сантехника со скидкой
Это помогало от отеков и продлевало жизнь.[ С.Пидхайни, т. 2, с.578.
] В южных районах Украины и на Кубани иногда можно было спастись от голода ловлей сурков и других мелких животных[ Там же, с.712.
], в других районах можно было ловить рыбу, хотя за ловлю рыбы в реке, прилежащей к деревне, можно было получить срок.[ А.Вышинский, с.102–103.
] В Мельниках отбросы с местного спирто-водочного завода, признанные непригодными для корма скоту, были съедены окрестными крестьянами.[ С.Пидхайни, т. 2, с.511.
]
Даже в конце следующего года иностранные корреспонденты приводили ужасающие свидетельства. Один американский журналист видел, что в двадцати километрах от Киева все кошки и собаки в деревне были съедены: «В одной хате варили месиво, которое не подается определению. В нем были кости, сорняки, кожи и что-то, похожее на голенище. По тому, как радостно смотрели на это варево полдюжины жителей (из сорока прежних), можно было судить о степени их голода».[ Томас Уолкер в «Нью-Йорк Ивнинг Джорнал» от 18 февраля 1933.
]
Учитель украинской школы сообщает, что, кроме эрзац-борща из крапивы, свекольной ботвы, щавеля и соли (когда ее можно было достать), детям иногда выдавали немного бобов – кроме детей «кулаков».[ С.Пидхайни, т. 2, с.578–579.
] Агроном из села в Винницкой области вспоминает, что, когда в апреле поднимались сорняки, крестьяне «начинали есть вареные лебеду, щавель, крапиву… Но после потребления этих растений люди заболевали водянкой и во множестве умирали от голода. Во второй половине мая уровень смертности был таким высоким, что специально был выделен колхозный фургон, чтобы возить трупы на кладбище (тела бросали в общую могилу без всякой церемонии).[ О.Воропай, с.18.
] Другой активист рассказывает, как ездил на пару вместе с возницей салазок, они должны объезжать все жилые дома и забирать оттуда мертвых.[ Л.Копелев, с.280–381.
] У нас есть свидетельские показания разных людей, включая самих жертв этого голода, бывших активистов и советских писателей, которые наблюдали эти события в раннем возрасте, а затем, много лет спустя, когда это стало возможным, описали их. Мы уже цитировали одного такого очевидца, который при Хрущеве смог написать: «В 1933 году был страшный голод. Вымирали целые семьи, дома разваливались, улицы деревни пустели».[ См.: М.Алексеев в ж-ле «Звезда», №1, 1964, с.37.
]
Другой очевидец того же периода пишет: «Голод – холодящее душу мрачное слово. Те, кто никогда не переживал его, не может представить себе, какие страдания приносит голод. Нет ничего страшнее для мужчины – главы семьи, – чем чувство собственной беспомощности. Нет ничего ужаснее для матери, чем вид ее истощенных, изможденных детей, за время голода разучившихся улыбаться.
Если бы это длилось неделю или месяц, а это длилось месяцами, когда семье нечего было ставить на стол. Все сараи были чисто выметены, в деревне не осталось ни единой курицы; даже семена для корневой свеклы были съедены… Первыми от голода умирали мужчины. Потом дети. И позднее всех – женщины. Но прежде чем умереть, люди часто теряли рассудок, переставали быть человеческими существами».[ См.: И.Стаднюк в ж-ле «Нева», №12, 1932.
]
Заметки бывшего активиста:
«На фронте мужчины умирают быстро, они сражаются с врагом, их поддерживает чувство товарищества и долга. Здесь я видел людей, умирающих в одиночестве, медленно, страшно, бесцельно. Их загнали в угол и оставили подыхать от голода, каждого в своем доме, политическим решением, принятым в далекой столице за круглым столом совещаний и банкетов. Им не было оставлено даже утешения неизбежной необходимости того, что происходит, чтобы уменьшить ужас. Самый страшный вид имели маленькие дети, с конечностями, как у скелета, растущими из вздутых, как шары, животов. Голод согнал с их лиц все следы детства, превратив их в замученных горгулий; только в глазах у них еще сохранилось что-то от детства. Везде мы видели мужчин и женщин, лежащих ничком, с опухшими лицами, вздутыми животами и с пустыми, ничего не выражавшими глазами».[ В.Кравченко, с.118.
