Позади Праву шумно возились кинооператоры, покрикивая друг на друга. Условия для съемки были идеальные – яркий солнечный свет, горы и рассыпанные на их склонах производственные и жилые здания.
Савелий Михайлович спросил Праву и Ринтытегина:
– Кто из вас выступит?
– Разрешите мне? – вызвался Праву.
Его пропустили к трибуне.
– Товарищи, – начал он тихо.
– Громче! – потребовал кто-то.
– Товарищи и друзья! – крикнул Праву. – Во-первых, разрешите поздравить вас! Это праздник не только ваш, дорогие строители и эксплуатационники, но и наш, коренных жителей Чукотки. Среди вас много опытных строителей, которым такие торжества не в диковинку. Но, например, для меня и для многих моих земляков сегодняшний праздник – это заметная веха в жизни, знаменательный день… Напомню, что здесь было совсем недавно. В этом месте, в долине Маленьких Зайчиков, была обнаружена небольшая группа чукчей, не своей волей оторванных от остального народа… И вот прошел год с той поры. Посмотрите на этих людей. Рядом со мной стоят двое из стойбища Локэ – Коравье и Инэнли. Чем они отличаются от меня или других чукчей? Они такие же люди, как все. Коравье научился водить трактор и стал колхозным бригадиром… Инэнли уже умеет читать… Год – маленький срок в человеческой жизни. И если вы сумели за это время изменить облик долины Маленьких Зайчиков, то вы настоящие богатыри! Нашей долине настоящее имя – Долина больших и сильных людей, строителей семилетки!
Праву спустился с трибуны, прошел через толпу и вдруг столкнулся с женой. Она стояла рядом с Васей, отцом и матерью.
– Наташа, откуда ты? – вместо того чтобы поздороваться, удивленно спросил Праву.
– Сначала хоть поцелуй меня, – с насмешкой сказала Наташа.
Праву оглянулся на родных и, встретив одобрительный взгляд младшего брата, торопливо поцеловал жену.
– Посмотри кругом, – сказал Наташа. – Почти весь Торвагыргын приехал на торжество. Здесь есть гости и из стойбища Локэ. Сегодня с утра машины возили людей.
И верно, много здесь было торвагыртынцев. Но они так сливались своим праздничным видом со строителями, что сразу их и не отличишь. Вон мелькнул красный платок Росмунты. К ней сквозь толпу уже проталкивался Коравье.
Ковыляющей походкой подошел Эльгар.
– Никогда столько людей не видел, – признался он Праву. – Всю землю разворотили. Говорят, они гору Мэйнытин продырявили насквозь?
– Верно, – ответил Етынкэу. – Я сам был внутри этой горы. Вон там наверху, рядом с вершиной есть дыра. Оттуда я вышел.
– Да, да, – закивал Эльгар и, недоверчиво поглядев на Етынкэу, быстро отошел от него.
Ринтытегин отыскал Праву.
– Мы с тобой сегодня должны ехать в Торвагыргын, – сказал Ринтытегин. – Подготовим встречу стойбища. Наша первомайская демонстрация превратится в такое шествие, какого еще на Чукотке не было: от стойбища Локэ до Торвагыргына!
Утро Первомая застало Праву в стойбище Локэ.
Никто, кроме маленьких детей, не сомкнул глаз в эту светлую ночь.
Несколько дней шла подготовка к переселению, и все же основная часть работы пришлась на последний день. Еще с вечера к стойбищу пригнали ездовых оленей и тракторы. Несколько машин дал Мэйнытинекий комбинат. Вся эта огромная колонна оленьих, собачьих упряжек, тракторов и вездеходов растянулась от школьного дома до крайних яранг стойбища.
С восходом солнца начали разбирать яранги.
Люди знали, что в Торвагыргыне их ждут дома с мебелью, с постельным бельем, и все же на нарты и тракторные сани грузились вещи, назначение которых на новом месте никто не мог бы объяснить.
