Она вздохнула сонно и удовлетворенно. Ей не нужно мучить себя. Она может остаться здесь. И поспать.
Еще кто-то называл ее «моя крошка». И была такая нежность в том голосе… Этой нежности ей не хватало всю жизнь, она тосковала о ней. И он плакал над ней. А она сказала ему «папа». Не «отец», а «папа». Она всю жизнь чувствовала ноющую пустоту в душе оттого, что у нее нет человека, которому она могла бы сказать «папа». И эта пустота вдвойне больнее, ведь на самом деле такой человек есть, просто ей никогда не приходилось называть его так.
«Папа», сказала она. Сказала во сне. Да, это был сон. Ах, как хотелось бы ей думать, что это было наяву! Но это был только сон, порожденный действием лекарства.
— Шерон?
Она не слышала, как он вошел. Наверное, она задремала. Она открыла глаза и улыбнулась.
— Александр.
— Как твоя спина? — спросил он.
— Терпимо, — ответила она. — Лекарство еще действует.
— Хорошо, — сказал он. — Тебе это пока необходимо.
— Да. — Она внимательно разглядывала его лицо. — Ты дрался?
Он кивнул.
— Из-за меня? — прошептала она. — С Оуэном?
Он снова кивнул.
Она закрыла глаза.
— Неужели он выглядит так же, как ты? — спросила она.
— Пожалуй, хуже, — тихо признался Алекс. — Шерон, теперь все знают, что тебя обвинили и наказали незаслуженно. Я отомстил за тебя.
— Насколько я помню, еще никому не удавалось победить Оуэна в драке, — сказала Шерон.
— Мне было за что драться, — ответил Алекс. Шерон открыла глаза и пристально посмотрела на него.
— Ты сделал это при всех, Александр? — спросила она. — Все видели это?
— Все, — ответил Алекс. — Все мужчины Кембрана. Шерон закрыла глаза. Ей ни к чему было расспрашивать его — она представляла себе случившееся так живо, как если бы это происходило на ее глазах. Он должен был собрать их в горах, на обычном месте их сборов. Это место словно предназначено для того, чтобы все произошло именно там. Он по праву хозяина собрал там всех мужчин, рассказал им все как было и свершил праведный суд. Но нет, наверное, все было не совсем так.
— Это была честная борьба? — спросила она, не открывая глаз.
— Да, — ответил Алекс. — Вот этими кулаками я отомстил за тебя. А он своими сделал из меня то, что ты видишь.
Шерон понимала, что это дико, не по-христиански радоваться случившемуся, но ничего не могла поделать с собой. Она была рада.
— Спасибо, — прошептала она и открыла глаза.
Он внимательно посмотрел на нее, приблизился к кровати и кончиками пальцев коснулся ее щеки. Она поймала его руку и прижалась губами к его ладони, и он не отобрал руки.
— Спасибо, — повторила она и улыбнулась, глядя в его голубые глаза.
— Лекарство еще действует? — спросил Алекс.
Она кивнула.
— Не больно?
Она покачала головой.
— Но ты ведь понимаешь, что происходит? — продолжал он.
Конечно, Шерон поняла его в тот же момент. И без колебания кивнула ему, глядя прямо в глаза.
Еще некоторое время Алекс не двигался, внимательно вглядываясь в ее лицо. Затем прошел к двери, и Шерон услышала, как повернулся ключ в замке. Алекс вернулся к ней и, не отрывая от нее взгляда, стал раздеваться.
Он был порядком избит, Шерон не могла этого не заметить. В синяках, но прекрасный, как Аполлон. В первый раз, в горах, она не видела его, в тот раз она могла только почувствовать его тело. Но теперь ее глаза упивались его мускулистой, пропорциональной красотой. И она хотела его, хотела слиться с ним, стать одним целым с ним, хотела излечиться им и излечить его собой.
— Шерон! — Алекс уже разделся, убрал простыни, укрывавшие ее, помог ей освободиться от сорочки и других одежд. — Моя прекрасная Шерон.
— Прекрасный Александр. — Она улыбнулась и протянула к нему руки.
Он не лег на нее. Он осторожно раздвинул ее ноги и опустился на колени между ними.
— Не двигайся, — прошептал он. — Я сам сделаю все, что нужно. Просто лежи.
