Пойдут в дело вот эти кокошники, карнизы, детали окон — только когда? Работы на колокольне идут слишком медленно, руины собора даже не разобраны, а дожди, снега и травы вот уже три десятилетия с гаком делают свое недоброе дело, которому, к сожалению, помогало и окрестное население, устилавшее болдинским кирпичом дорожки в личных дворах да полы скотных дворов…Вдруг я вздрогнул, увидев на краю гигантского каменного развала щемяще знакомое. Побежал вниз. Да, сомнений нет — сибирский кедр! Густотой своей меланхолической кроны выделяется из всего здесь растущего. Лет двести ему, красавцу, не меньше, — француза, значит, еще помнит. И устоял при взрыве, хотя рос под самой стеной собора. Молодец!.. Когда я вернулся, Петр Дмитриевич спросил:— Кедр смотрели?— Да… Устоял!— Мне Мария Юрьевна читала о кедрах из вашей книги. И правда, хорошо бы эти леса поберечь, но с моей точки зрения есть дела поважней.— Это было тоже нужное и нелегкое дело.— Любой ботанический реликт можно вырастить, если есть хоть одно семечко, леса поднимутся сами, если оставить их в покое, — возразил он, — а вот рукотворная природа, памятники нашей истории и культуры часто исчезают навсегда…Потом мы осматривали трапезную, будто выросшую из земли,-так она фундаментальна и естественна, так изящно-просты ее контуры, так гармоничны внутренние плоскости, закругления и линии, необъяснимой своей красотой и соразмерностью передающие дух старины. В избушке реставраторов Петр Дмитриевич бережно опорожнил свой пухлый портфель, и мы долго рассматривали рисунки, эскизы и чертежи, густо усыпанные стрелочками с цифрами; сотни, тысячи, многие тысячи размеров в различных масштабах, разрезах, планах и профилях — генеральная схема будущего ваяния в камне…Помню, как в одно из первых своих посещений жилья архитектора я обратил внимание на скромный стенд, висящий в узком темном коридоре. К нему были прикреплены какие-то черно-серые деревяшки, сильно тронутые временем. Петр Дмитриевич тогда еще видел одним глазом и, заметив мой интерес, скупо улыбнулся.— Да, русский человек глазам не верит! И если в музее он ничего не трогает, это не значит, что ему не хочется потрогать… Щупайте, щупайте, это пока не рассыплется!Зная, что хозяин ничего не хранит пустячного, спрашиваю:— Откуда и что это?— С русского Севера. То, чему они принадлежали, не имело цены… Идемте-ка…Он взял меня под руку не для того, чтобы вести, а чтоб держаться за меня, когда я пойду. В простенке за дверью висела большая фотография, взглянув па которую, я остолбенел: среди ровного пустого простора стояло необычное деревянное сооружение, почти скульптура, — высокий стремительный ствол с конусом шатра, напоминающий бесподобный храм Вознесения в Коломенском. Тот же порыв к небесам, та же гармония, сотворенная руками безвестных мастеров. Только вокруг знаменитого каменного предтечи громоздится величественная галерея, на плавном переходе к шатру-своеобразные вытянуто-островершинные в три ряда кокошники да шатер вздымается ввысь, в перекрестном декоре. А тут — ровные бревнышки восьмерика со всех сторон и на всех высотах, лишь основание восьмерикового же шатра отбито от столпа небольшим козырьком. Крашеные тесины на гранях подчеркивают вертикаль. Крыльцо взято под красивую крышу «бочкой», фронтон которой смотрит изящным кокошником. С противоположной стороны выглядывает кусочек апсиды, покрытой лемехом…Снимок деревянной церкви был отпечатан со старинным безретушным тщанием, в точнейшей фокусировке, и даже трещины в бревнах, кажется, обозначались, однако смотреть его следовало с расстояния-памятник будто безмолвно кричал что-то восторженное проплывающим облакам. Если б увидеть этот черно-серый обелиск в окружении натурных красок-среди зеленых лугов, под голубым небом и белыми облаками, близ светлой реки! И еще бы хорошо взглянуть на него зимним морозным днем, когда все вокруг ослепительно бело, на шатре искрится иней и темно-синяя тень уходит из-за низкого северного солнца за линию горизонта. А как он, должно быть, колдовски хорош в белую ночь или осенним туманным утром, пронзающий шатром густой молочный полог, и как жутко рядом с ним в грозу, когда он трепетно является из мрака во взблесках молний…— Внутри были абсолютно неправдоподобные клироса!-замечает хозяин.-В виде профилей двух деревянных коней. О таком я даже не слыхивал никогда!.. Интересные тябла-подставки под иконами… Ну, огромную доску со старинной резной надписью об освящении храма в 1600 году сразу же перенес внутрь, скопировал на длинную полосу бумаги. Потом нашёл одного ловкого деревенского парня, и мы с ним полмесяца обмеряли памятник от маковки до фундамента. До сих пор удивляюсь, как я тогда не сорвался с этой иглы! Обмеры и чертежи у меня. Вдруг когда-нибудь мы возьмемся возродить этот архитектурный уникум?..