— Да, отменные воины были в древности, — сказал я, думая о том, как бы поаккуратней закруглить разговор, чтобы не переутомлять ее, но не тут-то было.— Не только в древности. Мой покойный супруг был в молодости отменным артиллеристом! За четыре года той германской войны от души погромыхал своим орудием, не потерял ня одного батарейца и в восемнадцатом п amp;решел всем составом на службу революции.— А потом тихие битвы в науке…— Почему тихие? Он был рыцарем в ней, вооруженным с головы до пят. Много сделал в практике металлургии. Помню, как в тридцатые годы при реконструкции литейно-ковочного оборудования одного крупного завода он сэкономил государству три миллиона валютных рублей. Как ученый, всю жизнь занимался металлургией на молекулярном уровне, спектральным анализом элементов, их структурой, и специалисты считают, что Николай Владимирович проделал работу за целый научно-исследовательский институт.— Можно бы учредить научный рыцарский орден Гржимов…— Несомненно! Только у Николая Владимировича снл и времени не хватило, чтобы до.биться общего признания своих трудов. Итоговая его монография так и не была напечатана. Э1 им-то я и занимаюсь, однако сердце, знаете, не всегда выдерживает.— Да, девятый инфаркт…— Ну, этого-то инфаркта я совсем не боялась! — засмеялась она.— Простите, Софья Владимировна, но не станете же вы утверждать, что у вас выработалась привычка, — в тон спросил я.— Привычка — само собой, однако я была уверена, что девятый инфаркт мне ничем особым не грозит, потому что Григорий Ефимович когда-то мне говорил, будто число девять на Востоке-священное, счастливое.— А вы с ним разве встречались?— Не раз. Я была почти юной и танцевала еще неплохо, а он к концу жизни стал благообразным, спокойным и мудрым, как индийский гуру. Он много видел, много знал, последние годы много болел, но никогда не терял своего особого юмора, и для нас было большим удовольствием его слушать. Помню один из последних его рассказов… Если у вас есть время.— Времени у меня вполне достаточно.Это нежданное степное знакомство Григория Ефимовича Грумм-Гржимайло произошло почти сто лет назад, а Софья Владимировна полвека помнила подробности его рассказа. Маленький экспедиционный отряд шел монгольской степью. Зной, усталость и давным-давно ни одного встречного. Проводник с переводчиком ускакали куда-то искать воду — впереди была страшная пустыня Гоби. Вдруг на горизонте появился столб пыли, послышались выстрелы. Отряд приготовился в случае.чего дорого отдать свою жизнь, но Григорий Ефимович приказал пока не. стрелять. Несколько десятков конных степняков, вооруженных английскими карабинами, окружили отряд и знаками приказали следовать за ними. Григорий Ефимович показывал им пустую флягу, карту — они все это отобрали вместе с винтовками, так что пришлось подчиниться. Пригоняют их к стойбищу, и Григория Ефимовича ведут в самую большую, богато украшенную юрту. А там на войлоке стонет и скрипит зубами человек — тайша, степной князек. Как узнать, что с ним? Камни, аппендицит, заворот кишок, перитонит? Может, просто объелся — рядом с юртой были следы обильной трапезы. Единственное, что мог сделать ученый, — дать болезному двойную дозу глауберовой соли. Путешественников отпустили, вернув все, и отряд на рысях удалился искать проводника и переводчика. Лихо скакали, оглядываясь назад, но через несколько часов снова раздались выстрелы, и раздельные столбы пыли быстро надвигались сзади. Что делать, если пациент умер? Отряд снова изготовился, только Григорий Ефимович разглядел в бинокль девять всадников на линии горизонта и успокоил спутников. Подскакавшие монголы, улыбаясь, жестами показали, будто сыплют в рот порошок. Пришлось отдать им весь запас, в ответ получив подарок — полуживого, наверное, с отбитой печенкой, но жирного барана…— Довольно смешно, не правда ли? — спросила Софья Владимировна.— Вполне, — согласился я и добавил: — Пока вы болели, я узнал о том, как история вытворяла что хотела с родовой фамилией Гржимов. Очень интересно!— Между прочим, и с фамилией декабриста Корнилбвича произошел однажды почти невероятный случай. После Сибири он именовался «Без-Корнилович».— Да, я видел в «Алфавите декабристов» эту фамилию в скобках после основной, но не мог понять, что это такое.— А вышло так. Когда Михаила Корниловича, деда Григория и Владимира Грум-Гржимайло по материнской линии, производили в какой-то армейский чин, Николай I решил исключить из списка брата известного декабриста и начертал на докладе: «Утверждаю без Корниловича». Канцеляристы поняли эту резолюцию по-своему, и таким об— разом братья получили новую фамилию. Это напоминает историю с подпоручиком Киже… Заходите, пожалуйста, я вам кое-что покажу интересное из прошлого.