Нет, это вовсе не значило, что он проникнет в нее и постарается как можно быстрее получить удовлетворение. Шерон поняла это спустя полчаса или около того. Он дарил ей удовольствие, тихое, медленное наслаждение, которое она впитывала в себя без исступления страсти.
Он ласкал ее груди, слегка сдавливая их, и повергал ее в восторг от болезненной пульсации в сосках. Он склонился к ним, ласкал их, гладил и посасывал, и Шерон чувствовала, как пульс желания бежит от сосков вниз, в глубины ее лона, заставляя ее беспокойно двигать бедрами.
Она раскинула руки и крепко ухватилась за край кровати. На какое-то мгновение это напомнило ей, как она лежала распятая на сырой земле. Но сейчас она лежит не для того и распята добровольно. Ничто не держит ее запястий и щиколоток, ее тело не изнемогает от боли, а купается в наслаждении.
— Помоги мне забыть о кошмарах! — выдохнула она. Он оторвал голову от ее груди и проследил взглядом за движением ее руки к широко раздвинутым ногам, потом посмотрел ей в лицо, и Шерон поняла, что больше не надо слов.
— Конечно, милая, — шепнул он. — Хватит кошмаров, хватит мучений и насилия. Только любовь.
Ее взгляд утонул в его глазах. Любовь? Да, любовь. Тогда, в горах, он называл ее любимой, и она верила ему. Она верит ему и сейчас. Пусть у их связи нет будущего, но она существует сегодня и она прекрасна.
— Да, — прошептала она. — Люби меня, Александр.
И он любил ее, сначала руками, так, что она едва не потеряла сознание от восторга. Она не понимала, как у него получается так чувствовать ее, чтобы пробуждать в ней желание и восторг, не доводя до полного исступления, которое было бы сейчас мучительно для ее израненного тела, но она приняла его умение с благодарностью и любовью. Сладкая влага текла из ее чрева по его руке, и Шерон стонала и улыбалась ему в глаза. А он улыбался ей.
— Не двигайся, — сказал он. — Я постараюсь не причинить тебе боли. Но если будет больно, останови меня, ладно?
Его рука скользнула под ее бедра, но лишь чуть-чуть приподняла их. Он не лег на нее, он оставался стоять на коленях между ее ног. Шерон опустила глаза и увидела, как он входит в нее осторожно, но решительно, на всю длину своего желания. Она сжала его внутри себя.
— Ах!.. — выдохнула она.
Ей доставляло удовольствие наблюдать, как он любит ее, следить за его вторжением и выходом, наблюдать и одновременно чувствовать его. Он делал это медленно и мягко но глубоко. Ее руки все крепче стискивали края кровати, ее мышцы все плотнее охватывали его при каждом вторжении, желая навсегда оставить его внутри. Затуманенными глазами он посмотрел на нее.
— Мне подождать тебя? — спросил он хрипло. — Или тебе будет больно?
— Подожди. — Блаженная улыбка блуждала на ее лице. — Я скоро. Я хочу быть с тобой. Подожди меня.
Он терпеливо двигался в ней, а она закрыла глаза и сконцентрировалась на ощущении, расцветавшем в ней, поднимавшем ее в райские кущи, в которые они должны были войти вместе и в один момент. Одним телом, одной душой. И на один краткий миг их несбыточная любовь стала вдруг восхитительно реальной и возможной.
— Да! — выдохнул Алекс. — Да. Сейчас, любимая! Сейчас! Да, Шерон! Сейчас…
И они вместе вошли в вечность.
— Кариад… — услышала она его шепот.
Глава 22
Она просила принять ее. И он ждал ее в кабинете. Когда ему передали ее просьбу, его первым желанием было броситься к ней, перепрыгивая через две или три ступеньки, но он сдержался. В замке, наверное, уже все знают, что он вчера утром собственноручно врачевал ей спину. Наверняка от внимания слуг не ускользнуло и то, что он больше часа провел с ней наедине во второй половине дня. И наверняка всем известно, что он дрался из-за нее с Оуэном Перри.
Поэтому он ждал, когда она сама спустится к нему. Вчера, после их занятий любовью, она заснула, и заснула так крепко, как можно заснуть только под действием снотворного. Он чувствовал угрызения совести, лежа рядом с ней, держа ее ладонь в своей. В конце концов, он, наверное, действительно воспользовался ее состоянием, ее неспособностью здраво мыслить. Он поднялся с постели и ушел из комнаты, чтобы больше не возвращаться туда.
