясник, к примеру, когда мясо режет, завсегда нож в правой руке держит – я сам видел.
Шамсали-мирза повернулся к Маш-Касему и хотел что-то сказать, но в этот момент Дустали-хан завопил:
– Мясник! А – а – а! Ты сказал; «Мясник»?! Мяс-ни-и-и-к!
Дядя Полковник снова зажал ему рот рукой, а Шамсали-мирза продолжил:
– Итак, обвиняемая, по-видимому, держала нож в правой руке. А в левой у нее что-нибудь было?
Тут уж, конечно, не утерпел Асадолла-мирза:
– А в левой она небось держала тот самый уважаемый фрагмент!..
Фаррохлега-ханум пришла в негодование и, заявив, что подобные высказывания оскорбляют ее зятя – его фамилия была Фаргемен, – в виде протеста покинула сад, хотя ей страсть как хотелось остаться, чтобы заполучить новую тему для сплетен.
Шамсали-мирза повел следствие дальше:
– Господин Дустдли-хан, сейчас будьте особенно внимательны, поскольку следующий вопрос имеет огромную важность. Скажите, а в момент покушения вы… – Он замялся, а затем тоном прокурора объявил: – Для обсуждения этого вопроса я вынужден попросить очистить зал суда от посторонних.
Дядюшка Наполеон запротестовал:
– Что значит «посторонних», ваше сиятельство?! Мы здесь все свои, а сестре я скажу, чтобы пока отошла в сторонку… Сестрица, ты пойди прогуляйся, потом приходи обратно.
Моя мать, обычно боявшаяся выражать свое мнение при дядюшке, неожиданно резко ответила:
– Ага, я ухожу домой! Всему есть предел!.. В мои годы не пристало играть в детские игры!
Но дядюшка властно взглянул на нее и непререкаемым тоном заявил:
– Я сказал, отойди на минутку в сторону!
У перепуганной матери не хватило смелости возразить, и она подчинилась. Шамсали-мирза с минуту помолчал, потом поднялся с места, нагнулся к уху Дустали-хана и шепотом что-то спросил. Дустали-хан энергично запротестовал:
– Да вы что!.. Господь с вами! Да чтоб я с этой старухой… Вы сами разве не знаете, какая она уродина?!
Асадолла-мирзу снова прорвало. Подмигнув, он громко сказал:
– Вопрос-то был не иначе как про Сан-Франциско! – и захохотал.
Дядюшка Наполеон, потеряв терпение, гаркнул:
– Как не стыдно! – а потом повернулся к Шамсали-мирзе: – Ваше сиятельство, основной вопрос совсем в другом. Я хочу, чтобы этот бедняга признался нам, кто сообщил его жене, что у него якобы есть молодая любовница. Вы же спрашиваете его бог знает о чем…
Шамсали-мирза поднялся со стула и надел шляпу.
– В таком случае, милостивый государь, сами и ведите допрос. А я позволю себе откланяться. Судье нечего делать там, где не уважают служителей правосудия!
Родственники суетились вокруг Шамсали-мирзы, упрашивая его не уходить, когда с крыши дома Дустали-хана раздался крик:
– Так вот куда этот негодяй смылся!.. Я его сейчас в порошок сотру!
Все повернулись в ту сторону, На крыше стояла ханум Азиз ос-Салтане. Как видно, не дождавшись возвращения мужа, она отправилась на поиски.
Дядюшка крикнул:
– Не шумите, ханум! Что вы затеяли?
– Спросите лучше у этого никчемного мерзавца!.. Я-то знаю, и он знает… – Не договорив, она торопливо спрыгнула с невысокой крыши к себе во двор и скрылась из виду. Дустали-хана от страха колотила дрожь.
– Сейчас она сюда придет! – вопил он. – Спасите меня!.. Спрячьте куда-нибудь! – и было вскочил с места, чтобы убежать, но его заставили сесть обратно.
– Успокойтесь же… Мы все здесь, рядом… Надо в конце концов разобраться.
Но Дустали-хан все порывался вскочить и удрать, и Маш-Касем, повинуясь знаку дядюшки, крепко схватил его за плечи:
– Да ты сиди, милок, сиди… Ага наш здесь… Да и вообще, чего из-за пустяка волноваться-то…
Дустали-хан взревел:
– Ты что, тоже спятил?! Она меня чуть не убила – это, по-твоему, пустяк?!
