Шерон вспомнила воскресный полдень, когда она гуляла здесь с Александром и Верити.
— Тебя всегда обижало и сейчас обижает, — сказал он, — что я не женился на твоей матери.
— Нет. По правде говоря, долгие годы я даже не воспринимала это как нечто необычное, — возразила Шерон. — Просто, наверное, я надеялась в детстве, что однажды вы посмотрите на меня с такой же любовью, с какой смотрели на мою мать. Мне кажется, что ребенком я только и делала, что ждала вашего прихода, час за часом, день за днем. Но когда вы приходили, вы не замечали меня, вы видели только ее. Вы тут же уходили с ней наверх, оставляя меня одну внизу. Со временем, как я понимаю, я просто перестала ждать вас.
— Но ты пряталась от меня, — возразил он, — смотрела на меня волчонком. Ты кидала на пол игрушки, которые я приносил тебе, и играла только старыми куклами, которые мастерила тебе мать. Ты была холодна как лед.
— Потому что ваши игрушки были взятками, — сказала Шерон. — Вы приносили их только для того, чтобы я вела себя смирно тот час, что вы проводили с мамой.
— Это были подарки, Шерон, — возразил он. — Ты была моей крошкой.
Шерон вздохнула.
— Зачем вы пришли сегодня? — спросила она. — И зачем приходили в Гленридский замок? Мне ведь не приснилось это?
— Крэйл послал ко мне сообщить, что с тобой случилась беда, — ответил он.
— Правда? — Шерон резко повернулась, чтобы посмотреть ему в глаза. — И вы пришли?
— Да, пришел, — сказал он. — На этот раз я пришел. Меня не было рядом с тобой, когда умер твой муж, Шерон, и когда мой внук родился мертвым. Я не пришел тогда, потому что ты оттолкнула меня, не пускала меня в свою жизнь. Но потом я увидел тебя в замке — помнишь тот день, когда я приехал в гости к Крэйлу с женой и дочерью? Впервые за долгие годы я увидел тебя. Наверное, тогда я понял, что больше не могу оставаться в стороне.
Шерон на мгновение закрыла глаза, глубоко вдохнув холодный осенний воздух.
— Что вы говорили мне там, в замке, когда я спала? — спросила она. — Я не помню, что мне снилось, а что было наяву.
— Так, шептал тебе всякие слова. Я тогда впервые назвал тебя моя крошка. Обычно так называла тебя твоя мать, только по-валлийски. Я же никогда не мог заставить себя назвать тебя так. Ведь ты ненавидела меня. Но ты всегда жила в моем сердце, Шерон.
Шерон чувствовала, как слезы подступают к ее глазам.
— Ну почему, почему вы никогда не сказали мне ласкового слова? — спросила она дрожащим и обиженным голосом. — Разве вы не понимали, что если ребенку не говорить, как его любят, он и будет холодным как лед?
— Что я знал о детях, Шерон? — горько откликнулся Джон Фаулер. — Я просто боялся тебя. Не знал, как подступиться к тебе. Я мог только мечтать, как усажу тебя на колени, и ты положишь голову мне на плечо, и я буду рассказывать тебе сказки и шептать нежные слова. Но ты как будто не хотела и знать меня.
— Ох, — вздохнула Шерон. — Теперь я понимаю, как была права мама, когда говорила, что мы с вами два сапога пара. А мне казалось, что этого не может быть.
— А ты помнишь, как ты назвала меня тогда, в замке? — осторожно спросил сэр Фаулер.
— Да, — еле слышно ответила она. — Наверное, это глупо звучало из уст двадцатипятилетней женщины?
— Ты заставила меня тогда заплакать, — сказал он.
— Плачущий сэр Джон Фаулер, — медленно проговорила Шерон. — Здесь есть какое-то противоречие. Я только один раз видела вас плачущим — когда умерла мама. Александр, то есть граф, дал мне двойную дозу снотворного. Оно очень сильно подействовало на меня. Я назвала вас папа?
