Чтобы порельефней представить эту могучую фигуру, приведу некоторые факты, связанные, с его деятельностью, обстоятельствами жизни и смерти. Знаток трудов Бэкона, Декарта, Лейбница, Гоббса, Локка, он участвовал как воин-артиллерист в штурме Нарвы, Полтавской битве и прутской кампании; этот специалист горнорудного дела открыл и по достоинству оценил немало редких манускриптов, и в их числе ценнейшую Русскую Правду Ярослава Мудрого-первый законодательный сборник нашего средневековья, а также «Судебник» Ивана Грозного, побывал с различными важными государственными поручениями в Германии, Польше, Дании, Швеции, вывез оттуда множество книг; основал теперешний Свердловск, открыл уникальную железную гору, назвав ее Благодатью, — она два с половиной века снабжала сырьем уральские заводы; этот бывший астраханский губернатор тридцать лет трудился над своей «Историей Российской», беловой экземпляр которой погиб в пожаре, а часть уцелевших черновиков впервые увидела свет спустя восемнадцать лет после смерчи автора; варианты этого феноменального труда с обширными комментариями были напечатаны еще через сто лет, я только революция сделала общим достоянием частные архивы, где хранилось немало рукописей В. Н. Татищева; после войны вышло первое подлинно научное издание его «Истории Российской». Отдав все силы служению родине, В. Н. Татищев, преследуемый всесильным Бироном и прочими недоброжелателями, значительную часть жизни прожил подследственным, подсудным и опальным, даже сидел в Петропавловской крепости, а последние двадцать пять лет, отстраненный от всех должностей, провел в деревне под Москвой… И вот, согласно семейному преданию, настал час, когда он заказал себе гроб, поприсутствовал при рытье могилы и попросил священника, чтоб завтра тот приехал приобщить его. Курьеру, прискакавшему в тот день из Петербурга с указом о прощении и орденом Александра Невского, вернул орден за ненадобностью. Назавтра он дал последние наставления детям и внукам, принял священника и скончался…Ежемесячный исторический журнал «Русская старина» летом 1887 года с горечью писал, что могила столь достойного сына отечества находится в крайне запущенном состоянии. Об этом же сообщил еженедельник «Литературная Россия» летом 1980 года… Стыдоба-то какая на весь белый свет! А ведь там, в десятке километров от Солнечногорска, и не требуется многого. Неужто всем за последнее столетие стало так уж некогда? Только я не верю, что среди нынешних московских студентов-историков, например, совсем не осталось настоящих русских парней…Снова к вятичам, эпониму Вятко и подлинному историческому лицу Вячко. Полное имя Вячко или Вячека — Вячеслав. Однако что оно значит? Понятны современные, скажем, сербские имена Мирослав и Драгослав или русские Святослав, Владислав, Ярослав, Станислав; Ростислав и Всеслав из «Слова о полку Игореве» и даже прозвище, хотя и спорное по смыслу, «Гориславлич». Но что означает русское имя Вячеслав и его корень «вяч» или, например, чешское Vaceslav и его корень «vac»?А корни «вят» и «вяч», несомненно, близкие, но по каким законам они изменяют окончание и как это влияет на смысл при словообразованиях? Вопросы совсем любительские, почти праздные, и я подосадовал, что необходимость и даже возможность создания словаря корней отрицал величайший любитель и знаток русского слова Владимир Даль. Заглянув в его словарь, я нашел «вятку» — этим словом называли лошадь местной породы, выведенную в бассейне реки Вятки. А как этот замечательный знаток и толкователь русских слов, собравший их в своем бесценном словаре более 280 тысяч, в том числе и малоупотребительных, диалектных, местных, забыл слово «вятичи»?Поразительно, даже не верится! «Вятичей» в «Толковом словаре живаго великорускаго языка» действительно нет, хотя Даль его употреблял в своих художественных произведениях, например в «Оборотне»: «Вятичи нередко сильно тоскуют по своей родине…» И совсем уж огорчило и почти обезнадежило меня высказывание В. И. Даля насчет словаря корней: «Корнеслов… это труд неблагодарный и часто бесполезный, выводы таких розысканий бывают более плодом увлечения, чем открытых истин; каким образом одно слово вырастало из другого, а тем более на первоначальном корне своем, этого никто не покажет».Ладно, и я не покажу, но корни эти почему-то застряли в моей памяти и прорастали воспоминаниями. Однажды вспомнилось, как в детстве подселились к нам на тайгинскую улицу вятские — здоровые мастеровые мужики, быстро поставившие на задах наших огородов крепкие дома. С ребятишками-новоселами мы сразу подружились, охотно играли в новые игры, привезенные ими, целыми днями вместе пропадали в лесу и на речке Березовке. В детских ссорах мы дразнили их «вятскими», они нас «чалдонами», и я еще вспоминаю, как древний старик, разнимая драчунов, добродушно приговаривал:— Мы, вячкие, робята хвачкие — семеро одного не боимся!