Асадолла-мирза сказал:
– Маш-Касем имел в виду тот фрагмент, который она хотела отрезать. И он совершенно прав: вряд ли этот предмет так уж значителен.
Маш-Касем невозмутимо подхватил:
– Я и говорю, зачем мне врать?! До могилы-то…
Дядюшка Наполеон хотел было на них цыкнуть, но не успел – в ворота с силой заколотили.
Дустали-хан вцепился в полу дядюшкиной абы:
– Душой отца вашего покойного заклинаю!.. Не открывайте! Боюсь я этой ведьмы!..
В голосе его звучала такая мольба, что все на мгновенье застыли в нерешительности. А стук молотка в ворота не утихал ни на секунду. Наконец дядюшка Наполеон сказал:
– Беги, Маш-Касем, открой. Ну и позор!
Дустали-хан, трясясь от страха, почти забрался, к дядюшке под абу. Едва ворота открылись, в сад, как вырвавшаяся из клетки тигрица, влетела Азиз ос-Салтане. Неприбранная, без чадры, она, угрожающе размахивая веником, двинулась в нашу сторону.
– Где этот мерзавец? Где эта голь перекатная?.. Он у меня сейчас попляшет! Места живого на нем не оставлю!..
Дядюшка Наполеон, мужественно заслоняя своим телом Дустали-хана, властно приказал:
– Замолчите, ханум!
– И не подумаю!.. А вы-то тут при чем? Чей он муж: мой или ваш?
Родственники попытались ее утихомирить, но дядюшка Наполеон поднял руку, призывая всех к тишине:
– Ханум, честь и достоинство нашей семьи выше подобных дурацких скандалов. Прошу вас, объясните, в чем дело.
– Вы лучше спросите у этого подлеца!.. Пусть вам этот потаскун сам все объясняет!
– Может быть, вы скажете нам, кто сообщил вам о связи вашего супруга с некой молодой особой?
– Кто сообщил, тот сообщил!.. А этот-то мерзавец, враль бесстыжий, уже год как придуривается. Я, мол, устал, заболел, сил нету, и еще не знамо чего!.. А сам-то с женой мясника Ширали… Да я его на клочки разорву, паразита!..
Собрав последние силы, Дустали-хан выдавил из себя
полукрик-полустон:
– О, святые, заступитесь!
Дядя Полковник, повинуясь безотчетному порыву, зажал рот Азиз ос-Салтане. Имя мясника Ширали словно пригвоздило всех к земле.
Наш квартальный мясник Ширали был человеком крайне опасным. Ростом под два метра, весь вдоль и поперек разукрашенный татуировкой, на бритой голове – многочисленные следы ножевых ран. Характер и повадки Ширали вполне соответствовали его устрашающей наружности. Рассказывали, что Ширали одним ударом своего секача отрубил голову человеку, водившему шашни с его женой, а поскольку любовников застали в весьма неприглядной ситуации, Ширали отделался всего шестью месяцами тюрьмы. Я не раз слышал об этой истории от взрослых, сам же доподлинно помню, что лавка Ширали порой пустовала по три – четыре месяца – говорили, что мясник в это время сидел в тюрьме. По натуре он не был злобным человеком, но жену свою ревновал необычайно. Несмотря на свирепость супруга, жена Ширали, которая, по всеобщему утверждению, была одной из первых красавиц города, продолжала тайком погуливать.
Когда я однажды попросил Маш-Касема рассказать мне про Ширали, ой сказал: «Э – э, милок, зачем же врать?! До могилы-то… Ширали, он ведь на ухо туговат, пересудов людских не слышит. И до него только тогда доходит, когда он своими глазами видит, чем его женушка занимается. Ну а уж тогда кровь в нем вскипает, и он со своим секачом на людей бросается… Нынче-то, говорят, он поумнел… А когда в деревне жил, говорят, четырех дружков своей благоверной на куски порубил…»
И поэтому в тот вечер я прекрасно понял причину ужаса Дустали-хана, и изумление собравшихся в саду при упоминании имени Ширали – я сам однажды на базаре видел, как, вспылив, мясник запустил своим секачом в пекаря. Попади секач в голову, черепушка пекаря, без сомнения, раскололась бы пополам, но, к счастью, секач врезался в дверь пекарни, и потом только сам Ширали сумел вытащить его.
