Сэр Мармадьюк остановился и сделал знак Еве-Энн. Девушка поспешила к нему, и по дороге это легконогое грациозное создание умудрилось ни разу не зацепиться за колючки.
– Ты разглядел его, Джон?
– Да. Обычный человек небольшого роста.
– Он не с Боу-стрит? Ты уверен, Джон?
– Совершенно уверен, так что не беспокойся, дитя мое. – Но, заметив в глазах девушки ужас, он принялся беззаботно болтать об «удивительном городе», до сих пор вызывавшем живой интерес Евы-Энн. – Лондон, дитя мое, стоит с незапамятных времен. Под его мостовыми покоятся останки прежних Лондонов – бриттского, датского, саксонского, норманнского, эпоха за эпохой и…
– Так ты не уверен, что это не переодетый полицейский с Боу-стрит? – внезапно прервала она его рассказ.
– О, Господи, – начал он, но тут же замолчал.
Где-то совсем рядом раздался голос, до крайности хриплый и неблагозвучный. Путники ступили под сень крошечной рощицы чахлых деревьев, и здесь, под искривленным стволом наши герои обнаружили маленькую и чрезвычайно грязную палатку. Рядом сидела старая, сморщенная карга, такая же оборванная, грязная и ветхая, как ее жилище. Джентльмен и девушка остановились, а старуха снова что хрипло прокаркала и поманила их кривым костлявым пальцем.
– Ух ты! – Отталкивающая усмешка еще больше обезобразила ее лицо, пронзительный взгляд сверкнул из-под седых космов. – Экий блестящий джентльмен и какая хорошенькая леди. Ну-ну! Глаза старой Салли все еще зорки, они видят даже сквозь кирпичную стену, так что, господа хорошие, вам следует быть со старой Салли подобрее и полюбезнее.
Она залилась хриплым смехом, покачала головой и принялась посасывать короткую глиняную трубку.
Сэр Мармадьюк, облокотившись о почесыватель, с огромным интересом наблюдал за ужимками древней сивиллы.
– Что вам угодно, почтенная? – спросил он.
– Пенни! – проскрипела старуха, не вынимая трубки изо рта. – Подарите старой Салли один пенни! Подарите двухпенсовик, пожертвуйте гроут, киньте мне таннер, дайте мне, дайте шиллинг, мой красавчик, мой достойный джентльмен!
– А почему вы называете меня джентльменом? – осведомился сэр Мармадьюк, шаря в кармане своего просторного сюртука.
– Потому что старая Салли видит куда дальше собственного носа! Такой благородный джентльмен путешествует пешком по пыльным дорогам, да еще в сопровождении прелестной юной леди! Куда путь держишь, милашка? Куда направляешься, моя птичка? В Лондон, не так ли?
Еве, оцепенев от испуга, не могла отвести взгляда от злобного лица старой карги.
– Лондон, ого! Выкладывай пять шиллингов, мой благородный красавчик, а то и десять. Нет, дай-ка мне гинею, или лучше пять!
– Почему я должен давать тебе пять гиней?
– Потому что у меня острый взгляд! А твое благородное лицо небрито! А твои прекрасные волосы не стрижены! А твои изящные руки так нежны и белы! Ты важный джентльмен, дружок, очень важный. А я так стара и мудра, что вижу гораздо больше прочих!
– И что же ты видишь?
– Кто-то ищет кого-то! Кого же разыскивают, мой блестящий джентльмен? А? Не знаешь? Так что дай старой Салли шесть гиней, и она станет твоим другом. Она тогда окажет тебе огромную любезность – станет держать на замке свою пасть, не даст волю своему языку. И языки ее сына, и внука также останутся на привязи. А что такое семь гиней для столь богатого джентльмена?
Соболиные брови сэра Мармадьюка едва заметно нахмурились, а в глазах мелькнула тревога.
– Семь гиней – это очень большие деньги, – сказал он задумчиво.
– Семь? Ого-го! – прокаркала старуха, осклабившись. – Ну, тогда восемь! Что для такого знатного господина восемь гиней?
