* * *

Помимо непосредственной истории войны сталинского режима с крестьянством нам предстоит неизбежно рассмотреть и некоторые общие социально-экономические вопросы, а также некоторые проблемы внутрипартийной борьбы того времени.
Очень коротко и по возможности доступно придется, например, коснуться экономических проблем. Тут надо сразу оговорить, что даже на Западе, где ничто не сдерживало исследовательскую работу экономистов, и даже сейчас, то есть через пятьдесят лет, когда все явления уже можно рассматривать достаточно полно и ретроспективно, экономические механизмы исследуемой ситуации все еще не слишком хорошо понятны. В Советском же Союзе 1920-х гг. уровень их понимания был, конечно, намного ниже. Кроме того, даже добытая информация и статистические данные являлись недостаточными: или просто неверными. Вдобавок партийные теоретики-экономисты выдвигали концепции, которые уже в те времена были давно опровергнуты в академических кругах. Но самое главное, что нам необходимо отметить, – это то, что партия рассматривала рациональные пути для экономического развития подвластной ей страны как некое препятствие, которое ей предстоит отменить с помощью всесильных государственных декретов.
Не так давно на Западе вышли работы, полностью посвященные экономике рассматриваемого нами периода, написанные серьезными экономистами. Так вот даже они, сами авторы этих специально-экономических трудов отказались проверять официальные цифры или искать экономическую целесообразность в тех мероприятиях, где эту целесообразность или достоверность выявить заведомо невозможно. К счастью, в задачу нашей работы не входит детальный разбор экономики исследуемого периода, и вообще экономическая сторона истории не играет для нас главной роли.
Другая тема, которая имеет прямое отношение к проблематике нашей работы и которая много раз освещалась в научной литературе, – это борьба фракций в Коммунистической партии Советского Союза 20-х – начала 30-х гг. и связанный с ней приход к власти Сталина. Я тоже анализирую эту борьбу в своей книге, но лишь постольку, поскольку она связана с более важными, на мой взгляд, событиями, происходившими в то время в деревнях. В отличие от других авторов, я, однако, не склонен принимать за чистую монету всю идеологическую аргументацию разных интеллектуалов той эпохи, а постараюсь рассматривать ее лишь во взаимосвязи с теми задачами, которые реально волновали партийных мыслителей.
Дело в том, что события, о которых здесь будет повествоваться, явились не просто результатом жажды власти или желания подавлять всякую независимую мысль (или общественную силу) в стране. Они возникли также и в результате сочинения целого комплекса доктрин, суливших многочисленные социально-экономические выгоды, но требовавших взамен для достижения обещанных выгод использования методов террора и лжи. Сразу заметим, что желаемых выгод получить так никогда и не удалось. Но если даже принять, что действия организаторов преступлений диктовались их верой в некие будущие райские перспективы для всего общества, их готовность приносить чудовищные жертвы во имя нигде и вдобавок никоим образом не проверяемой догмы выглядит в наших глазах не только умственным, но и нравственным извращением. А ведь в добавление к этим идеалистическим мотивам у тех, кто отвечал за жуткие дела, имелись более земные, хотя не высказываемые ими и, может быть, даже не осознаваемые некоторыми из них мотивы для преступных действий – те земные мотивы, которые существуют повсюду, не только в СССР.
Словом, коммунисты действовали тогда не только в целях личного самоутверждения, или личной мести, или личного обогащения. По словам ясно понимавшего их Г.Орвелла, они «делали вид, а может быть, даже верили, что захватили власть помимо своего желания, на ограниченный период времени, а где-то рядом уже находится земной рай, в котором человеческие существа будут наслаждаться свободой и равенством». Но на деле всегда как-то выходило, что власть, как говорил тот же Орвелл, была для них не средством, а целью.
Когда пробуешь понять мотивы, двигавшие в те годы сторонниками Сталина, невозможно все-таки не прийти к парадоксальному выводу: даже противники сталинской программы усматривали в ней определенный здравый смысл, но на самом-то деле никакого здравого смысла ретроспективно усмотреть в этих действиях нельзя. Однако если даже он там где-то имелся и мы просто его не углядели, то, видимо, это была такая незначительная мелочь, которую никак нельзя сопоставлять с невероятностью тогдашних реалий.
Над человеческой трагедией начала 30-х гг. зловеще царит образ Сталина. Именно он заклеймил это время особым тавром лицемерия или полуправды. Нужно сказать, что лицемерие и обман вовсе необязательно являются спутниками террора. Но в данной ситуации именно обман сопровождал буквально каждый террористический шаг властей. Например, в кампаниях против своих коллег по партии Сталин до последнего момента никогда не признавал, что ведет борьбу против них лично, персонально, и когда оппоненты решались на открытый протест, обычно шел с ними на компромисс – правда, только словесный. В период раскулачивания он же представил дело так: якобы крестьяне победнее, охваченные стихийным классовым гневом, начали выбрасывать «класс кулаков» из их домов! В эпоху коллективизации прием состоял в создании фасада ее «добровольности», а любое применение силы толковалось как досадное нарушение партийной линии; когда же «тройной удар» завершился искусственно организованным голодом 1932–1933 гг., он просто отрицал, что такой акт когда-либо имел место в советской действительности.