Голос Асадолла-мирзы вывел из оцепенения оторопевших от страха и удивления людей;
– Моменто!.. Вот уж действительно моменто!.. Чтобы такой слабак, как Дустали-хан, умудрился съездить в Сан-Франциско с женой Ширали?! Боже праведный!.. – И, повернувшись к Азиз ос-Салтане, продолжил: – Азиз-ханум, напрасно, честное слово, напрасно хотели вы его обкорнать! Дустали за это расцеловать следовало. Да на вашем месте за такой подвиг я наградил бы его уважаемый фрагмент именными часами!..
Но Азиз ос-Салтане было не до шуток. Она остервенело завопила:
– А ты заткнись! Тоже мне князь, вместо денег – грязь! – и замахнулась веником, но Асадолла-мирза ловко увернулся от удара.
Отойдя на безопасное расстояние, он сказал:
– Моменто, моменто! А чего вы на меня-то взъелись? Этот ишак ездит с женой Ширали в Сан-Франциско, а я почему-то должен выслушивать вашу ругань… Пусть уж ее Ширали слушает, – и закричал в сторону дома мясника: – Эй, Ширали!.. Ширали!.. Иди сюда!..
Дустали-хан бросился на Асадолла-мирзу и зажал ему рот.
– Умоляю вас, князь, молчите! Если этот медведь узнает, он своим секачом из меня котлету сделает.
Все загалдели, заспорили. Вопли Азиз ос-Салтане перекрывали общий шум. И в этот самый, момент я заметил, что в нескольких метрах от меня за кустом роз сидит на корточках наш слуга и так же, как я, тайком наблюдает за происходящим. Этот слуга по натуре не был человеком любопытным, и поэтому я сразу догадался, что отец, заслышав гвалт на дядюшкиной половине сада, подослал лазутчика для сбора сведений.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64
Дядя Полковник зажал ему рот рукой и прикрикнул:
– Замолчи, дурак! Не позорь нас! Ничего тебе никто не отрезал. Целый ты, невредимый!
Дядюшка Наполеон бросил на Дустали-хана презрительный взгляд:
– Что за люди пошли! Что за времена!.. В меня из ружей стреляли, штыками меня кололи, саблями рубили, шрапнелью засыпали – и хоть бы раз я испугался! А тут, увидел кухонный нож – и от страха уже сам не свой!
Маш-Касем с готовностью подхватил:
– Ага-то наш, слава тебе господи, храбрый, чисто лев!.. Помните, в битве при Кахкилуйе этот самый Джан-Мамад как прыгнет на вас с кинжалом!.. Прямо, как сейчас, помню! Но ага одним ударом сабли мигом его пополам разрубил – от макушки до пупа!.. А тут увидел человек кухонный нож и уже чуть богу душу не отдал!.. Да ведь у него ничего и не отрезали-то. Уж если он сейчас так убивается, что б с ним было, если б и вправду отрезали?
Асадолла-мирза, из страха перед дядюшкой и своим братом Шамсали-мирзой усиленно сдерживавший смех, предложил:
– Надо бы посмотреть. Может, и на самом деле отрезали?
Шамсали-мирза смерил его гневным взглядом:
– Брат!
По знаку дядюшки Маш-Касем поднес к губам Дустали-хана плошку с сэканджебином и заставил беднягу сделать несколько глотков. Шамсали-мирза собрался начать допрос, но дядюшка Наполеон жестом остановил его:
– Минутку, ваше сиятельство… Женщины и дети, марш по домам! Здесь останется только моя сестра.
Дядюшка взял мою мать за руку и отвел в сторону. Итак, он хотел, чтобы мать непременно присутствовала при допросе!
Женщины без разговоров покорно направились по домам. Я с тоской проводил взглядом Лейли, которая под черной ажурной чадрой казалась в тысячу раз красивее. Сам я тоже двинулся домой, но неожиданно громкий всплеск голосов заставил меня изменить решение, и я, крадучись, вернулся и притаился за беседкой. Шум подняла Фаррохлега-ханум, отказавшаяся выполнить дядюшкин приказ. Дядюшка Наполеон сурово сказал:
– Ханум, дорогая, вам здесь не место. Извольте уйти.
– Почему же этой ханум можно остаться, а мне, видите ли, здесь не место?
– Моя сестра имеет к этому делу непосредственное отношение.
Дядюшка, видно, забыл, что за поганый язык у Фаррохлега-ханум.
– Интересно! Азиз ос-Салтане хотела своему мужу кое – что отрезать, а оказывается, ваша сестра имеет к этому непосредственное отношение?!