В 1920 году П. Д. Барановский в составе экспедиции, возглавляемой академиком И. Э. Грабарем, исследовал беломорский берег и Северодвинье. Есть в его бумагах маршрут той большой экспедиции, которую Народный комиссариат просвещения счел необходимым послать еще в гражданскую войну, чтобы выявить и зафиксировать зодческие сокровища края. Архитектор показывает мне маленькую записную книжку. Мелкие карандашные строчки довольно хорошо читаются…— Купил лодку за двадцать тысяч рублей, — поясняет Петр Дмитриевич, — Плыл один четыреста километров. Вез три пуда негативов на стекле, которые нельзя было побить или замочить… Лодка текла, и в последние дни сапоги вмерзали в лед… А в Усть-Вые, где стоял этот бесподобный храм, освященный при Борисе Годунове, мне рассказали смешную историю. Сразу после революции приходский священник умер от старости, и деревня пригласила псаломщика из соседнего прихода, только другая деревня, которую обслуживал этот храм святого Ильи,-завозражала, и дело дошло до драки-стенка на стенку. Сошлись на том, что написали прошение утвердить псаломщика в должности священника…— А что с памятником потом стало?— Минутку…Он ощупью нашел какую-то папку, порылся в ней и достал старенький конверт. На почтовом штемпеле значился 1940 год, автор письма-ленинградский архитектор Владимир Сергеевич Баниге… "В августе 1940 года наша экспедиция, пройдя на лодках верхнюю часть течения реки Пинеги, посетила село Усть-Выя. При осмотре берегов Выи и Пинеги было обнаружено, что силуэт шатровой церкви отсутствует… 0братившись к местным жителям (село Усть-Выя состоит из rpуппы деревень), мы узнали, что за год или два до нашего посещения замечательный шатровый памятник северного русского зодчества XVI в. был разобран, точнее, повален. Подойдя к местоположению этого памятника, мы обнаружили его развалины. На высоком берегу реки увидели массивные бревна, лежащие на земле в виде продолговатого штабеля. Обнаружили слинявшие изображения на досках и тяблах древнего иконостаса. Нам рассказали, что к самому верху шатра привязали канат, за который тянули. Так как повалить шатровый сруб, по-видимому, было делом нелегким, то пришлось призывать на помощь жителей соседней деревни. Общими усилиями памятник был повален и лег на землю… Посетив с.Верхняя Тойма, мы узнали, что Георгиевская шатровая церковь начала ХVII в. также назначена к разборке. Об этом нами была послана телеграмма в «Академию архитектуры».
— А на озере Вселуг, в Ширкбвом погосте-последний и единственный памятник неповторимого тверского архитектурного, можно сказать, стиля XVII века! Когда я его обмерял в 1930 году, он уже был в полуразрушенном состоянии. Ему скоро триста лет.— Многовато…— Да. Необычная, простая на первый взгляд, но на самом деле очень сложная конструкция его покрытия надежно защищала основное здание-дожди и снега скатывались, как с гусиных крыльев. Разъять крышу на двадцать четыре крыла, вынести всю ее площадь наружу и разместить по вертикали мог только гениальный зодчий и строи-. тель! И самое поразительное-сооружению невиданной конструкции была придана красота, гармония. Эстетический вкус ни в одной детали не подвел великого безымянного зодчего! Как я горюю, что уже никогда больше не увижу это диво дивное…— Петр Дмитриевич, извините, но я не способен понять, как это крышу или шатер можно разъять на двадцать пять частей…— На двадцать четыре.— …На двадцать четыре части, вывести их куда-то наружу да еще расположить по вертикали. И обойтись без тесаных осиновых дощечек, надежно покрывающих ту же, например, церковь Преображения в Кижах.— Минутку!Он поднялся, в несколько быстрых шагов достиг стеллажей, перебрал на ощупь несколько папок, достал одну из них и подал мне:— Развязывайте! Листайте!.. Листайте дальше… Это все Селигер и Верховолжье.Пролистнул я несколько рукописных страниц, эскизы, рисунки, увидел пожелтевший снимок какого-то необычного каменного крыльца.— Крыльцо любопытное…— А! Это крыльцо Селижарова монастыря,-оживился он.-Волшебство русской архитектуры! Внутри шаровидная стойка, вокруг четыре столба. Видите, облицован"— ный кирпич. Семнадцатый век. А собор стоял с пятнадда— того века!-Все было сломано на покрытие дороги. Какая мука-знать это! Я вывез оттуда в Болдино лишь деревянную скульптуру. Христа. Замечательная вещь! Поза, ноги, руки, глаза-все живое!.. Листайте дальше. Там где-то должно быть описание той дивной церкви на Вселуге…Вот! Большие, сложенные вчетверо, кальки. План удивительно симметричного фундамента. Бревенчатый четверик суживается кверху, и с какой стороны ни глянь, в каком разрезе ни возьми, капитальные стены образуют высокие усеченные пирамиды математически идеальные. Интересно! Сотни, тысячи размеров-диаметры, длины, углы, укосины, зарубы… Окна верхние, окна нижние, стекольчатые оконницы, их размеры в свету… Очень маленькие окна. Но изображения всего храма пока нет.