* * *

Но вот, наконец, настало время, когда мы можем из всего потока противоречивых фактов и сведений отсеять истину. Сейчас мы располагаем такой огромной массой информации, черпаем ее из такого множества подтверждающих друг друга источников, что практически нет возможности для сколько-нибудь серьезных сомнений относительно буквально любого аспекта рассматриваемого периода.
Начнем с того, что и советские ученые уже собрали к настоящему времени большое количество материала по данной эпохе своей истории (часто, однако, правдивые сведения нам приходилось вылавливать у них по крохам из потока официальной информации). Особенно много удалось узнать в период пребывания у власти Н.Хрущева, в начале 60-х гг., да и позднее тоже[ Янош Радзиевский написал очень полезную работу о советских источниках этого периода: «Журнал изучения Украины», №9, 1980, с.3–17.
Когда в тексте приводятся легкодоступные и датированные декреты (указы), речи и доклады на съездах, пленумах и т.д., то, как правило, ссылок на источники нет.

]. (Правда, после его снятия ученые, пытавшиеся показать некоторые ошибки и злоупотребления Сталина по отношению к крестьянству, даже если они не выходили при этом за рамки обычных партийных предписаний, подвергались нападкам[ «Правда» от 8 октября 1965; «Сельская жизнь» от 29 декабря 1965, 25 февраля 1966; ж-л «Коммунист», №11, 1967.

].)
Например, именно советские ученые восстановили и опубликовали основные цифры переписи 1937 года, долгое время остававшиеся засекреченными. Поэтому теперь появилась возможность сравнить их с советскими же данными по «естественному приросту» за исследуемый период. Таким образом, с достаточно высокой степенью точности выяснился чудовищный процент смертности в 1930–1933 гг. (В скобках добавим, что даже если производить расчеты, исходя из явно сфабрикованной переписи 1939 года, то и тогда процент смертности выглядит огромным.)
Официальные данные, зафиксированные в исследуемый период советской прессой, нередко содержат материалы, поражающие своей откровенностью. Особенно это относится к публикациям, сделанным в провинции, то есть вне Москвы. Некоторые из них стали известны исследователям совсем недавно. Кроме того, в Гарварде хранится так называемый «Смоленский архив», содержащий секретные документы (хотя и местного уровня). Существуют и иные пути проникновения подобных сведений на Запад…
В добавление к этому, мы располагаем сегодня важными свидетельствами бывших партийных функционеров, которые сами участвовали в те годы в навязывании крестьянам политической воли властей. Среди них имеются показания таких выдающихся диссидентов, как генерал Петр Григоренко и д-р Лев Копелев[ П.Г. Григоренко (1907–1987) – бывший генерал-майор советской армии, ученый-кибернетик, впоследствии один из лидеров диссидентов 60-х гг. Многократно преследовался, в частности, за участие в борьбе за национальные права малых народов. Умер в Нью-Йорке.
Л.З. Копелев – советский литературовед, публицист. Видный диссидент 60-х – 70-х гг. Ныне живет в эмиграции в ФРГ.