— Да, моя крошка, — отозвался он.
— Ох, не говорите так! — Она быстро отвернулась от него. — Вы не представляете, как мне сейчас не хватает любви и нежности. Конечно, бабушка и дедушка любят меня, и Эмрис, и родственники Гуина. Но я так слаба сейчас. Мне нужно гораздо больше. Мне нужна…
— Любовь отца? — договорил он за нее. — Ты ведь это хотела сказать, Шерон?
— О-о! — Она остановилась и закрыла ладонями лицо. — Вы знаете, за что меня избили плетьми? Знаете, что Оуэн был среди «бешеных быков», среди тех, кто бил меня? Вы знаете, что Алекс… что Александр дрался с ним в горах на глазах у всех мужчин Кембрана? Вы знаете, что я люблю Александра и бросила работу в замке только потому, что не хочу быть его любовницей, как мама была вашей? Вы знаете, что мое сердце разрывается на части? Знаете, как вы нужны мне сейчас?
Она не могла вспомнить, было ли когда-нибудь такое, но он обнял ее. Его руки и его запах были незнакомы ей. Прежде она даже не замечала, что они почти одинакового роста. Ей было очень спокойно и хорошо в его объятиях. Она положила голову ему на плечо. На плечо сэра Джона Фаулера. И крепко зажмурилась.
— Папа, — прошептала она.
— Шерон. — Он покачал ее из стороны в сторону. — Крошка моя.
Он взял ее руку в свою, и они пошли дальше. У него была широкая прямоугольная ладонь. Ладонь старшего. Ладонь отца.
— И все же что я могу сделать для тебя? — спросил он позже. — Может, домик где-нибудь в тихом месте, Шерон? Тогда я смог бы почаще навещать тебя и наконец стал бы твоим отцом, быть которым у меня так долго не получалось. Или подыскать тебе работу? Или побеспокоиться о замужестве?
Ей не хотелось покидать Кембран. В ее мечтах Кембран всегда был для нее домом. Она мечтала о том, что будет жить здесь, когда училась в Англии, она, не задумываясь, приехала сюда, когда умерла ее мать, и приехала бы сюда, даже если бы никогда не жила здесь и не имела бы здесь родных. Но сейчас детские мечты утеряли прежнюю привлекательность. В Кембране живет Оуэн. В Кембране живут люди, которые сочли и, может быть, до сих пор считают ее предательницей. В Кембране живет Александр, и он сказал, что никуда не уедет отсюда.
— Может быть, учительскую работу? — сказала Шерон. — Мне нравится учить детей, и мне кажется, что у меня это неплохо получается. Где-нибудь подальше от этой долины. Но в Уэльсе. Моя душа не выдержит, если мне придется уехать из Уэльса. Может быть, в Кардиффе? Или даже в Суонси? Ты сможешь подыскать для меня такую работу?
Он сжал ее руку.
— Я обязательно найду, — сказал он. — Ты будешь счастлива, Шерон. Я сделаю все, чтобы ты была счастлива, моя крошка.
Шерон неожиданно весело рассмеялась.
— Но мы с тобой почти одного роста, — сказала она. Он тоже рассмеялся. Шерон не помнила, слышала ли она прежде его смех.
— Все равно я смотрю на тебя глазами отца, — ответил он. — Даже если бы ты была на две головы выше меня, Шерон, ты все равно осталась бы для меня крошкой.
Остаток пути они прошли молча. Глядя на шагавшего рядом и державшего ее за руку мужчину, своего отца, она чувствовала покой и умиротворение в своем израненном и кровоточащем сердце, словно кто-то большой и добрый приложил к нему влажную ткань и залечил все раны.
Это Александр послал за ним, он почувствовал, как ей нужен отец. И он пришел, ее отец.
Он пришел.