Руша пологи и покрышки яранг, женщины ревели в голос, а мужчины скупо роняли слезы в потухшие костры, которые никогда больше не взметнут пламени в дымовое отверстие к небу.
– Не слишком ли много слез для праздничного дня? – озабоченно заметил Праву, проходя вместе с Коравье по стойбищу.
Они подошли к яранге Эльгара. Старый шаман выкапывал идолов и аккуратно укладывал их на нарту.
– Что ты делаешь? – строго спросил его Коравье.
– Я тоже переселяюсь в Торвагыргын, – ответил старик.
– Зачем берешь идолов? Неужели думаешь шаманить и на новом месте? Где твое обещание не общаться больше с духами? – Коравье был возмущен.
– Зачем кричишь? – оправдывался Эльгар. – Я не буду шаманить в Торвагыргыне. Но мне жалко оставлять богов. Все же это неплохое дерево. Может быть, на что-нибудь еще пригодится.
– Подожди, Коравье, – остановил товарища Праву. – Пусть берет идолов. Мы их потом отправим в Анадырский музей.
Коравье просиял:
– Правильно! Обязательно отправим их туда!
– Что это такое? – подозрительно спросил Эльгар. – Если это дурное место, я оставлю идолов здесь.
– Это хорошее место, – серьезно заверил старика Коравье. – Там бывшие боги содержатся в почете. К ним относятся научно и даже вешают надписи: руками не трогать!
Эльгар слушал недоверчиво, потом поглядел на идолов, лежавших рядком на нарте, и сказал:
– Не знал, что вы еще кому-нибудь понадобитесь… Все же, выходит, не зря я мастерил вас…
– Рад, что переселяешься в Торвагыргын? – спросил его Праву.
Эльгар растерянно заморгал.
– Не понимаю, о чем спрашиваешь, – пробормотал он. – Рад ли я переселиться в Торвагыргын?.. Не знаю… Хуже было бы, если бы меня оставили здесь…
– Люди ведь плачут, – сказал Праву и обвел руками стойбище.
– Молодая, выходя замуж, тоже плачет, – глубокомысленно заметил Эльгар. – Это не те слезы, которые с солью… Посмотри кругом: есть ли один человек, который упирается? Нету такого. А скажи тому, кто плачет, что не возьмете его с собой, – такой крик поднимет! Верно, Коравье?
– Это верно, – кивнул Коравье.
Солнце поднималось все выше и выше.
Коравье и Праву ходили по ярангам и торопили людей.
– Снег намокнет от солнца, тяжело придется оленям, – говорил Коравье.
Но люди и без понукания спешили. К восьми часам утра все были готовы. Нарты и тракторные сани стояли, загруженные имуществом жителей бывшего стойбища Локэ. На снегу остались черные круги от яранг, высившихся здесь еще вчера.
Праву сначала примостился на тракторе Коравье. Но надо было следить за караваном и приходилось поминутно соскакивать и бежать в конец, к последнему трактору, который вел Кэлетэгин. Потом Росмунта пересела с саней в кабину к Коравье. Возвращаясь к головной машине, Праву увидел Росмунту рядом с мужем. Коравье сосредоточенно смотрел на дорогу, а жена не спускала с него глаз, и на ее лице было такое счастье и гордость, что Праву тихонько, чтобы не смущать ее, пропустил мимо себя трактор и пошел рядом с нартой Рунмына.
– Надо бы ехать побыстрее, – нетерпеливо сказал Рунмын. – Ведь трактор может увеличить скорость. А мы на своих оленях как-нибудь за ним угонимся.
Праву оглянулся. Караван сбился в кучу, оленьи нарты нагоняли друг друга: всем не терпелось поскорее попасть в Торвагыргын.
Праву добежал до Коравье и крикнул, чтобы тот прибавил скорость. Коравье понимающе кивнул, гусеницы побежали быстрее, и весь караван прибавил ходу.