]
В мае 1933 года один из туристов увидел шесть трупов на участке между двумя деревнями Днепропетровской области протяженностью 12 километров.[ О.Калиник, с.117.
] Иностранный журналист, прогуливавшийся днем по деревне, наткнулся на девять трупов, в том числе двух мальчиков примерно восьми лет и десятилетней девочки.[ «Лос-Анджелес Ивнинг Гералд», 26 февраля 1935.
]
Солдат рассказывает, что когда поезд, в котором он ехал со своими товарищами, проходил по территории Украины, все пришли в ужас. Они все стали раздавать пищу просящим крестьянам, и об этом доложили их начальству. Однако командир корпуса Тимошенко прибег к очень мягкому наказанию. Когда подразделения развернулись на местности, «мужчины, женщины и дети вышли на дорогу, которая вела в лагерь. Они стояли молча. Стояли, страдая от голода. Их прогнали, но они собрались в другом месте. И снова – стояли, страдая от голода». Политинструкторам пришлось провести большую работу среди солдат, чтобы вывести их из состояния подавленности. Когда начались маневры, за полевыми кухнями потянулись изморенные голодом крестьяне. Когда солдатам раздавали пищу, они отдавали ее голодающим. Офицеры и политкомиссары уходили, делая вид, что они ничего не заметили.[ М.Соловьев. Записки военного корреспондента. Нью-Йорк, 1954, с.57–61. (Далее «М.Соловьев…»)
]
Пока что в деревне «бедные просили подаяния у бедных, голодающие – у голодающих», имевшие детей просили у бездетных[ В.Гроссман, с.155.
]. В начале 1933 года в центре одной из больших украинских деревень, «около развалин церкви, которая была взорвана динамитом, расположился деревенский базар. У всех опухшие лица. Все молчат, а если хотят сказать что-нибудь, то едва шепчут. Движения их медленны и слабы из-за опухших рук и ног. Они продают корни кукурузы, кочерыжки початков, сушеные корни, кору деревьев и корни водорослей»[ У.Чемберлен, с.368.
].
Девушка из деревни Полтавской области, меньше пострадавшей от голода, чем большинство, так описывает Пасху 1933 года. Отец ее пошел продавать «последнюю рубашку (полотно и вышивки все уже были проданы), чтобы купить еду на праздник». На обратном пути его арестовали за спекуляцию, найдя у него десять фунтов зерна и четыре – отрубей. Через две недели выпустили, но продукты конфисковали. Не дождавшись отца в тот вечер, «мать сварила нам суп из высушенных и перемолотых картофельных очисток и восьми небольших картофелин». Потом явился бригадир и приказал им выходить на работу в поле[ С.Пидхайни, т. 2, с.576.
].
Женщина из деревни Фадеевка Полтавской области, мужу которой дали пять лет лагерей за членство в СВУ, как-то сумела прокормить семью до апреля 1933 года. Потом умер ее четырехлетний сын. Но и тут не оставили ее в покое и заподозрили, что могила, которую она выкопала для своего сына, на самом деле была ямой для зерна. Они раскопали ее, нашли труп и разрешили захоронить его заново[ Гам же, с.450–451.
].
Жизнь замирала.
«Старшие классы ходили в школу до начала весны. Но младшие перестали ходить уже зимой. Весной школы закрылись совсем. Учитель уехал в город. Фельдшер тоже уехал. Ему нечего было делать. Нельзя лечить голод лекарствами. Всякие представители тоже перестали приезжать из города. Зачем? С голодающих взять нечего… Раз дело дошло до того, что государству нечего больше выжать из человека, он бесполезен государству. Зачем учить его? Зачем лечить?»[ В.Гроссман, с.48, 155.
]
* * *
Постановление, запрещавшее передвижение по дорогам без специальных документов, стали применять с особой строгостью весной. Приказ от 15 марта по Северодонецкой дороге диктует всем железнодорожникам не пропускать крестьян без командировочного предписания от председателя колхоза.[ Степан Дубовик. Рукопись.