Глава 23
Нужно что-то делать с Верити, думал Алекс. Девочка стала угрюмой и капризной. Она отказывалась делать то, что раньше делала с удовольствием, не хотела выходить из дома, даже когда Алекс предлагал ей прогуляться вместе. «Нет» стало ее обычным ответом, она произносила его резко и сердито. Когда Алекс сказал ей, что выпишет для нее из Лондона новую гувернантку, она устроила истерику. Когда он предложил ей съездить в гости к бабушке на несколько недель, она заперлась в своей комнате и не выходила оттуда почти восемь часов.
А между тем у него уйма дел, которые требуют и времени, и сил. На собрание пришло гораздо меньше людей, чем он ожидал, хотя там были и мужчины, и женщины. Он знал, в чем причина. В тот же вечер в горах было назначено другое собрание. Барнс разузнал об этом и доложил ему. Но Алекс помнил, что объявил жителей Кембрана свободными людьми, которые вправе собираться и сами решать свои проблемы. Он не предпринял никаких попыток, чтобы воспрепятствовать им или разузнать, для чего они собираются.
Так много дел! Если бы не Верити, думал Алекс, он мог бы с головой уйти в эти хлопоты и забыть о своих личных горестях. Но когда все распоряжения, что он планировал на день, были отданы, все дела сделаны, перед ним опять вставала проблема, что делать с дочерью. В конце концов, если ему придется нанять нового управляющего, совсем не такого, как Барнс, и уехать с дочерью в Англию, значит, так тому и быть. Может быть, и для него было бы лучше уехать. Тогда он смог бы смотреть на Кембран, как и следует на него смотреть, — просто как на часть его собственности, как на один из источников дохода.
— Ты не хочешь прогуляться по холмам с папой? — спросил он однажды вечером Верити.
— Нет, — ответила девочка. Она потянулась за куклой, но тут же положила ее на место. — Там холодно.
— Мы можем одеться потеплее, — сказал Алекс, — а потом сравним, чей нос покраснеет больше.
— Нет, — повторила Верити, — я не хочу.
Ее капризы и недовольный вид раздражали Алекса. Он едва сдержался, чтобы не уйти из комнаты и не оставить ее наедине с ее обидами. Но он понимал, что дочь не виновата. Он присел на стул и внимательно посмотрел на нее. Верити, почувствовав его взгляд, снова взяла куклу на руки и начала механически укачивать ее.
— Дорогая, — сказал Алекс, — ну скажи мне, что с тобой творится?
Конечно, он знал, в чем дело. Больше недели он пытался убедить себя, что детская воля к жизни возьмет верх, что дочь скоро забудет о потере и снова будет весела и жизнерадостна. Но сам он не мог забыть и постоянно ощущал ноющую внутри пустоту — даже не пустоту, а боль.
— Ничего. — Верити надулась. — Просто не хочу этих дурацких прогулок.
— Может, тогда почитаем? — настаивал Алекс. — Почитаешь мне? Или хочешь, чтобы я почитал тебе?
Бедная кукла полетела на пол.
— Я не хочу! Я ничего не хочу! — закричала она и посмотрела на него с ненавистью и тоской.
Алекс смотрел на нее. Что ж, в конце концов имя должно быть произнесено. Он не хотел говорить о ней. Не хотел даже думать о ней, хотя всю эту неделю не мог думать ни о чем другом.
— Ты скучаешь по миссис Джонс? — спросил он.
— Нет! — Ее глаза на мгновение вспыхнули. — Я ненавижу ее! Я больше никогда не хочу видеть ее! Она плохая учительница!
Алекс медленно перевел дух.
— За что же ты ненавидишь ее? — спросил он.
— А почему она так не любит меня?! — вскричала Верити. — Она ушла и ничего не сказала мне. Ну и ладно! Мне все равно! Все равно я ненавижу ее.
— Иди-ка сюда, — сказал Алекс, беря ее за руку. Верити угрюмо посмотрела на его руку, но не выдернула свою. Алекс посадил ее на колени, погладил по голове. Она тут же уткнулась лицом в его жилет и расплакалась.