И вот я снова подхожу к высотному дому на Котельнической набережной, в котором нежданно встретился с живой памятью о декабристе-историке Александре Кориилбвиче. Мемориальная доска на стене одного из крыльев… Выдающийся советский историк академик Михаил Николаевич Тихомиров жил в этом доме последние годы. Оставил богатое научное наследие: исследовал «Русскую правду» Ярослава Мудрого, Москву и другие средневековые русские города, городские и крестьянские восстания на Руси, исторические связи русского народа с южными славянами с древнейших времен… Все интересно!По стенам квартиры Софьи Владимировны ГрумГржнмайло-старинные портреты ушедших из жизни людей — масляные, акварельные, карандашные, дагерротинные, фотографические. Некоторых я узнаю, но большинство лиц незнакомых-с бакенбардами, бородками клинышком, с окладистыми лопатами и совсем безбородые, в усах и без них, в очках и пенсне, в форменном, казенном и партикулярном одеяниях, но что-то было общее в осанке, чертах и, главное, выражении лиц и глаз. Конечно, так и должно быть — все родственники, хотя и разных семейных ветвей, однако все же не это определяло главное сходство. Передо мной явилось несколько поколений русских интеллигентов, полтора века честно трудившихся на благо своего народа.— Кондратий Иванович Грум-Гржимайло,-подводит меня хозяйка к одному из самых старых портретов. — Родился еще в конце восемнадцатого века. Слыл на Лите;"! — ном проспекте Петербурга чудаком, потому что, когда появлялось солнце, он выходил на балкон с голой спиной. Загорал… Имел научные звания кандидата философии и Доктора медицины и хирургии. Первым в России сделал операцию перитонита. Тридцать три года редактировал первую русскую медицинскую газету «Друг здравия». Выпустил множество статей и книг, в основном по гигиене, был первым русским врачом-писателем…Портрет декабриста Александра Корниловича — только из книжного издания. К сожалению, художник-декабрист Николай Бестужев, не успел в Сибири написать его портрета — Корниловича странным образом увезли назад, в Петербург, который он так любил и хорошо знал, как любил память о великом основателе города, посвятив ему первый выпуск первого нашего исторического альманаха «Русская старина». К, тому времени я успел посмотреть работы А. Г. Грумм-Гржимайло о декабристе, написанные по семейным архивам, и труды самого историка-декабриста «Нравы русских при Петре I» и «Частная жизнь русских при Петре I». Из статей Л. Г. Грумм-Гржимайло узнал и об интересном письме декабриста брату Михаилу от 24 июня 1832 года. Оно было написано в крепости, но узнику, очевидно, было позволено встречаться с людьми, нужными ему для его исторических занятий. «Знаешь, я думаю, что Карамзин решил кончить свою историю XII веком. Я всячески уговаривал продолжить ее по крайней мере до воцарения Петра, но он на все мои убеждения отвечает одно: „Там писать нечего“…» На портрете Александр Корнилович в форме штабс-капитана генерального штаба.— Чин этот, между прочим, он получил за работу экскурсоводом, — говорит хозяйка.— Как так?— Он хорошо знал языки и однажды провез по Петербургу и Кронштадту одного важного иностранного гостя, который в письме царю поблагодарил сопровождавшего его офицера… А это мои отец Перов Владимир Иванович. Сфотографировался студентом Петербургского университета.— Что-то, знаете, очень характерное есть в его облике, — замечаю я, рассматривая нисколько не пожелтевшую, ясную фотографию столетней давности. Во взгляде студента — решимость, твердость, какая-то одержимость. — Такими были народовольцы…— А он и был народовольцем.— Расскажите, пожалуйста, о нем!— Обычная биография думающего и честно мыслящего молодого человека тех лет… Вел революционную пропаганду среди петербургских рабочих. Был арестован в марте 1881 года вскоре после покушения на Александра Второго… Кстати, у меня есть книга, где приведена точная дата.Рассматриваю эту, теперь уже старую книгу, изданную в 1930 году Всесоюзным обществом политкаторжан и ссыльнопоселенцев. Глава «Хроника арестов»… Знакомые имена — Желябов, Перовская…Святые времена и святые имена! Народовольцы ошибались в выборах методов борьбы, возлагали надежды на террор, считали рабочие организации подсобной силой грядущей революции, но история все же так распорядилась, чтобы Россия вначале прошла через декабризм и народничество. Народники тоже были проторителями трудных путей в будущее, и, как декабристам, им должна быть отдана частица нашей уважительной памяти: пора бы, например, музей открыть шестидесятников и народовольцев!