– Хм! – Сэр Мармадьюк посмотрел прямо в злые глаза старухи, острыми буравчиками шарящие по его лицу. – Но скажите же мне, за что я должен вам платить?
– За очень ценную вещь! – хрипло хохотнула ведьма. – Ценная вещь по дешевке! Да за нее любых денег не жалко! Так что гони десять гиней, и назовем это сделкой. Десять гиней, милок, за то, что не имеет цены. Всего десять гиней!
Она выпустила из своей рубки клуб едкого дыма, и злобно зыркнула на девушку.
– Пожалуйста, Джон, пойдем! – прошептала Ева, тронув сэра Мармадьюка за руку.
Но тот лишь ободряюще улыбнулся ей и вновь уставился в хитрые глаза старой ведьмы.
– Так вы говорите, десять гиней.
– Двенадцать, милок! Двенадцать гиней за благословение старой Салли и за кое-что еще, за что другие не пожалели бы и сотни, а я прошу-то всего лишь жалких двенадцать гиней.
– Значит, уже двенадцать? – улыбнулся сэр Мармадьюк. – И что же взамен?
– Твоя жизнь, милок! – проскрипела старая карга, ткнув в него трубкой. Ева крепко ухватилась за руку своего спутника и тихо ойкнула, а старуха затрясла головой в приступе злорадного смеха. – Его жизнь, моя милая! Всего лишь его жизнь! А я прошу только двадцать пять гиней, дайте же двадцать пять гиней старой бедной Салли, которая видит грядущее…
Тут она в замешательстве замолчала, ибо сэр Мармадьюк рассмеялся.
– Бедная старуха! – Он бросил ей шиллинг. – Она совсем спятила.
Ведьма схватила монету скрюченными пальцами и что-то бессвязно забормотала. Сэр Мармадьюк уже было повернулся, чтобы уйти, когда заметил Горация, всеядное создание, увлеченно жующего полотняный полог палатки. Внутренность убогого жилища приоткрылась, Ева схватила уздечку и оттащила разбойника прочь, но сэр Мармадьюк продолжал смотреть туда, где мгновение назад увидел лицо – лицо, которое он узнал. За его спиной старуха чем-то шебуршала и монотонно завывала. Он обернулся, та со вздохами и ужимками извлекла из кармана изодранного передника и протянула джентльмену сложенный лист бумаги. Взяв листок, сэр Мармадьюк повернулся лицом к Еве и только тогда развернул его.

УБИЙСТВО!
НАГРАДА ПЯТЬДЕСЯТ ФУНТОВ
ЗА МЕРТВОГО ИЛИ ЖИВОГО!
11 июня Чарльз Брендиш, эсквайр, проживавший в Рэдли-Хартинг в Сассексе, был жестоко убит. Убийца – предположительно, ЧЕЛОВЕК БЛАГОРОДНОГО ПРОИСХОЖДЕНИЯ. Настоящим извещается, что всякий, кто располагает информацией, способной пролить свет на местонахождение КРОВОЖАДНОГО НЕГОДЯЯ, получит…

В этот миг скрюченная рука цапнула лист и вырвала его у сэра Мармадьюка. Джентльмен обернулся, но старуха уже спрятала объявление в недрах своего грязного тряпья и теперь взирала на нашего героя с нетерпеливой алчностью.
– Пятьдесят фунтов! – прокаркала она. – А цена старой Салли – всего двадцать пять гиней, всего двадцать пять, благородный мой джентльмен, и рот мой окажется на замке. Никто не станет трепать языком, ни старая Салли, ни ее сын, ни ее внук. Двадцать пять гиней, милок! Ну, что скажешь?
Сэр Мармадьюк снова рассмеялся, взял у Евы повод и пошел прочь, поддерживая девушку за локоть. Старая карга продолжала изливать им вслед потоки хриплой брани.
Когда они отошли на достаточное расстояние, Ева опасливо оглянулась и встревоженно спросила:
– Джон, эта ужасная старуха – настоящая ведьма?
– Несомненно! – несколько рассеянно отозвался сэр Мармадьюк.