— Я плохая, да? — едва можно было разобрать из ее рыданий. — Но я ведь старалась быть хорошей, папа. Зачем она ненавидит меня? Я старалась быть хорошей. Ненавижу, ненавижу ее!
Алекс прижимал к себе дочку, целуя в макушку.
— Это я виноват, малыш, — наконец заговорил он. — Я не рассказал тебе, что случилось с миссис Джонс. Я подумал, что это расстроит тебя. Ты помнишь тот день, когда миссис Джонс ушла в гостевые комнаты? Я тогда сказал тебе, что она немного заболела. Но наверное, лучше мне сказать тебе правду.
— Она заболела, потому что не хотела больше заниматься со мной! — выпалила Верити.
— Нет. — Алекс снова поцеловал ее в макушку. — Тут есть нехорошие люди. Так вот, эти люди ночью избили миссис Джонс плетками, и у нее распухла спина и сильно болела. Ты помнишь, как однажды ночью в горах кричали дикие звери?
И он рассказал ей о «бешеных быках», о том, что они сделали с Шерон и почему.
— Она не приходит к нам больше потому, — закончил он свой рассказ, — что некоторые люди в Кембране будут думать, что она действительно шпионка, а она очень любит Кембран и его жителей.
Верити некоторое время помолчала.
— Значит, нас она не любит, папа? — заключила она. Алекс закрыл глаза, и снова перед его мысленным взором возникла Шерон. Обнаженная, она лежала в постели под ним, и их тела сливались в одно, и ее глаза светились нежностью и любовью. Воспоминание, как нож, пронзило его сердце.
— Нет, — сказал Алекс, — она любит нас. Но она одна из них.
— А мы нет? — грустно продолжила Верити.
И вновь его захлестнула та щемящая душу тоска, что посетила в первый день пребывания здесь, переходящая почти в отчаяние.
— Нет, мы тоже из них, — ответил он, — но немного по-другому. Мы живем в замке, мы богаты. Папа — хозяин всей этой земли, папа платит заработную плату людям, которые работают здесь. И потом, мы с тобой англичане.
— Но я уже немного говорю по-валлийски, — возразила Верити. — Миссис Джонс сказала, что скоро я буду говорить совсем хорошо.
Алекс добродушно рассмеялся.
— Моя маленькая валлийка, — сказал он. — Мы всегда будем чужими для них, родная моя. Это та цена, которую мы должны платить за то, что богаты. Но конечно, мы всегда должны стараться заслужить их доброе отношение, их любовь.
Разговор как будто подействовал на Верити благотворно. Она успокоилась и даже выбрала книжки для чтения. Она прочитала Алексу oдну, а он ей три. Когда он укладывал ее спать и укрывал одеялом, казалось, что от прежней, сердитой и угрюмой Верити не осталось и следа.
Но позже, уже посреди ночи, Алекса разбудил его камердинер, посланный няней Верити. Девочка плакала горько и безутешно, и няня не знала, что предпринять. Алекс отпустил ее, взял дочь на руки и, укутав ее в одеяло, как в прошлый раз, сел в кресло.
— Что с тобой, малыш? — спросил он, целуя ее мокрые щеки. — У тебя что-то болит?
— Я хочу миссис Джо-онс! — прорыдала Верити.
О Господи! Черт возьми! И он тоже хочет ее.
— Миссис Джонс сейчас спит.
Верити зарыдала еще громче.
— Вот что я тебе скажу, — сказал Алекс. — Сейчас ты перестанешь плакать, папа уложит тебя в постель и ты заснешь, а завтра мы с тобой сходим в гости к миссис Джонс. Как ты на это посмотришь?
— А вдруг она не захочет видеть меня? — спросила Верити, всхлипнув.
— Если она будет дома, я уверен, что захочет, — ответил Алекс.
— И она снова будет приходить к нам в замок? — Девочка жалобно смотрела на отца, ее щеки блестели от слез.
— Нет, — сказал Алекс, целуя ее распухшие глаза.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52