]
Запрет принимать их на работу на промышленные предприятия относился, по крайней мере в теории, в равной степени к сельской промышленности и к городской. Кирпичному заводу, например, приказали в 1933 году не брать на работу местных жителей.[ С.Пидхайни, т. 2, с.593–594.
] Иногда можно было получить работу по перестройке железнодорожного полотна, идущего к сахарному заводу, где люди, не видевшие хлеба уже шесть месяцев, получали 500 граммов в день плюс 30 граммов сахара. Но чтобы получить паек, нужно было выполнить норму – выкопать восемь кубометров земли в день, а это лежало за пределами их физических возможностей. Кроме того, хлеб выдавали только на следующий день после выполнения нормы; люди умирали на работе или ночью.[ И.Вербицкий, с.82.
] В совхозе около Винницы овощеводческому хозяйству, где выращивали помидоры, огурцы и сельдерей, требовались тысячи рабочих. По окрестным деревням были разосланы объявления, предлагавшие работу за килограмм хлеба, горячую пищу и два рубля в день. Откликнулись многие, но больше половины из них уже были нетрудоспособны. Каждый день кто-нибудь умирал после первой же еды – это всегда самый опасный момент после длительной голодовки.[ С.Пидхайни, т. 2, с.8О.
]
Когда в апреле отменили карточки на хлеб и жители смогли во вновь открывшихся городских булочных покупать по килограмму на человека в день (хотя и по высокой цене), на крестьян это положение не распространили.
Но теперь множество из тех, кто был еще в состоянии передвигаться, совсем отчаявшись, покидали села. Если им не удавалось добраться до города, они слонялись вокруг железнодорожных станций. К этим маленьким украинским станциям обычно примыкали небольшие садики. Туда-то «железнодорожники, сами уже качавшиеся от голода, сносили трупы».[ М.Соловьев, с.55.
] В окрестностях Полтавы, около семафора, трупы, найденные вдоль путей, сваливали в вырытые глубокие рвы[ Дмитро Соловей. Голгофа Украины. Нью-Йорк, 1953, с.33. (Далее «Д.Соловей…»)
]. Когда крестьяне не могли добраться до станций или их туда не пускали, они стояли вдоль путей и просипи хлеб у пассажиров проходящих поездов. Иногда им бросали корки. Но позднее у многих уже не было сил даже на нищенство.[ В.Гроссман, с.14.
]
В маленьком городке Харцизск в Донбассе, по рассказам железнодорожника, крестьяне попрошайничали целыми семьями. Их ловили. Весной число нищих возрастало ежедневно, они «жили и умирали на улицах и площадях», в апреле 1933 года они наводнили весь город[ Ю.Семенко, с.14.
].
Труднее было в больших городах. В Киеве те, кто имел работу и продовольственные карточки, не голодали. Но можно было купить только килограмм хлеба в день, и снабжение было плохое.[ О.Воропай, с.189.
] Один из авторов пишет: «Товаров в магазинах хватало только на нужды привилегированных классов»[ Эуолд Амманд. Человеческая жизнь в России. Лондон, 1936, с.62. (Далее «Э.Амманд…»)
]. Для них существовали и закрытые распределители, которыми пользовались государственные служащие, члены солидных парткомов, офицеры ОГПУ, старшие армейские офицеры, директора заводов, некоторые инженеры и т.д. (Подобные распределители существуют до сих пор.)
Номинально размеры доходов в городах были как бы уравнены, однако система привилегированных пайков и привилегированного снабжения товарами сводила формальное равенство к абсурду. Так, учитель получал половину зарплаты сотрудника ОГПУ примерно такого же ранга, но особая карточная система на товары потребления, покупаемые по низким ценам в специальных магазинах, делала реальный доход сотрудника ОГПУ в двенадцать раз выше реального дохода учителя.[ А.Вайсберг, с.189.
]
Даже квалифицированный рабочий в городах Украины зарабатывал не больше 250–300 рублей в месяц и жил на черном хлебе, картошке, соленой рыбе. Ему всегда не хватало одежды и обуви[ Г.Костюк, с.32.
]. В начале лета 1932 года пайки служащих были в Киеве урезаны с одного до полуфунта хлеба в день, а промышленных рабочих – с двух до полутора фунтов.[ М.Хиндус.с.289.
