Развернув по приказу Орлова правый фланг, Леха стремительно бросился вверх по заснеженному склону…
Еще вспомнилась мощная затрещина, которой «замок» угостил Щербакова за любовь шарить по карманам убитых «духов» в поисках чарса. И вот теперь Щербатый поедет домой «четырехсотым грузом», обскакав на целые две сотни своего воспитателя…
Снаружи ветер швыряет охапки снега – у входа уже вырос небольшой сугроб. Доносятся выстрелы из гранатометов, глухие разрывы «эрэсов». Можно догадаться, что кроме этого бьют и из автоматического оружия, но буря скрадывает эти звуки.
Мы с Грачем тоже рвем патронные пачки, сыплем автоматные патроны по карманам и жжем промасленную бумагу: пусть хоть руки отойдут.
Держа пальцы над язычками огня, я размышляю.
Все-таки нам повезло: разведка вышла на хребет раньше противника по двум тропам из трех и успела занять его до того, как наверх поднялись основные силы моджахедов. Они смогли взять всего кусочек хребта на третьем направлении, и наш удар снизу помог их спихнуть.
Не повезло соседям: «духи», как только поняли, что верх остался за нами, дали «эрэсовский» залп. Один из реактивных снарядов разорвался среди второго взвода, когда бойцы толпой искали вход в пещеру. Итог: пять убитых, двенадцать раненых. Митину на этот раз судьба улыбнулась – он обошелся без потерь. Поэтому его бойцы и сидят под принизывающим ветром, обмениваясь свинцовыми любезностями с супостатом, сброшенным в котловину.
– Вряд ли успокоятся, – замечает Грач, – попрут еще. Оно и понятно: иначе замерзнут все к чертовой матери. Буран-то не прекращается…
Они не хотели замерзать.
Доносящиеся снаружи глухие удары разрывов участились. На входе в пещеру из белесой мути метели возникла привидением облепленная снегом фигура. Она рявкнула голосом нашего ротного:
– Орлов! Поднимай своих на помощь Митину. «Духи» усилили огонь, видимо, скоро попрут в атаку. Два отделения бросай на левый фланг, там сильнее всего долбят, значит давить будут в этом направлении. Не криви морду – под огонь не гоню! Слухай сюда: «духи» бьют по самому хребту. Так что двигай по ближнему к ним скату и будешь в безопасности. Выйдешь на рубеж обороны – оставь на этом скате наблюдателей. Остальных – на обратный, пусть пока все сидят там. На рубеж атаки противник выйдет не раньше чем через полчаса – занять позиции по всякому успеешь…
Наш взводный, качнувшись к самому лицу Булгакова, что-то сказал ему. В ответ мы услышали:
– Не п…ди! У тебя самый полный взвод! Не криви морду: через час сменю!
Наш старшой, слушавший Булгакова выпрямившись насколько это позволял низкий свод пещеры, повел плечами, словно в ознобе. Присел, перевязал шнурок на «берце» и только после этого повернулся к нам:
– Взвод… На выход, взвод! На выход, кому сказал!!! Живо!
– Ты на яйца шерстяные носки надел? – повернулся ко мне Грач.
– Из дома еще не прислали.
– Мне тоже. Значит, будем морозить.
– Могут еще отстрелить.
– Братан! – шутливо скривил физиономию Вовка, – Если отстрелят – зарежь дружеской рукой: я не переживу, да и моя Валька тоже.
– Она-то переживет. Немного лишь поплачет – ей ничего не значит.
– Поэт, …твою мать…
– Не я – Лермонтов.
Черт его знает, почему мы острили. Наверное, чтобы поднять друг у друга боевой дух. Лезть наружу совсем не хотелось. Мы с завистью смотрели на второй взвод, остававшийся на месте. Его ребята прятали глаза. На их месте я бы тоже прятал. А внутри… Внутри все бы ликовало: спасибо Тебе, Господи, не нас, пронесло!
… – Кончай п…ж! – прикрикнул на нас Орлов, сам явно не спешивший сунуться из холодной, но безопасной пещеры в снежную болтанку, напичканную к тому же еще и свинцом, – На выход, кому сказал!
Мы тоже, в свою очередь, матюгнулись и двинулись к выходу. Взводный тормознул меня, Грачева и Костенко, державшегося все время рядом с нами, у самого порога:
– Протасов, Грачев, у вас пулемет один остался?
– Так точно. Второй, «духовский», на ваших же глазах, товарищ старший…
… – Это я так уточнить… – неожиданно тихим голосом сказал Орлов, – В общем так… Мужики, берите своих вторых номеров, гранатомет, пять выстрелов к нему и дуйте в боевое охранение. Надо, мужики, иначе – проморгаем…
«Мужики»… Мне вдруг стало так хреново, как не было уже давно. «Мужиками», ласково, по-свойски, Орлов называл своих солдат только тогда, когда им нужно было выполнить приказ любой ценой. А какая еще «любая цена» может быть для солдата – только его жизнь…
«Мужики»… Ко мне взводный так ни разу не обращался, по этой причине я еще и топтал матушку – планету. Троих ребят, которым он отдавал приказ с «мужиками», потом мы отправляли «грузом двести».