– Что она показала тебе?
– Показала?
– Ну да, что это за бумага? Что там было написано?
– Что написано, дитя мое? Ну… какое-то заклинание, наверное, я не понял, какие-то бессмысленные слова.
– Джон, а ты заглянул внутрь палатки?
– На одно мгновение.
– Там прятался человек!
– Я заметил.
– Но, Джон, ты разве не узнал его?
– Он показался мне похожим на Джимми Вэмпера, того, что продал нам ужин своего приятеля.
– Это он и был! Он наверняка узнал нас, Джон!
– Ну и что, Ева-Энн?
– Мне кажется, он замышляет что-то недоброе. Он хочет причинить тебе зло.
– Каким образом? Он знает лишь, что мы путники, нашедшие приют в сарае.
– Но это ужасная старая ведьма. – Ева поежилась. – Она что-то подозревает, я уверена…
– Да, создание крайне неприятное, настоящая карга, а ведь когда-то и она была невинной девушкой, быть может, опрятной и миловидной.
– Ты веришь в колдовство, Джон?
– Я верю в очарование, что почти то же самое.
– Но почему она подозревает тебя?
– Бог его знает! – беззаботно ответил он. – Если она действительно ведьма, то это, без сомнения, колдовство, черная магия и прочая…
– Нет, Джон, не смейся. Я чувствую, что там осталось зло, настоящее зло. Я чувствую, я знаю это! – Ева поежилась и оглянулась. – А эти письмена, что она тебе показывала, лишь подтверждают – она ведьма.
– Конечно! – кивнул он. – Это ведьма из Эндора… О, я вижу весьма соблазнительный лесок! – Он ткнул почесывателем и, в свою очередь, быстро оглянулся.
– Давай же пойдем туда, Джон, мне он тоже нравится.
– Ну, для лесной дриады это очень естественно, кроме того…
– Ой! – вдруг воскликнула девушка и схватила сэра Мармадьюка за руку. – За нами идет какой-то человек!
– Два человека, дитя мое.
– Зачем? Что они от нас хотят? Неужели пришли за тобой? Джон, надо бежать, скорее!
– Ни в коем случае! – резко остановил ее сэр Мармадьюк. – Веди себя совершенно естественно, не показывай, что заметила их.
– Почему они преследуют нас? Джон, они хотят причинить тебе зло. Я боюсь. Я сейчас потеряю сознание от страха!
– Не вздумай! – процедил он сквозь зубы.
– Я… я не могу, Джон! – выдохнула она. – О Джон, я падаю…
– Ева! – воскликнул он. – Ева-Энн Эш! Я презираю трусов, держи же себя в руках! Не останавливайся и не оглядывайся!
– Может, нам все-таки лучше убежать? – умоляюще спросила она.
– Нет, в этом пока нет никакой необходимости.
– Но эти люди…
– Они не будут нас долго преследовать, если ты станешь слушаться меня.
– Тогда пойдем быстрее, Джон.
– Нет. Они поймут, что мы их заметили, давай лучше поговорим.
– Но… О чем?
– О чем хочешь.
– Я трусиха, Джон?
– Ты все еще собираешься грохнуться в обморок или умчаться подобно зайцу?
– Нет, я не смею тебя ослушаться.
– Тогда я беру свои слова назад и во всеуслышание заявляю – Ева-Энн не трусиха!
– На самом-то деле я настоящая трусиха, Джон. Я так сильно боюсь этих людей. что убежала бы со всех ног, если бы не боялась тебя еще сильней.
– Дитя мое, неужели я так страшен?
– Был бы очень страшным, если бы не твои спокойствие и величественность, Джон. Нечеловеческие спокойствие и величественность.
– Нечеловеческие, Ева-Энн?
– Джон, ты не похож на обычных людей.
– По этому поводу можно лишь сказать, – откликнулся сэр Мармадьюк, беззаботно размахивая почесывателем, – что лучше слыть экстравагантным, чем быть таким, как все.