Тундра начинала таять. Чем выше поднималось солнце, тем снег становился тяжелее и вязче. Кое-где уже открылись проплешины голой земли, и от них шел пар. Праву ощущал под ногами мягкую, податливую тундру. Вечная мерзлота еще была близко, где-нибудь в пяти-десяти сантиметрах под оттаявшей почвой, но, побежденная солнцем, постепенно отступит в глубины земли.
Впереди проглянул голубой глазок. Праву нагнулся и увидел маленький подснежник. Он дрожал на тоненькой ножке, но храбро тянулся к солнцу. Праву любовался цветком, а мимо него текла река людей, машин, оленей и собак.
– Эй, отстанешь! – услышал он голос Кэлетэгина и побежал за трактором.
Когда он уселся рядом, Кэлетэгин сказал:
– Коравье уже видит мачты радиостанции; сообщили по каравану. Может быть, вы пойдете к нему?
– Не надо, – отказался Праву. – Пусть сам хозяином въедет в Торвагыргын.
Караван выгибался на перевал, с которого открывался вид на поселок. Головной трактор уже шел вниз, а на хребтину перевала только еще поднимались задние нарты.
– Торвагыргын! – крикнул кто-то впереди.
– Где? Ничего не вижу, – отозвался другой голос.
– Вон, где торчат столбы, привязанные к земле!
– Ого, сколько домов!
– Ни одной яранги!
– Сколько труб и черного дыма!
– Смотрите – снег в Торвагыргыне черный!
– Верно, черный…
– Отчего бы это?
– Там вместо дров жгут камень.
– Попробуй зажги камень…
– Коравье говорил…
– Ну если Коравье говорил… Это здорово – жечь камень! И дров не надо – знай рушь гору и подкладывай в костер…
– Да не камень это…
– Глядите, флагов-то навешано! На каждом доме!
– Сколько же на это пошло красной материи?
– Слышите, что это там так шумно вздыхает?
– Это музыка! Вон я вижу – трубы блестят на солнце. ¦:
– Какие там трубы! У Коравье музыка в ящике.
– А это в трубе!
Сквозь тарахтение тракторов, рев моторов, собачий лай и шумный говор людей был слышен духовой оркестр. Сначала до слуха Праву доносился барабан и тяжелые вздохи басов.
Праву соскочил с трактора и побежал вперед. Но не успел добежать до Коравье, как тот неожиданно свернул с главной улицы, на которой стояла украшенная флагами и лозунгами трибунами направил трактор к своему домику. Там он остановился и бережно, на руках снял Росмунту с Мироном. Затем стал спокойно выгружать свой скарб на снег.
Праву подбежал к нему:
– Что ты делаешь?
– Выгружаюсь, – ответил Коравье, дивясь взволнованному виду Праву.
– Надо ехать к трибуне! – крикнул Праву. – Садись скорее на трактор!
Коравье выпустил из рук мешок.
– Росмунта! – крикнул он. – Бери Мирона и садись обратно на трактор! Быстрее!
– Что случилось? – Росмунта, растрепанная, выбежала из дому.
– Едем на трибуну, – пробормотал Коравье, подсаживая жену. – Мы нарушили обычай. Надо было подъехать вон к тому разукрашенному большому ящику, на котором стоит Ринтытегин и Елизавета Андреевна.
Колонна выправилась и повернула к трибуне.
Праву поднялся на нее и стал рядом с Ринтытегином.
– Смотрите! – возбужденно говорил Ринтытегин. – Никогда здесь не было такой демонстрации! Всю улицу заняли! Молодец, Праву! Гордись, это и твоя работа! Какое сильное пополнение пришло в колхоз!
Милиционер Гырголтагин, облаченный в новенькую форму, стоял у подножия трибуны – важный, сияющий ярче своих пуговиц.
Улица была запружена нартами, санями и тракторами, жителями Торвагыргына и новоселами из стойбища Локэ.
– Товарищи! – крикнул Ринтытегин.
Оркестр умолк.