Асадолла-мирза, не в силах больше сдерживаться, пробормотал:
– К этому происшествию имеют отношение все женщины. Это событие – трагедия для всей прекрасной половины человечества!
Дядюшка сердито зыркнул на него и, сделав вид, что забыл о присутствии Фаррохлега-ханум, приказал:
– Начинайте, ваше сиятельство.
И Шамсали-мирза приступил к допросу с таким видом, будто вел разбирательство в зале суда.
– Господин Дустали-хан, назовите свое имя… простите, я хотел сказать, познакомьте нас с подробностями происшествия.
Тот, слегка приоткрыв глаза, простонал:
– Какие еще подробности?! Чуть было не отрезала – и все тут! Уже и резать начала!
– Прежде всего скажите, когда точно имело место это событие?
– Откуда я знаю? Сегодня вечером, когда же еще?! О господи, ну и вопросы!
– Господин Дустали-хан, я прошу вас указать точное время.
– Оставьте меня в покое! Не приставайте!
– Господин Дустали-хан, я повторяю свой вопрос: в котором именно часу случилось это событие?
– Ну откуда же мне знать?! Я протокол не вел… Просто увидел вдруг, что она вот – вот отрежет. Шамсали-мирза начал злиться.
– Дорогой мой, вы стали жертвой покушения. Замышлялось членовредительство… Обвиняемая была намерена отрезать вам… э – э… фрагмент вашего уважаемого организма, а вы не можете даже назвать час этого прискорбного события!
Дустали-хан, окончательно выйдя из себя, взорвался:
– Знаете что, ага! Я на этом, как вы говорите, «фрагменте» часы не ношу!
Асадолла-мирза оглушительно захохотал. Он так смеялся, что из глаз у него потекли слезы. На повелительные жесты дядюшки и брата, призывавших его к порядку, он лишь бормотал сквозь смех:
– Моменто… моменто…
Постепенно его смех заразил дядю Полковника, а за ним захихикал и Маш-Касем. Шамсали-мирза в гневе нахлобучил на голову шляпу:
– В таком случае, господа, разрешите откланяться. Не хочу мешать вашему веселью!
Его с трудом усадили обратно. Асадолла-мирза невероятным усилием воли взял себя в руки. Допрос возобновился.
– Господин Дустали-хан, отвлечемся от этого вопроса… Скажите, нож, о котором вы упоминали, был по форме и размерам ближе к кинжалу или к столовому ножу?
Между тем, у Дустали-хана снова началась истерика, но едва он выкрикнул: «Ой, отрезали!» – как его заставили замолчать. Чуть отдышавшись, он ответил:
– Кухонный он был! Кухонный!
Все присутствовавшие расселись на стульях вокруг Дустали-хана и внимательно слушали.
– В какой руке она держала нож?
– Ну откуда ж я знаю?! Я на это не обратил внимание.
Вместо него решил ответить Маш-Касем:
– Ей – богу, зачем же врать?! Мясник, к примеру, когда мясо режет, завсегда нож в правой руке держит – я сам видел.
Шамсали-мирза повернулся к Маш-Касему и хотел что-то сказать, но в этот момент Дустали-хан завопил:
– Мясник! А – а – а! Ты сказал; «Мясник»?! Мяс-ни-и-и-к!
Дядя Полковник снова зажал ему рот рукой, а Шамсали-мирза продолжил:
– Итак, обвиняемая, по-видимому, держала нож в правой руке. А в левой у нее что-нибудь было?
Тут уж, конечно, не утерпел Асадолла-мирза:
– А в левой она небось держала тот самый уважаемый фрагмент!..
Фаррохлега-ханум пришла в негодование и, заявив, что подобные высказывания оскорбляют ее зятя – его фамилия была Фаргемен, – в виде протеста покинула сад, хотя ей страсть как хотелось остаться, чтобы заполучить новую тему для сплетен.
Шамсали-мирза повел следствие дальше:
– Господин Дустдли-хан, сейчас будьте особенно внимательны, поскольку следующий вопрос имеет огромную важность. Скажите, а в момент покушения вы… – Он замялся, а затем тоном прокурора объявил: – Для обсуждения этого вопроса я вынужден попросить очистить зал суда от посторонних.
Дядюшка Наполеон запротестовал:
– Что значит «посторонних», ваше сиятельство?! Мы здесь все свои, а сестре я скажу, чтобы пока отошла в сторонку… Сестрица, ты пойди прогуляйся, потом приходи обратно.