] Студенты Киевского института животноводства получали 200 граммов эрзац-хлеба, тарелку рыбного супа, немного каши, капусты и 50 граммов конины в день.[ Данило Мирошук. Кто организовал голод на Украине? Рукопись.
]
У магазинов Киева стояли очереди на полкилометра. Люди в них едва держались на ногах, цепляясь за ремень впереди стоящего[ В.Гроссман, с.161.
]. Выдавали 200–400 граммов хлеба, но последним нескольким сотням уже ничего не доставалось, кроме талончиков или номера на завтрашний день, записанного на ладони[ Ю.Семенко, с.4.
].
Крестьяне стекались в города, чтобы встать в такую очередь или купить хлеб у тех, кому посчастливилось отовариться, или просто движимые непонятными им самим побуждениями. Несмотря на блокированные дороги и строгий контроль, многим удавалось пробраться в город, но, как правило, результат был минимален. Днепропетровск был переполнен голодающими крестьянами[ В.Кравченко, с.111.
]. По подсчетам одного железнодорожника, больше половины крестьян, которым удавалось добраться до Донбасса в поисках пропитания, «доживали свои последние дни, часы, минуты».[ М.Вербицкий, с.72.
]
Чтобы доехать до Киева в обход заслонов на дорогах, «крестьяне продирались через болота и леса… Удавалось это лишь самым удачливым, одному из десяти тысяч. Но даже добравшись туда, они не находили спасения. Они лежали на земле, умирая от голода…».[ В.Гроссман, с.161–162.
]
Жуткие, внушающие суеверный страх картины можно было видеть в городах. Люди как обычно спешили по делам, «а между ними, на четвереньках, ползли голодные дети, старики, девушки», у которых уже не было сил просить, и никто не замечал их.[ Там же.
]
Но так было не всегда. Есть много свидетельств того, что жители Киева прятали крестьян от милиции[ Например: О.Воропай, с.31–32.
]. В Харькове крестьянам тоже давали хлеб.[ М.Вербицкий, с.95.
] В Харькове же «я видел на Конском рынке (Киний площ)[ Правильно «Конный рынок» – Д.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76
] В южных районах Украины и на Кубани иногда можно было спастись от голода ловлей сурков и других мелких животных[ Там же, с.712.
], в других районах можно было ловить рыбу, хотя за ловлю рыбы в реке, прилежащей к деревне, можно было получить срок.[ А.Вышинский, с.102–103.
] В Мельниках отбросы с местного спирто-водочного завода, признанные непригодными для корма скоту, были съедены окрестными крестьянами.[ С.Пидхайни, т. 2, с.511.
]
Даже в конце следующего года иностранные корреспонденты приводили ужасающие свидетельства. Один американский журналист видел, что в двадцати километрах от Киева все кошки и собаки в деревне были съедены: «В одной хате варили месиво, которое не подается определению. В нем были кости, сорняки, кожи и что-то, похожее на голенище. По тому, как радостно смотрели на это варево полдюжины жителей (из сорока прежних), можно было судить о степени их голода».[ Томас Уолкер в «Нью-Йорк Ивнинг Джорнал» от 18 февраля 1933.
]
Учитель украинской школы сообщает, что, кроме эрзац-борща из крапивы, свекольной ботвы, щавеля и соли (когда ее можно было достать), детям иногда выдавали немного бобов – кроме детей «кулаков».[ С.Пидхайни, т. 2, с.578–579.
] Агроном из села в Винницкой области вспоминает, что, когда в апреле поднимались сорняки, крестьяне «начинали есть вареные лебеду, щавель, крапиву… Но после потребления этих растений люди заболевали водянкой и во множестве умирали от голода. Во второй половине мая уровень смертности был таким высоким, что специально был выделен колхозный фургон, чтобы возить трупы на кладбище (тела бросали в общую могилу без всякой церемонии).[ О.Воропай, с.18.
] Другой активист рассказывает, как ездил на пару вместе с возницей салазок, они должны объезжать все жилые дома и забирать оттуда мертвых.[ Л.Копелев, с.280–381.