– Товарищи! – повторил Ринтытегин. – Сегодня мы празднуем необыкновенный Первомай. Такого еще не было на Чукотке!
Минут десять Ринтытегина терпеливо слушали. Потом в толпе началось какое-то движение, и Праву заметил, что люди начинают расходиться. Не обращая внимания на красноречие Ринтытегина, они разворачивали упряжки.
– Что там происходит? – обеспокоенно спросила Елизавета Андреевна у Праву. – Сходите узнайте. Нехорошо. Человек говорит, а они уходят.
Праву спустился с трибуны.
Ему загородил дорогу упряжкой Рунмын.
– Ты куда? – спросил Праву.
– Домой, – бодро ответил Рунмын. – Мне уже сказали, где мой дом. Вон, видишь, третий отсюда. Где окна блестят от солнца… Вот это и есть мой дом.
Праву не смог удержать Рунмына. Его подталкивали сзади другие.
Оказалось, во всем виноват сам оратор. Накануне он распорядился вывесить на каждом новом доме имя хозяина. Когда колонна-караван прибыла в Торвагыргын, вездесущие школьники, благо они научились читать, быстро отыскали свои жилища и повели к ним своих родителей.
Скоро возле трибуны остались одни старожилы поселка.
Ринтытегин, не понимавший в чем дело, скомкал речь.
– Что случилось? – недовольно обратился он к Гырголтагину.
– Не знаю, – развел руками милиционер. – Нарушений порядка не вижу.
– Не видишь? – сердито переспросил Ринтытегин. – А куда народ делся? Перед трибунами никого не осталось.
– Силой не имею права заставлять слушать твою речь, – огрызнулся Гырголтагин.
Ринтытегин только рукой махнул.
Когда Праву рассказал ему в чем дело, он огорчился:
– Как же я об этом не подумал! Сам виноват! Мы же собирались каждую семью торжественно ввести в дом…
У первого же дома, отведенного Эльгару, Ринтытегин остановился пораженный.
– Что это такое?! – закричал он, показывая на идолов, прислоненных к свежеоштукатуренной стене. – Как они сюда попали?
– Это я их привез, – невозмутимо сообщил Эльгар, выходя на крыльцо. – Буду сдавать в музей. Пусть послужат для пользы народу.
– Смотри у меня! – погрозил бывшему шаману Ринтытегин. – Покажи, как в доме устроился.
В комнатах было чисто. У стены стояли две металлические кровати, застеленные ватными одеялами. В шкафчике за стеклом блестела посуда.
Эльгар с видом знатока повертел электрический выключатель. Лампочка не загоралась.
– Испорченная! – крикнул он с испугом.
Ринтытегин успокоил его:
– Не волнуйся. Эта лампочка умнее тебя. Зачем ей гореть при таком ярком свете? Вот когда стемнеет, тогда она и загорится.
Путешествие по домам затянулось почти до вечера.
В каждой семье приходилось подолгу задерживаться, чтобы объяснить назначение мебели, посуды, растолковать, как обращаться с печкой.
Во многих домах кровати были разобраны – любопытно ведь узнать, что там настелено.
Жену Рунмына застали, когда она выносила в кладовку простыни.
– Зачем снимаете? – спросил ее Праву.
– Там и так много материи, – бойко ответила женщина. – А эти уж очень белые – жалко на них ложиться.
Пришлось отправить к новоселам торвагыргынских женщин.
Только после концерта в клубе усталый Праву ввалился к себе домой и испугался, увидев празднично накрытый стол: сейчас ему больше всего хотелось просто-напросто выспаться.
Наташа, заметив это, улыбнулась:
– Не бойся, я никого не приглашала в гости. Это для нас с тобой.
Праву обнял ее.
– Спасибо, Наташа. Теперь мы с тобой никогда не расстанемся.
– Не загадывай вперед, – сказала Наташа.
Праву разлил вино.
– Однажды, – сказал он, подняв свой стакан, – я напился в знак того, чтобы больше никогда не влюбляться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42