Петр Дмитриевич услышал хруст кальки.— Как это чудо уцелело — не знаю и не понимаю!.. Такая там жалкая деревенька на отшибе, такой бедный приход… А вот теперь, за кальками, должно идти описание.Да, вот оно!..Освящена в октябре 11 дня 1697 года при благоверном государе Петре Алексеевиче и патриархе Андриане… Ширкова погоста Осташковского уезда Тверской губернии… Описание сделано в 1847 году.— Читайте! Только помедленней.Включив диктофон, я начал читать:— «Церковь деревянная соснового мачтового леса… Длиною с алтарем восемь сажен и восемь вершков. Шириною пять сажен с аршином и десятью вершками… Стены наверху связаны четырехугольником, на котором утверждена глава… Крашена снаружи желтою и белою красками… Один престол во имя Рождества Иоанна Предтечи… Пол деревянный, некрашеный… Во всей церкви восемь окон, а именно — вверху пять, внизу три, из них два в алтаре»…По лицу Петра Дмитриевича я заметил, что он видит этот памятник.— Крыша! — нетерпеливо потребовал он. — Где там о крыше?— «Крыша тесовая, из капитальных стен выведенная, состоит из трех ярусов, каждый из них сдвоен в виде четырех треугольников с четырьмя».— Ну, поняли что-нибудь?— Нет, — честно признался я. — О крыше, выведенной из капитальных стен, ничего не понял.
Прошу и читателя по этому краткому описанию и нашей беседе с Барановским вообразить себе внешний вид уникального, единственного в мировой архитектуре памятника. Попробуйте-ка на клочке бумажки набросать его контуры. Что за пирамида, что за крыша у вас получается? Не ленитесь, подумайте и порисуйте еще! Особенно я прошу поусердствовать инженеров, конструкторов, строителей, архитекторов, которые никогда не слыхали об этой жемчужине русского деревянного зодчества…— А вот теперь, — торжественно произнес Петр Дмитриевич. — Смотрите последние листы!Перекинул я налево остатки бумаг — и ахнул: передо мной на фотографин воистину явилось чудо! В купах зелени стояло что-то совершенно удивительное — трогательно простое, по-детски незатейливое и несколько даже странное! Легкое, как хрупкий карточный домик, оно заняло своими сбежистыми стенами, маковкой и острыми крыльями не очень много пространства, но так, что исходит от этого прелестного сооружения какая-то необъяснимая притягательная сила, которую талантливый мастер ощутил, конечно, до того, как взялся за топор. Поразительная соразмерность во всем, гармоничность основных форм и деталировка, исполненная художественного такта. Крохотные оконца не могли быть на вершок шире-выше или отблескивать в других местах, длина выносных крыльев и расстояние между ярусами кажутся единственно возможными, колокольня в любом исполнении была бы лишней рядом, поэтому она сделана в виде часовенки — невелички. И никаких украшений, никакого отвлечения от главного, околдовывающего взгляд…— Узнать бы, кто это построил!..— Народ русский построил.Петр Дмитриевич, кажется, ждал, что я еще скажу, а что я мог сказать? Просто смотрел на чудо, и дивился ему, и чувствовал себя счастливым, оттого что принадлежу народу, создавшему такое.Статью искусствоведа В. Сергеева, опубликованную в сборнике вскоре после той нашей встречи с П. Д. Барановским, я прочел с увлечением, какого давно не замечал в себе. И не только потому, что в ней были, как и у меня на предыдущих страницах, вполне детективные строки: «Ночной международный поезд остановился на одной из пограничных станций. Перед тем как покинуть территорию нашей страны, его пассажиры проходили обычный таможенный досмотр. Один из иностранных путешественников с досадой смотрел, как из принадлежавших ему по праву вещей была извлечена небольшая икона в тяжелом серебряном окладе. Незаконный „бизнес“ не состоялся, и „небольшой русский сувенир“, взятый, по словам растерявшегося путешественника, „на память о гостеприимной России“, остался на ее действительно гостеприимной территории, а незадачливый бизнесмен эту территорию покинул. Заезжий бизнесмен и его туземные коллеги, ведущие финансовые операции в пригостиничных подворотнях, были, как выяснилось, непроходимыми дилетантами». И далее: «…под темной олифой различилось уникальное, редчайшее по сюжету произведение малоизученной, лишь недавно открытой тверской школы…»Перевел я дух и начал выхватывать глазом обрывки фраз:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103