Моя мать, обычно боявшаяся выражать свое мнение при дядюшке, неожиданно резко ответила:
– Ага, я ухожу домой! Всему есть предел!.. В мои годы не пристало играть в детские игры!
Но дядюшка властно взглянул на нее и непререкаемым тоном заявил:
– Я сказал, отойди на минутку в сторону!
У перепуганной матери не хватило смелости возразить, и она подчинилась. Шамсали-мирза с минуту помолчал, потом поднялся с места, нагнулся к уху Дустали-хана и шепотом что-то спросил. Дустали-хан энергично запротестовал:
– Да вы что!.. Господь с вами! Да чтоб я с этой старухой… Вы сами разве не знаете, какая она уродина?!
Асадолла-мирзу снова прорвало. Подмигнув, он громко сказал:
– Вопрос-то был не иначе как про Сан-Франциско! – и захохотал.
Дядюшка Наполеон, потеряв терпение, гаркнул:
– Как не стыдно! – а потом повернулся к Шамсали-мирзе: – Ваше сиятельство, основной вопрос совсем в другом. Я хочу, чтобы этот бедняга признался нам, кто сообщил его жене, что у него якобы есть молодая любовница. Вы же спрашиваете его бог знает о чем…
Шамсали-мирза поднялся со стула и надел шляпу.
– В таком случае, милостивый государь, сами и ведите допрос. А я позволю себе откланяться. Судье нечего делать там, где не уважают служителей правосудия!
Родственники суетились вокруг Шамсали-мирзы, упрашивая его не уходить, когда с крыши дома Дустали-хана раздался крик:
– Так вот куда этот негодяй смылся!.. Я его сейчас в порошок сотру!
Все повернулись в ту сторону, На крыше стояла ханум Азиз ос-Салтане. Как видно, не дождавшись возвращения мужа, она отправилась на поиски.
Дядюшка крикнул:
– Не шумите, ханум! Что вы затеяли?
– Спросите лучше у этого никчемного мерзавца!.. Я-то знаю, и он знает… – Не договорив, она торопливо спрыгнула с невысокой крыши к себе во двор и скрылась из виду. Дустали-хана от страха колотила дрожь.
– Сейчас она сюда придет! – вопил он. – Спасите меня!.. Спрячьте куда-нибудь! – и было вскочил с места, чтобы убежать, но его заставили сесть обратно.
– Успокойтесь же… Мы все здесь, рядом… Надо в конце концов разобраться.
Но Дустали-хан все порывался вскочить и удрать, и Маш-Касем, повинуясь знаку дядюшки, крепко схватил его за плечи:
– Да ты сиди, милок, сиди… Ага наш здесь… Да и вообще, чего из-за пустяка волноваться-то…
Дустали-хан взревел:
– Ты что, тоже спятил?! Она меня чуть не убила – это, по-твоему, пустяк?!
Асадолла-мирза сказал:
– Маш-Касем имел в виду тот фрагмент, который она хотела отрезать. И он совершенно прав: вряд ли этот предмет так уж значителен.
Маш-Касем невозмутимо подхватил:
– Я и говорю, зачем мне врать?! До могилы-то…
Дядюшка Наполеон хотел было на них цыкнуть, но не успел – в ворота с силой заколотили.
Дустали-хан вцепился в полу дядюшкиной абы:
– Душой отца вашего покойного заклинаю!.. Не открывайте! Боюсь я этой ведьмы!..
В голосе его звучала такая мольба, что все на мгновенье застыли в нерешительности. А стук молотка в ворота не утихал ни на секунду. Наконец дядюшка Наполеон сказал:
– Беги, Маш-Касем, открой. Ну и позор!
Дустали-хан, трясясь от страха, почти забрался, к дядюшке под абу. Едва ворота открылись, в сад, как вырвавшаяся из клетки тигрица, влетела Азиз ос-Салтане. Неприбранная, без чадры, она, угрожающе размахивая веником, двинулась в нашу сторону.
– Где этот мерзавец? Где эта голь перекатная?.. Он у меня сейчас попляшет! Места живого на нем не оставлю!..
Дядюшка Наполеон, мужественно заслоняя своим телом Дустали-хана, властно приказал:
– Замолчите, ханум!
– И не подумаю!.. А вы-то тут при чем? Чей он муж: мой или ваш?
Родственники попытались ее утихомирить, но дядюшка Наполеон поднял руку, призывая всех к тишине:
– Ханум, честь и достоинство нашей семьи выше подобных дурацких скандалов. Прошу вас, объясните, в чем дело.