Но, может, я за давностью лет забыл, что именно так в народной речи звучало это слово — «вятские»? Звоню московскому писателю Андрею Блинову; зная, что родом он из вятских краев.— Да, да! Именно так, — подтвердил он. — Только в нашей деревне говорили по-другому: «Мы, вячкие, робята хвачкие: семеро на одного — не боимся никого, а один на один — все котомки отдадим!»— Крепкий народ, если умеет так шутить над собой.— И еще. Плывут на плотах, а с берега им кричат: «Эй, что за люди на плотах?» — «Мы не люди, мы — вячкие!»— Вот это хватанули… А какая река течет у твоей деревни?— Лудяна, и в нее тут же впадает Березовица. А что?— Да так, знаешь, любопытствую… Спасибо.Потом звонил всем знакомым Вячеславам, в том числе трем писателям. К сожалению, никто из них не знал смысла первого корня этого составного имени. Один предположил, что, может, он идет от «веча» или «вещать», потому что по словарю имей значится и «Вечеслав»; другой — от «вещий», «ведать»; третий, сославшись на свой разговор с покойным Алексеем Юговым, уверял, что зовут его «Вечнославным», — только все это было слишком приблизительно и фонетически малооправданно, однако счастливо-случайно дало толчок новому любительскому поиску! Мне вдруг припомнилось, что существовало в старорусском языке слово «вящий», употребляемое иногда и сейчас. Беру того же Даля и смотрю подробное толкование. «Вящий… больший, величайший, наибольший, высший по силе, величине, власти… Вящие люди… большие, передние, знатные, сановитые, богатые, с весом».Стоп. Ведь у меня на полке стоит еще «Успенский сборник», ценнейший ранний памятник старорусского языка и литературы! Этот, как сообщается в предисловии, «самый древний памятник восточнославянской письменности», состоящий из оригинальных произведений средневековой русской и южнославянской художественной литературы, единственный рукописный экземпляр которого был обнаружен в книгохранилище кремлевского Успенского собора в середине прошлого века, представлял собою тяжелый фолиант, взятый в переплет из досок, обтянутых кожей. Полное типографическое его воплощение, содержащее более восьмидесяти печатных листов — почти восемьсот страниц убористого шрифта! — вышло в 1971 году, и я сразу же схватил его в «Академкниге». «Успенский сборник» интересен для меня особенно тем, что он ровесник «Слова о полку Игореве», то есть составлен и написан, как это определил скрупулезный научный палеографический, исторический и филологический анализ, на рубеже XII-XIII веков, и он помогает мне кое-что понять в волшебной словесной вязи «Слова»…На первых же страницах «Успенского сборника» значится имя Вячеслава, а по всей книге множество «вящих» слов, таких, как «вящьши», «вящий», «вящьшаго» и т. д., только на месте "я" во всех этих словах значится давным-давно исчезнувшая тридцать шестая буква старославянского алфавита — так называемый «юс малый», означающий тоже давно утраченный в русском языке, но сохранившийся в польском, гласный звук "е" носовое…Вспомнилось вдруг, что в какой-то летописи читал я о возмущении непосильным золотоордынским гнетом новгородских «черных» людей, а вятшии люди во главе с князем усмирили их. Отсюда уже стало совсем недалеко до вятичей, некогда, как мне вдруг подумалось, превосходивших родственные племена «по силе, величине, власти»!Наверное, все это слишком неинтересно далекому от филологии читателю? И я в попутных своих поисках натолкнулся на огорчительное для меня высказывание Н. Г. Чернышевского: «Человеку, который не намерен делаться филологом, санскритский язык не принесет ни малейшей пользы. Еще менее пользы приобретает он, научившись различать большой юс от малого». Однако мы скоро увидим, что наш малый юс принесет нам большую пользу, поможет вскрыть одну изумительную, великую историческую истину!