Я сжал зубы до скрежета, чтобы они не стали выбивать предательскую дробь, когда придется отвечать лейтенанту на какой-нибудь вопрос. Хотя, к черту, какой еще может быть вопрос, как не «Задача ясна?»
Опустил голову, чтобы взводный не прочел в глазах страх. Страх, который парализует волю и вытаскивает из глубин подсознания шкурный вопль: «А почему я?!!!»
– Мужики, Саломатин все покажет… Он здесь все окрестности излазил. Нужно сесть в боевое охранение на тропе напротив двуглавой скалы, в метрах пятнадцати – двадцати перед нашими позициями. По этой тропе наверняка пойдут основные силы противника. Снизу подъем крутой, поэтому большую часть пути до рубежа атаки они протопают цепочкой. Только в метрах тридцати перед вами скат становится более ровным, на нем и будут разворачиваться перед броском…
Мы слушали напряженно, стараясь запомнить каждое слово командира – от этого зависела наша жизнь и выполнение задачи. Впрочем, сейчас это было одно и то же: если мы их проморгаем, нас без особого шума вырежут, а роте – трандец.
– Перед нами наверняка превосходящие силы противника, – говорил нам Орлов, – поэтому рукопашной мы можем не выдержать. Тем более у них был более короткий переход, чем у нас, и они меньше устали. Поэтому мы должны их валить на дистанции. Все! Задача ясна? Возьмите радиостанцию – Саломатин будет держать связь…
… – Саломатин! – обратился командир взвода к невысокому разведчику, сидящему на корточках у входа в пещеру. – Давай, покажешь все тут…
Тот нехотя выпрямился, повернул к лейтенанту свое скуластое, типичное среди сибиряков, лицо. Нехотя кивнул головой – ему тоже не хотелось умирать.
14.
В метрах двадцати ниже верхушки хребта, где собирался занять оборону наш взвод, мы обнаружили обложенные камнями стрелковые ячейки: так называемые «эспээсы» – стационарные пункты стрельбы. Судя по всему, сделаны они были давно и «духами».
От кого они собирались обороняться? С этого направления мы на хребет никогда не выходили. Значит, от своих «товарищей по джихаду»? В этой драке «духов» с «шурави» мог сломить ногу сам черт: моджахеды воевали не только с нами, но и между собой.
Группировка Ахмад Шаха Масуда, «Пандшерского льва» (Пандшер на дари означает ущелье «Пяти львов»), которую советские войска пытались разгромить в ходе нескольких серьезных операций, но так и не разгромили, состоят из этнических таджиков. Занявшие ущелье Пандшер, эти моджахеды давили на мозоль не только советским войскам и правительству официального Кабула, но и другим «духам» – хеккматияровцам.
Последние комплектовались из пуштунов, коренной народности Афганистана, относящейся к другой ветви ислама. Эти две группировки любили друг друга не больше, чем «Большого Северного Брата», а возможно и меньше. Поэтому им ничего не мешало в промежутках между нападениями на советские колонны и посты воевать друг с другом.
Пуштуны – национальное большинство. Они относятся к таджикам и узбекам, в большей части эмигрировавших в Афганистан в тридцатые годы из советской Средней Азии, как к неприятному, но неизбежному соседству: морщатся, но терпят, время от времени устраивая междоусобные стычки. Наши советники, разбирающиеся в этих азиатских тонкостях, не упускают такой возможности: пуштунов рекрутируют для диверсионных операций против ахмадшаховцев, а советские таджики воюют с хеккматияровцами. Вот такой интернационал, без знания которого здесь не выживешь, и который знать приходится даже простому солдату…
Я с Костенко, РПГ-7 и выстрелами к нему занимаем правый от тропы «эспээс». Грач со своим «вторым номером» устраивается на левом фланге.
Странно, никак не могу вспомнить, как зовут грачевского «второго номера». Наверное, никто в роте не сможет ответить на этот вопрос. Тихий и безотказный парнишка из-под Костромы всегда терялся на фоне могучей фигуры Грача, маячил за его спиной на вторых ролях, поэтому всегда и всюду его звали просто «Вторым номером».
Минуты через две, после того, как я со своим героическим хохлом обосновался в «эспээсе» (расстелили на снег «духовскую» курпачу, чтобы не отморозить свое мужское достоинство, разделили сектора наблюдения и стрельбы, разложили под руками гранаты), приполз Саломатин с радиостанцией.
Завязанный по самые глаза маскхалат, облепленный к тому же снегом, шерстяная маска на лице и торчащая за спиной армейская рация с кривой, покачивающейся над головой антенной, придавали разведчику сходство с инопланетянином.
– Место найдется? – сипло спросил он нас.