] У нас есть свидетельские показания разных людей, включая самих жертв этого голода, бывших активистов и советских писателей, которые наблюдали эти события в раннем возрасте, а затем, много лет спустя, когда это стало возможным, описали их. Мы уже цитировали одного такого очевидца, который при Хрущеве смог написать: «В 1933 году был страшный голод. Вымирали целые семьи, дома разваливались, улицы деревни пустели».[ См.: М.Алексеев в ж-ле «Звезда», №1, 1964, с.37.
]
Другой очевидец того же периода пишет: «Голод – холодящее душу мрачное слово. Те, кто никогда не переживал его, не может представить себе, какие страдания приносит голод. Нет ничего страшнее для мужчины – главы семьи, – чем чувство собственной беспомощности. Нет ничего ужаснее для матери, чем вид ее истощенных, изможденных детей, за время голода разучившихся улыбаться.
Если бы это длилось неделю или месяц, а это длилось месяцами, когда семье нечего было ставить на стол. Все сараи были чисто выметены, в деревне не осталось ни единой курицы; даже семена для корневой свеклы были съедены… Первыми от голода умирали мужчины. Потом дети. И позднее всех – женщины. Но прежде чем умереть, люди часто теряли рассудок, переставали быть человеческими существами».[ См.: И.Стаднюк в ж-ле «Нева», №12, 1932.
]
Заметки бывшего активиста:
«На фронте мужчины умирают быстро, они сражаются с врагом, их поддерживает чувство товарищества и долга. Здесь я видел людей, умирающих в одиночестве, медленно, страшно, бесцельно. Их загнали в угол и оставили подыхать от голода, каждого в своем доме, политическим решением, принятым в далекой столице за круглым столом совещаний и банкетов. Им не было оставлено даже утешения неизбежной необходимости того, что происходит, чтобы уменьшить ужас. Самый страшный вид имели маленькие дети, с конечностями, как у скелета, растущими из вздутых, как шары, животов. Голод согнал с их лиц все следы детства, превратив их в замученных горгулий; только в глазах у них еще сохранилось что-то от детства. Везде мы видели мужчин и женщин, лежащих ничком, с опухшими лицами, вздутыми животами и с пустыми, ничего не выражавшими глазами».[ В.Кравченко, с.118.
]
В мае 1933 года один из туристов увидел шесть трупов на участке между двумя деревнями Днепропетровской области протяженностью 12 километров.[ О.Калиник, с.117.
] Иностранный журналист, прогуливавшийся днем по деревне, наткнулся на девять трупов, в том числе двух мальчиков примерно восьми лет и десятилетней девочки.[ «Лос-Анджелес Ивнинг Гералд», 26 февраля 1935.
]
Солдат рассказывает, что когда поезд, в котором он ехал со своими товарищами, проходил по территории Украины, все пришли в ужас. Они все стали раздавать пищу просящим крестьянам, и об этом доложили их начальству. Однако командир корпуса Тимошенко прибег к очень мягкому наказанию. Когда подразделения развернулись на местности, «мужчины, женщины и дети вышли на дорогу, которая вела в лагерь. Они стояли молча. Стояли, страдая от голода. Их прогнали, но они собрались в другом месте. И снова – стояли, страдая от голода». Политинструкторам пришлось провести большую работу среди солдат, чтобы вывести их из состояния подавленности. Когда начались маневры, за полевыми кухнями потянулись изморенные голодом крестьяне. Когда солдатам раздавали пищу, они отдавали ее голодающим. Офицеры и политкомиссары уходили, делая вид, что они ничего не заметили.[ М.Соловьев. Записки военного корреспондента. Нью-Йорк, 1954, с.57–61. (Далее «М.Соловьев…»)
]
Пока что в деревне «бедные просили подаяния у бедных, голодающие – у голодающих», имевшие детей просили у бездетных[ В.Гроссман, с.155.
]. В начале 1933 года в центре одной из больших украинских деревень, «около развалин церкви, которая была взорвана динамитом, расположился деревенский базар. У всех опухшие лица. Все молчат, а если хотят сказать что-нибудь, то едва шепчут. Движения их медленны и слабы из-за опухших рук и ног. Они продают корни кукурузы, кочерыжки початков, сушеные корни, кору деревьев и корни водорослей»[ У.Чемберлен, с.368.