].
Еще одним важным источником послужили отчеты иностранных корреспондентов в СССР (вопреки тому, что этим людям очень мешали, а иногда даже «забивали» их информацию их же собственные коллеги из других западных газет, которым важно было угодить режиму или даже стать его пособниками, – этот феномен мы рассмотрим в главе семнадцатой). В нашем распоряжении имелись также сообщения иностранных граждан, посещавших родные места в СССР, а также зарубежных коммунистов, побывавших в Советском Союзе. Есть у нас и письма жителей украинских сел к своим родственникам, братьям по вере и просто другим людям на Западе, в которых содержалась информация по исследуемой нами теме.
Но самые главные источники – это рассказы множества людей, лично переживших высылку и голод. Некоторые из них уже опубликованы в книгах и статьях, но гораздо больше собрано украинскими учеными, самоотверженно разыскивающими документы об этом периоде и опрашивающими свидетелей, живущих ныне в самых разных уголках земного шара. Например, множество таких живых свидетельств было собрано в рамках Гарвардской программы исследований. К сожалению, я отметил с незаслуженной скупостью в предисловии, какой огромный объем подобной разрозненной информации, собранной специалистами по всему миру, был предоставлен ими в мое распоряжение. И нужно отметить, что самой замечательной особенностью этих живых свидетельств, особенно крестьянских, был бесхитростный, иногда даже суховатый тон рассказчиков, повествовавших обычно о чудовищных вещах.
Огромное удовлетворение я испытываю от того, что могу публично засвидетельствовать высокие достоинства этих показаний очевидцев. Долгие годы их честность и правдивость ставились под сомнение и даже начисто отвергались – прежде всего, конечно, официальными советскими лицами, но также и теми людьми на Западе, которые по собственным и иным разным причинам не могли взглянуть в глаза ужасающим фактам истории. Я рад возможности заявить здесь, что доброе имя столь долго опорачиваемых или попросту игнорируемых свидетелей правды нынче полностью признано.
Нельзя было отказаться и от использования художественной литературы, то есть правды жизни, отраженной в форме вымысла. Один из ведущих ученых в области исследования советской экономики, профессор Алек Ноув, заметил однажды, что в СССР «самый лучший материал о деревне можно найти в литературно-художественных журналах». Некоторые произведения художественной литературы, изданные в СССР, носят явно автобиографический характер и вполне заслуживают доверия. Да и роман М.Шолохова «Поднятая целина», в той части, которая вышла в свет в 30-е годы, содержит в себе необычайно откровенное и четкое описание событий в селах, хотя и ограниченное, конечно, коммунистическими взглядами автора.
Также и произведения, изданные во времена Н.Хрущева, и вообще весь круг прозы новых «писателей-деревенщиков», опубликованной к 1982 году, содержат весьма откровенные свидетельства об исследуемом нами периоде. Вот, к примеру, в 1964 году один из известных советских писателей так описывал возникновение голода 30-х годов и его причины: «В соответствии с тем или иным Указом отбирали все зерно и весь корм для скота. Начался массовый падеж лошадей, и в 1933 году наступил ужасный голод. Погибали целые семьи, дома разрушались, сельские улицы опустели»[ М.Алексеев. Хлеб – имя существительное. Ж-л «Звезда», №1, 1964, с 37.

]. В 1927[ Опечатка. Следует читать 1972 год (OCR Д.Т.)

] году тот же писатель жаловался: «Поражает, что ни в одном из учебников по современной истории вы не найдете ни малейшего упоминания о 1933 годе, отмеченном ужасной трагедией»[ М.Алексеев. Сеятель и хранитель. Ж-л «Наш современник», №9, 1972, с.96.

].
В самиздате встречаются, разумеется, откровенные и прямые высказывания по этому поводу. Здесь, прежде всего, нужно отметить повесть лауреата Сталинской премии писателя Василия Гроссмана «Все течет…», главы которой о коллективизации и голоде следует отнести к самым сильным страницам, написанным кем-либо об этом периоде истории. (К слову сказать, В.Гроссман, еврей по национальности, был одним из составителей «Черной книги» о зверствах нацистов, тоже не опубликованной в СССР, а также автором документального исследования «Треблинкский ад».)
Подводя итог, я хотел бы выделить два момента. Первый – необычайное количество собранного документального материала: почти по каждому описанному в моей книге происшествию имеются источники, позволяющие удесятерить, а иногда увеличитъ в сотни раз описания аналогичных случаев.
Но, что гораздо важнее, материалы, полученные из разных источников, неизменно свидетельствуют об одном и том же. Можно было бы, например, заподозрить рассказчиков эмигрантов в том, что на изложение ими событий наложили отпечаток их антисоветские настроения, если бы оно не совпадало абсолютно точно с другими, неэмигрантскими источниками. Во многих случаях читателю сложно даже определить, кому именно принадлежит данное свидетельство – эмигранту или, напротив, советскому гражданину.
Такое взаимное перекрестное подтверждение свидетельств из разных источников очень важно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76