В этимологическом словаре русского языка, выпущенном перед революцией другим замечательным словолюбом А. Преображенским, преподавателем 4-й Московской гимназии, не только приведены соответствия слову «вящий» в старославянском, словенском, болгарском, сербском, чешском, польском, верхне— и нижнелужицком, исчезнувшем полабском языках, но и нашлось совсем нежданное — этот общеславянский корень, оказывается, полуобразует старославянское имя Вяштеславъ, где вместо "я" тоже значится «юс малый», и русское Вячеслав, что значит, очевидно, «великославный», «многославный», «достославный», «славнейший», современным книжным словам «вящий» и «вяще» (больший, больше) в старорусском соответствовали, в частности, «вятшии», «вячьшии» и «вяче». А сходному чешскому имени Vaceslav соответствует польско-чешское Wactav и латинское Venceslaus с его первокорнем «Venc»…Однако все это было, по Далю же, всего лишь «плодом увлечения», а мне хотелось найти авторитетное научное объяснение, «каким образом одно слово вырастало из другого, а тем более на первоначальном корне своем». Не нашел даже подтверждения догадке, но почему-то никогда не забывал о ней, досадливо сетуя при бессоннице на свою филологическую беспомощность, но вдруг один счастливый случай нежданно вернул меня к этим корням-мучителям «вят», «вяч» и «вящ».И главная, вящая находка пришла, как это ни странно, через мой давнишний интерес к «Слову о полку Игореве»! В бессмертной этой поэме я, как и другие любители, помню чуть ли не каждое слово и разные значения многих одинаковых; слово «старый», например, употребляется четырежды, и всякий раз в новом смысле! В тексте нет «вятичей», зато есть замечательное словообразование «русичи», нет слова «вящий», есть «вещий», только мне помогли не эти и вообще даже не исходнославянские слова поэмы. Первопричиной находки стали заимствованные слова восточного происхождения.Много лет я собираю издания «Слова», какие могу найти, ищу любую книгу и публикацию о нем-покупаю, вымениваю, с сердечной дрожью принимаю в подарок, досаждаю авторам, выпрашиваю редкости во временное пользование и не дошел еще разве только до воровства и сквалыжного зажиливания. Когда я взял в руки книгу Менгеса "Восточные элементы в «Слове о полку Игореве» (М., 1979), то никак не предполагал найти в ней то, что так давно искал. Немецкий филолог Карл Генрих Менгес, родившийся в 1908 году, — большой знаток «Слова о полку Игореве», русского и превеликого множества других языков. Он учился в трех немецких университетах и МГУ, жил в Чехословакии, Турции, Америке, много раз бывал в нашей стране, изучая средневековые русские рукописи, культуру и языки восточных народов. В его книге использованы лексические пласты языков, в сущности, всей Евразии — от ирландского до японского, от нганасанского до тамильского. Почти невообразимый языковой космос величайшего из материков открывается в его работе! Предполагаю, что многие читатели даже никогда не слышали о самом существовании некоторых языков, которыми оперирует ученый. Перечислю, к примеру, только языки, которые привлекает Менгес в своем сравнительном филологическом анализе, чтобы разобраться в происхождении такого обыкновенного слова, как «телега»: протомонгольский, древнемонгольский, письменно-монгольский, современный монгольский, халхасский, ордосский, монгорскнй, китайский, древнерусский, сербохорватский, словацкий, древневолгобулгарский, арабский, венгерский, румынский, туркменский, якутский, орхоно-енисейский, древнеуйгурский, кашгарский диалект уйгурского, чувашский, восточноболгарский, чагатайский, куманский, аккадский, шумерский, караимский, бурятский, турецкий, болгарский, чешский, армянский, персидский, сибнрскотюркский, тувинский, маньчжурский, тунгусский, эвенкийский, эвенский, нанайский, ульчский, негидальский, аварский, орочский, тамильский, общесемитский, корейский, алтайский, русский, малаялам и каннада…И вот в авторском очерке ранней истории славян, открывающем книгу, я впервые увидел рядом корни «вят» и «вящ», напечатанные старославянским шрифтом. Близкие по своему древнему происхождению, принадлежности к одной языковой европейской семье и географическому району, написанию и звучанию, они сближались авторитетнейшим филологом-этимологом и по смыслу. Давно я так не радовался! Однако в этом же большом абзаце специального историко-филологического текста со ссылками на древнегреческие, санскритские, осетинские, арабские, персидские и т. д. слова содержалось еще нечто совершенно сенсационное, чем я спешу поделиться с читателем, если он не устал от путешествия по дебрям корнесловия.Заглянем перед этим на минутку в Древнюю Грецию и Рим, где образовалась начальная европейская письменность и наука. Знаменитый древнегреческий историк и путешественник Геродот, живший в V веке до н. э., первым из ученых мужей Средиземноморья побывал на юге нашей страны и писал о скифах, в том числе и оседлых, земледельческих. «Скифы-пахари Геродота, — считает К. Г. Менгес, — могли быть славянами, поскольку скифы в согласии с типичными чертами, какие им приписываются, были настоящие кочевники степей, а не оседлые земледельцы». Обширной и убедительной аргументацией недавно подкрепил этот вывод ведущий советский археолог и историк Б.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103