– Вы лучше спросите у этого подлеца!.. Пусть вам этот потаскун сам все объясняет!
– Может быть, вы скажете нам, кто сообщил вам о связи вашего супруга с некой молодой особой?
– Кто сообщил, тот сообщил!.. А этот-то мерзавец, враль бесстыжий, уже год как придуривается. Я, мол, устал, заболел, сил нету, и еще не знамо чего!.. А сам-то с женой мясника Ширали… Да я его на клочки разорву, паразита!..
Собрав последние силы, Дустали-хан выдавил из себя
полукрик-полустон:
– О, святые, заступитесь!
Дядя Полковник, повинуясь безотчетному порыву, зажал рот Азиз ос-Салтане. Имя мясника Ширали словно пригвоздило всех к земле.
Наш квартальный мясник Ширали был человеком крайне опасным. Ростом под два метра, весь вдоль и поперек разукрашенный татуировкой, на бритой голове – многочисленные следы ножевых ран. Характер и повадки Ширали вполне соответствовали его устрашающей наружности. Рассказывали, что Ширали одним ударом своего секача отрубил голову человеку, водившему шашни с его женой, а поскольку любовников застали в весьма неприглядной ситуации, Ширали отделался всего шестью месяцами тюрьмы. Я не раз слышал об этой истории от взрослых, сам же доподлинно помню, что лавка Ширали порой пустовала по три – четыре месяца – говорили, что мясник в это время сидел в тюрьме. По натуре он не был злобным человеком, но жену свою ревновал необычайно. Несмотря на свирепость супруга, жена Ширали, которая, по всеобщему утверждению, была одной из первых красавиц города, продолжала тайком погуливать.
Когда я однажды попросил Маш-Касема рассказать мне про Ширали, ой сказал: «Э – э, милок, зачем же врать?! До могилы-то… Ширали, он ведь на ухо туговат, пересудов людских не слышит. И до него только тогда доходит, когда он своими глазами видит, чем его женушка занимается. Ну а уж тогда кровь в нем вскипает, и он со своим секачом на людей бросается… Нынче-то, говорят, он поумнел… А когда в деревне жил, говорят, четырех дружков своей благоверной на куски порубил…»
И поэтому в тот вечер я прекрасно понял причину ужаса Дустали-хана, и изумление собравшихся в саду при упоминании имени Ширали – я сам однажды на базаре видел, как, вспылив, мясник запустил своим секачом в пекаря. Попади секач в голову, черепушка пекаря, без сомнения, раскололась бы пополам, но, к счастью, секач врезался в дверь пекарни, и потом только сам Ширали сумел вытащить его.
Голос Асадолла-мирзы вывел из оцепенения оторопевших от страха и удивления людей;
– Моменто!.. Вот уж действительно моменто!.. Чтобы такой слабак, как Дустали-хан, умудрился съездить в Сан-Франциско с женой Ширали?! Боже праведный!.. – И, повернувшись к Азиз ос-Салтане, продолжил: – Азиз-ханум, напрасно, честное слово, напрасно хотели вы его обкорнать! Дустали за это расцеловать следовало. Да на вашем месте за такой подвиг я наградил бы его уважаемый фрагмент именными часами!..
Но Азиз ос-Салтане было не до шуток. Она остервенело завопила:
– А ты заткнись! Тоже мне князь, вместо денег – грязь! – и замахнулась веником, но Асадолла-мирза ловко увернулся от удара.
Отойдя на безопасное расстояние, он сказал:
– Моменто, моменто! А чего вы на меня-то взъелись? Этот ишак ездит с женой Ширали в Сан-Франциско, а я почему-то должен выслушивать вашу ругань… Пусть уж ее Ширали слушает, – и закричал в сторону дома мясника: – Эй, Ширали!.. Ширали!.. Иди сюда!..
Дустали-хан бросился на Асадолла-мирзу и зажал ему рот.
– Умоляю вас, князь, молчите! Если этот медведь узнает, он своим секачом из меня котлету сделает.
Все загалдели, заспорили. Вопли Азиз ос-Салтане перекрывали общий шум. И в этот самый, момент я заметил, что в нескольких метрах от меня за кустом роз сидит на корточках наш слуга и так же, как я, тайком наблюдает за происходящим. Этот слуга по натуре не был человеком любопытным, и поэтому я сразу догадался, что отец, заслышав гвалт на дядюшкиной половине сада, подослал лазутчика для сбора сведений.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64