].
Девушка из деревни Полтавской области, меньше пострадавшей от голода, чем большинство, так описывает Пасху 1933 года. Отец ее пошел продавать «последнюю рубашку (полотно и вышивки все уже были проданы), чтобы купить еду на праздник». На обратном пути его арестовали за спекуляцию, найдя у него десять фунтов зерна и четыре – отрубей. Через две недели выпустили, но продукты конфисковали. Не дождавшись отца в тот вечер, «мать сварила нам суп из высушенных и перемолотых картофельных очисток и восьми небольших картофелин». Потом явился бригадир и приказал им выходить на работу в поле[ С.Пидхайни, т. 2, с.576.
].
Женщина из деревни Фадеевка Полтавской области, мужу которой дали пять лет лагерей за членство в СВУ, как-то сумела прокормить семью до апреля 1933 года. Потом умер ее четырехлетний сын. Но и тут не оставили ее в покое и заподозрили, что могила, которую она выкопала для своего сына, на самом деле была ямой для зерна. Они раскопали ее, нашли труп и разрешили захоронить его заново[ Гам же, с.450–451.
].
Жизнь замирала.
«Старшие классы ходили в школу до начала весны. Но младшие перестали ходить уже зимой. Весной школы закрылись совсем. Учитель уехал в город. Фельдшер тоже уехал. Ему нечего было делать. Нельзя лечить голод лекарствами. Всякие представители тоже перестали приезжать из города. Зачем? С голодающих взять нечего… Раз дело дошло до того, что государству нечего больше выжать из человека, он бесполезен государству. Зачем учить его? Зачем лечить?»[ В.Гроссман, с.48, 155.
]
* * *
Постановление, запрещавшее передвижение по дорогам без специальных документов, стали применять с особой строгостью весной. Приказ от 15 марта по Северодонецкой дороге диктует всем железнодорожникам не пропускать крестьян без командировочного предписания от председателя колхоза.[ Степан Дубовик. Рукопись.
]
Запрет принимать их на работу на промышленные предприятия относился, по крайней мере в теории, в равной степени к сельской промышленности и к городской. Кирпичному заводу, например, приказали в 1933 году не брать на работу местных жителей.[ С.Пидхайни, т. 2, с.593–594.
] Иногда можно было получить работу по перестройке железнодорожного полотна, идущего к сахарному заводу, где люди, не видевшие хлеба уже шесть месяцев, получали 500 граммов в день плюс 30 граммов сахара. Но чтобы получить паек, нужно было выполнить норму – выкопать восемь кубометров земли в день, а это лежало за пределами их физических возможностей. Кроме того, хлеб выдавали только на следующий день после выполнения нормы; люди умирали на работе или ночью.[ И.Вербицкий, с.82.
] В совхозе около Винницы овощеводческому хозяйству, где выращивали помидоры, огурцы и сельдерей, требовались тысячи рабочих. По окрестным деревням были разосланы объявления, предлагавшие работу за килограмм хлеба, горячую пищу и два рубля в день. Откликнулись многие, но больше половины из них уже были нетрудоспособны. Каждый день кто-нибудь умирал после первой же еды – это всегда самый опасный момент после длительной голодовки.[ С.Пидхайни, т. 2, с.8О.
]
Когда в апреле отменили карточки на хлеб и жители смогли во вновь открывшихся городских булочных покупать по килограмму на человека в день (хотя и по высокой цене), на крестьян это положение не распространили.
Но теперь множество из тех, кто был еще в состоянии передвигаться, совсем отчаявшись, покидали села. Если им не удавалось добраться до города, они слонялись вокруг железнодорожных станций. К этим маленьким украинским станциям обычно примыкали небольшие садики. Туда-то «железнодорожники, сами уже качавшиеся от голода, сносили трупы».[ М.Соловьев, с.55.
] В окрестностях Полтавы, около семафора, трупы, найденные вдоль путей, сваливали в вырытые глубокие рвы[ Дмитро Соловей. Голгофа Украины. Нью-Йорк, 1953, с.33. (Далее «Д.Соловей…»)
]. Когда крестьяне не могли добраться до станций или их туда не пускали, они стояли вдоль путей и просипи хлеб у пассажиров проходящих поездов. Иногда им бросали корки. Но позднее у многих уже не было сил даже на нищенство.[ В.Гроссман, с.14.