Выдающийся русский революционер, из крепостных, Андрей Желябов был арестован за несколько дней до покушения 1 марта и, узнав об аресте первомартовцев, потребовал, чтоб его судили вместе с ними, как ветерана революционного движения! Софью Перовскую арестовали, судя по «Хронике арестов», 7 марта. 17 марта в чайной у Невской заставы был арестован Владимир Перов.— Прямо на сходке взяли, с поличным. У этого дома я побывала…В начале апреля Желябова, Перовскую, Кибальчича, Михайлова и Рысакова казнили, над остальными продолжалось следствие. Владимир Перов год просидел в Трубецком бастионе Петропавловской крепости, был приговорен к пяти годам каторги, замененной ссылкой из-за многочисленных протестов общественности против суровых мер царских властей.— Вместе с одним из своих товарищей-тоже народовольцем-Ивановым отец отбывал ссылку в Минусинске.Опять Минусинск! Сколько же политических ссыльных прошло через этот крохотный сибирский городок, начиная с декабристов, в том числе Николая Крюкова, братьев Беляевых, Петра Фаленберга, Николая Мозгалевского и других? И Ленин бывал в Минусинске проездом по тому же случаю, Кржижановский и опять же другие. Связь времен, идей, людей и больших исторических событий прошла через один географический пункт, который, как сказано по другому, правда, случаю, был «на карте генеральным кружком отмечен навсегда»…— Отец рассказывал мне о тяготах и унизительности ссылки, о революционной пропаганде товарищей среди пригородного крестьянства Минусинска.Она вдруг засмеялась, что было совсем неожиданно, и а ответ на мой недоуменный взгляд сказала:— Вспоминал он один случаи.Ссыльные народовольцы должны были каждый день приходить в полицейский участок и отмечаться — за ними был строгий надзор, и донесения об их поведении, образе жизни и встречах регулярно отправлялись в Петербург с мельчайшими подробностями, если что-либо вызывало подозрение полиции. Однажды Владимир Перов заболел и не явился к сроку. Иванов пришел один.— А где Перов? — спросил полицейский чип.— Он не может, у него плеврит.Чин записал на бумажке «Плеврит» и послал двух полицейских к дому, где жили ссыльные:— Живв-ва! Тащите его вместе с этой собакой Плевритом.Запыхавшиеся блюстители забежали прежде всего к дворнику.— Дома Перов?— Где ж ему быть?— А Плеврита такого ты знаешь?Дворник заморгал глазами, почесал бороду.— Говори! Приказано срочно тащить в участок Перова вместе с этой собакой Плевритом!— Тады пошли, — говорит дворник.Полицейские, дико выпучив глаза, смотрели, как дворник направился к собачьей конуре, отвязал лохматого пса и подал цепь полицейскому:— Веди, коли надо.— Ты что, изгаляться?! — занес кулак блюститель.— Так ежели велят! Меня-то за что?— Говори толком — у Перова есть кто-нибудь из посторонних?— Никого нетути. С вечера не подымался, горит в жару, меду просил. Лекарь был, давно ушел.Полицейские подумали-посудачили — да и отвели невинную собаку в участок: у кобелька была кличка, которую дали ему ссыльные, — Ливер…— Отбыв ссылку, отец эмигрировал, — продолжает хозяйка. — Жил в Льеже, где и женился на маме. Ее звали Екатерина Квентилиановна, урожденная Никольская.— Редкое отчество.— Мой дед Квентилиан Дмитриевич был военным, полковником артиллерии. За боевые заслуги на Шипке награжден золотым оружием и повышен в чине, стал генерал-майором.— Как перевиваются события! А имя откуда такое необычное?— Он был пятым сыном в семье…Мы вновь вернулись к студенческому портрету народовольца Владимира Перова.— Отец умер в 1942 году… Здесь, в Москве. И знаете, какое он письмо получил из-под Минусинска незадолго до смерти? Дети тех, кто более полувека назад знал его там, прислали несколько теплых слов. В Москве, мол, сейчас голодно, холодно и опасно. Приезжайте, приютим и прокормим…Мне перехватило горло, и я ничего не мог сказать.— Никуда он не мог поехать, — грустно закончила Софья Владимировна. — Ему было восемьдесят два года… А вот малоизвестный портрет Григория Ефимовича, путешественника… Взгляните, какое одухотворенное лицо!Это был портрет, относящийся ко времени первых экспедиций путешественника, — казенная тужурка, «чехозская» бородка, внимательный, ищущий взгляд скво:ь стекла очков. Совсем молодым, едва за двадцать, он уже побывал с энтомологическими экспедициями в Среднем Поволжье, изучал лепидоптерологическую фауну в Прибалтике, провел комплексные научные исследования а Средней Азии, два сезона изучал Памир — его географии), геологию, ископаемую и живую фауну, флору… Все эти годы его ждала та, которой он поклялся в вечной любви.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103