– Но я все же предпочла бы, чтобы ты был более обыкновенным, более похожим на тех, кого я знала прежде.
Наконец они добрались до леса, и теперь, укрывшись за деревьями, сэр Мармадьюк решил взглянуть на своих преследователей – двух весьма подозрительного вида субъектов.
– Что дальше, Джон?
– Отведи Горация подальше в лес и хорошо привяжи его. И чтобы ни звука!
– А ты?
– А я побеседую с этими господами.
Сэр Мармадьюк удобно расположился в зарослях у самой опушки леса, откуда мог наблюдать за приближением преследователей. Они были грубоваты на вид и плохо одеты. На том, что повыше, красовалась изъеденная молью старая меховая шапка, его напарник был пониже и покоренастей, недобрые глаза так и зыркали по сторонам. На опушке они остановились.
– Я ничего не слышу! – сказал высокий.
– Как сквозь землю провалились! – сквозь зубы процедил второй. – Но они от нас не уйдут. Джимми клянется, что это он, а сто фунтов на дороге не валяются.
– Тогда хватит трепаться. Пошли!
– Пистолет у тебя?
– Угу.
Как только они ступили в тень деревьев, перед ними вырос решительного вида крестьянин, вооруженный какой-то штукой устрашающего вида с острым наконечником.
– Ну? – осведомился крестьянин. – Что вам угодно?
– Ничего, – коренастый отступил на шаг.
– Тогда проваливайте!
– Брось свою палку! – проревел высокий и выставил маленький, но вполне настоящий пистолет. – Брось палку, слышишь!
– Стреляй, Сол, стреляй же! – закричал коренастый. – Там ведь сказано «за мертвого или живого», стреляй…
– Сначала я сосчитаю до трех. Раз, два…
Словно гибкая и стремительная пантера мелькнула перед глазами сэра Мармадьюка. Ева, выпрыгнув из-за его спины, повисла на руке, сжимавшей пистолет. Сэр Мармадьюк не медлил ни секунды. Почесыватель взметнулся и обрушился на изъеденную молью шапку. Выронив пистолет, человек рухнул на колени. Его спутник развернулся и пустился наутек, демонстрируя завидную прыть. За ним большими прыжками устремился необычный крестьянин. Почесыватель то и дело прогуливался по спине улепетывавшего что было мочи храбреца.
Вскоре слегка запыхавшийся сэр Мармадьюк вернулся к Еве-Энн и обнаружил, что девушка, бледная и растерянная, с пистолетом в руке склонилась на распростертым бандитом, издающим хриплые звуки.
– Джон, – прошептала Ева, – ты убил его?
– Куда там! – Сэр Мармадьюк тронул своего противника почесывателем. – Подобных типов невероятно трудно отправить на тот свет. Просто этот негодяй на какое-то время потерял к нам интерес. Следует этим воспользоваться и удалиться…
– Посмотри, как он дышит! – девушка не отрывала от поверженного человека тревожного взгляда. – Ты так сильно его ударил, Джон.
– Ну, это второпях, дитя мое. Но человеческий череп, благодаря своей выпуклости, превосходным образом приспособлен для ударов палкой, дубинкой и прочими сходными орудиями, так что поумерь свою тревогу, дитя мое. Да вот, взгляни, наш соня просыпается!
Человек застонал, привстал на коленях, потрогал голову и грязно выругался. Но встретившись глазами с взглядом сэра Мармадьюка, немедленно начал жалобно хныкать, заметив же ужас в глазах девушки, принялся корчиться в смертных судорогах.
– О, мэм, о, благородная леди, как мне больно! Я умираю, мэм! А если я умру, что станет с моей старой матушкой, кто заплатит за мои похороны?!
– Ах, Джон, – сказала Ева, глядя на его искаженное страданием лицо человека, – что мы можем сделать для этого несчастного?
– Что мы можем сделать для него, дитя мое? Посторонись-ка, бессознательное состояние – самое для него подходящее.
Сэр Мармадьюк слегка взмахнул почесывателем, человек тут же вскочил на ноги, с опаской поглядывая на смертоносный инструмент.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35