]
В маленьком городке Харцизск в Донбассе, по рассказам железнодорожника, крестьяне попрошайничали целыми семьями. Их ловили. Весной число нищих возрастало ежедневно, они «жили и умирали на улицах и площадях», в апреле 1933 года они наводнили весь город[ Ю.Семенко, с.14.
].
Труднее было в больших городах. В Киеве те, кто имел работу и продовольственные карточки, не голодали. Но можно было купить только килограмм хлеба в день, и снабжение было плохое.[ О.Воропай, с.189.
] Один из авторов пишет: «Товаров в магазинах хватало только на нужды привилегированных классов»[ Эуолд Амманд. Человеческая жизнь в России. Лондон, 1936, с.62. (Далее «Э.Амманд…»)
]. Для них существовали и закрытые распределители, которыми пользовались государственные служащие, члены солидных парткомов, офицеры ОГПУ, старшие армейские офицеры, директора заводов, некоторые инженеры и т.д. (Подобные распределители существуют до сих пор.)
Номинально размеры доходов в городах были как бы уравнены, однако система привилегированных пайков и привилегированного снабжения товарами сводила формальное равенство к абсурду. Так, учитель получал половину зарплаты сотрудника ОГПУ примерно такого же ранга, но особая карточная система на товары потребления, покупаемые по низким ценам в специальных магазинах, делала реальный доход сотрудника ОГПУ в двенадцать раз выше реального дохода учителя.[ А.Вайсберг, с.189.
]
Даже квалифицированный рабочий в городах Украины зарабатывал не больше 250–300 рублей в месяц и жил на черном хлебе, картошке, соленой рыбе. Ему всегда не хватало одежды и обуви[ Г.Костюк, с.32.
]. В начале лета 1932 года пайки служащих были в Киеве урезаны с одного до полуфунта хлеба в день, а промышленных рабочих – с двух до полутора фунтов.[ М.Хиндус.с.289.
] Студенты Киевского института животноводства получали 200 граммов эрзац-хлеба, тарелку рыбного супа, немного каши, капусты и 50 граммов конины в день.[ Данило Мирошук. Кто организовал голод на Украине? Рукопись.
]
У магазинов Киева стояли очереди на полкилометра. Люди в них едва держались на ногах, цепляясь за ремень впереди стоящего[ В.Гроссман, с.161.
]. Выдавали 200–400 граммов хлеба, но последним нескольким сотням уже ничего не доставалось, кроме талончиков или номера на завтрашний день, записанного на ладони[ Ю.Семенко, с.4.
].
Крестьяне стекались в города, чтобы встать в такую очередь или купить хлеб у тех, кому посчастливилось отовариться, или просто движимые непонятными им самим побуждениями. Несмотря на блокированные дороги и строгий контроль, многим удавалось пробраться в город, но, как правило, результат был минимален. Днепропетровск был переполнен голодающими крестьянами[ В.Кравченко, с.111.
]. По подсчетам одного железнодорожника, больше половины крестьян, которым удавалось добраться до Донбасса в поисках пропитания, «доживали свои последние дни, часы, минуты».[ М.Вербицкий, с.72.
]
Чтобы доехать до Киева в обход заслонов на дорогах, «крестьяне продирались через болота и леса… Удавалось это лишь самым удачливым, одному из десяти тысяч. Но даже добравшись туда, они не находили спасения. Они лежали на земле, умирая от голода…».[ В.Гроссман, с.161–162.
]
Жуткие, внушающие суеверный страх картины можно было видеть в городах. Люди как обычно спешили по делам, «а между ними, на четвереньках, ползли голодные дети, старики, девушки», у которых уже не было сил просить, и никто не замечал их.[ Там же.
]
Но так было не всегда. Есть много свидетельств того, что жители Киева прятали крестьян от милиции[ Например: О.Воропай, с.31–32.
]. В Харькове крестьянам тоже давали хлеб.[ М.Вербицкий, с.95.
] В Харькове же «я видел на Конском рынке (Киний площ)[ Правильно «Конный рынок» – Д.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76