Ячейка была рассчитана на двоих, третий просто помешал бы в бою. Поэтому я отрицательно качаю головой. Хотя отлично понимаю разведчика: сидеть одному в «эспээсе» среди круговерти бурана и ждать «духов», которые могут появиться в любую минуту перед самым носом – не очень приятное занятие. Если замерзнешь, вспомнят о тебе только после боя. Да и вспомнят ли…
Разведчик помолчал. Я ему сочувствовал изо всех сил, но чем мог помочь?!
– Ладно, – глухо пробормотал он наконец из-под завязанного под носом капюшона, – Тут в десяти шагах еще один «эспээс» есть. Туда поползу. Только сначала вот что… Нужно на тропе растяжки поставить. Иначе проморгаем «духов». Вырежут, к чертям…
– Ни проволоки, ни колышков нет, – заметил я, – На чем ставить будем?
Идея мне понравилась.
– Проволока у меня есть, – ответил Саломатин, имени которого я так и не узнал, – А вместо колышек можно шомпола использовать. Сколько у вас гранат?
– Две «Ф-1», три «РГД –5» и столько же «РГН».
– У меня одни «эргэошки» – сказал разведчик, – Восемь штук. Замотался таскать. На растяжки их, конечно, поставить можно, но возиться долго придется – противовесы нужны. Так что будем их в бою использовать – я поделюсь вами. А ставить на растяжки ваши «лимонки» и «эргэдэшки» будем. Лады?
– Лады.
Пока ставили растяжки, я даже перестал обращать внимание на пролетающие над головой время от времени «духовские» «эрэсы». Это для нормального человека нетипично: характерный свист пролетающего реактивного снаряда, разрывающегося через доли секунд в метрах тридцати выше тебя, сильно давит на нервы и прибавляет седых волос на башке.
Умом ты, конечно, понимаешь, что осколками тебя не заденет – находишься в мертвой зоне. Но мозги мозгами, а нервная система давать отбой все равно не желает: вдруг какой – нибудь «дух», стоящий у реактивной установки, собьет на своей «шайтан – трубе» прицел?
Однако установка гранат на растяжках – дело, требующее собранности. Руки не должны дрожать, а мозги обязаны работать, как часы. И поэтому приходишь к выводу, что на «эрэсы» можно наплевать. Они перешли в категорию неизбежного зла, как буран и горы вокруг.
…Управились за пятнадцать минут. За время ползанья по склону мы стали похожи на снеговиков, что лепили в детстве после первого обильного снегопада. Только морковки вместо носа не хватает. Хотя вон, у Костенки курносая конопырка уже дошла до соответствующего цвета. Наверное, и у меня не хуже…
Поставив гранаты, на обратном пути заползли в гости к Грачу: в качестве компенсации за проделанную работу отобрали у него две «эфки». Вовка не особенно возникал, поскольку идея хоть как-то прикрыть свою задницу до начала драки могла не понравиться только дураку.
Взамен отобранных гранат угостили его и «второго номера» костенковским спиртом. Ефрейтор сопел, но вслух недовольства не выказывал. Но нам было наплевать на его неудовольствие.
Приползли к себе.
Разрывы реактивных снарядов стали реже: либо у «духов» начал заканчиваться боезапас, либо они передумали лезть в атаку.
В последнее очень хочется верить, хотя делать это может только идиот. Идиот, согласный замерзнуть до смерти в засыпанной снегом горной щели на высоте двух с лишним тысяч метров над уровнем моря. Тем не менее я был рад, что ротный ошибся в своих предположениях и у нас случилась передышка. Иногда хочется пожить даже на заснеженном склоне в лютую непогоду…
Пользуясь антрактом, поудобнее раскладываем в своем «эспээсе» ручные гранаты, чтобы они всегда были под рукой. На РПГ –7 я особо не надеюсь: в наших условиях он может сдержать противника на расстоянии не менее пятидесяти метров – как раз на том участке, о котором говорил Булгаков. В этом же месте мы поставили «растяжки», чтобы взрывы гранат предупредили о неприятном визите.
Я успею сделать от силы два – три выстрела из «граника». Поскольку «духи» будут маячить здесь всего пару минут, а потом уйдут в мертвую зону для обстрела из гранатомета. Они не дураки, и не будут сидеть на этом рубеже до бесконечности, чтобы получать от нас заряды из РПГ. Потопчутся, конечно, от неожиданности, залягут для начала, а потом оклемаются и пойдут дальше.
Дальше основную нагрузку боя на себя возьмет Грач со своим пулеметом. Нам же остается уповать на ручные гранаты и автоматную стрельбу в белый свет, как в копеечку…
А потом надо будет уходить. Сначала Грачев прикроет нас, потом мы – его… Хорошо воевать в мыслях: все получается гладко и без неожиданностей.
А они могут быть самые разные, и всех не предугадаешь. Поэтому стараюсь далеко не заглядывать. Успеем отойти, не успеем…
Даже если успеем, кто даст гарантию, что в обозначенном Орловым коридоре в секторе огня нашей обороны, какой – нибудь чудак на букву «эм» со страху не всадит в нас очередь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31