И все же ему не верилось в то, что она уступила ему против своей воли. Никогда еще он не любил женщину так нежно и глубоко, как ее вчера. Никогда прежде не испытывал столь полного слияния с женщиной. Одно тело, одна жизнь, одна душа. Это чувство, облеченное в слова, выглядело глупым и банальным, но он испытал его. И оно могло возникнуть, только если это действительно было так. Он не мог чувствовать это один. Она должна была почувствовать то же.
Дверь открылась. Алекс повернулся и увидел ее. Она была, как всегда, хороша и прелестна, только какое-то едва уловимое напряжение чувствовалось в ее походке. Слуга закрыл за ней дверь. Алекс поднялся и поспешил ей навстречу, но что-то остановило его от объятия. Наверное, ее сдержанность.
— Как твоя спина? — спросил он.
— Болит немного, — ответила Шерон. — Мисс Хэйнс натерла ее мазью, так что, я думаю, раны скоро заживут. А вот твой правый глаз совсем заплыл.
— Наверное, я похож на пирата, — улыбнулся Алекс. — Но ведь женщинам нравятся пираты?
Шерон невольно улыбнулась.
— Александр, — сказала она, — я ухожу.
— Я бы, конечно, предпочел, чтобы ты осталась здесь, пока совсем не оправишься, — ответил он, — но я знаю, ты беспокоишься о своих родных. Конечно, иди, Шерон. Отдохни несколько дней, пока боль не пройдет окончательно. Я постараюсь объяснить Верити, какая замечательная вещь — каникулы, — со смехом добавил он.
И только в следующее мгновение, заметив, что она избегает смотреть ему в глаза, он почувствовал легкую тревогу.
— Я имела в виду, что ухожу совсем, — тихо сказала она. — Я больше не приду сюда, Александр.
— Значит, я все-таки обидел тебя вчера, — грустно проговорил Алекс. — Да, воспользовался твоим состоянием. Прости меня, Шерон. Мне показалось, что ты достаточно отошла от действия лекарства и понимаешь, что происходит.
— Так оно и было. — Она подняла на него глаза. — Все было замечательно, Александр. Это были счастливейшие минуты в моей жизни, и я благодарна тебе за них.
Алекс непонимающе смотрел на нее.
— Но ведь ты говоришь, что уходишь, что больше не будешь работать у меня.
— Да. Потому что это произошло в твоем доме, — сказала она, — в двух шагах от комнаты твоей дочери.
— Но это не было грязно, — торопливо, с обидой в голосе сказал Алекс.
— Да, не было, — согласилась Шерон. — Это могло быть грязным, но не было. Так же как и там, в горах. Случайность, неожиданность этих мгновений защитила их от пошлости и грязи. Но их нельзя повторить, Александр. Мы с тобой не можем не видеть, как охватывает нас страсть, и знаем, что она может быть грязной. Мы не должны допустить этого. Я не стану твоей любовницей, и я не могу любить от случая к случаю. Я думала, что смогу. Но сейчас поняла, что не могу.
— Шерон. — Алекс взял ее руки и прижал к губам. — Это не случайная любовь. В моем чувстве к тебе нет ничего случайного.
— Не имеет значения, — ответила она. — Результат-то один. Этот поселок и эти люди очень много значат для меня, Александр. Я столько сил положила на то, чтобы стать одной из них, чтобы они приняли меня. Наверное, мне никогда не суждено стать такой же, как они. Я родилась в другом кругу, меня воспитали иначе. Но я ценю их отношение ко мне. Я хочу иметь право честно смотреть им в глаза.
— А сейчас ты не можешь, да? — резко спросил Алекс. — Не можешь, потому что полюбила вашего общего врага и переспала с ним?
— Нет, пока могу, — ответила Шерон. — Пока мне не стыдно того, что произошло между нами. Но мне будет стыдно, если я буду продолжать приходить сюда, зная, к чему приведут эти визиты.
Александр не смог сдержать усмешки.
— Значит, люди Кембрана для тебя дороже, чем я? — спросил он.
Она долго в задумчивости смотрела на него. Но Алекс уже знал, каким будет ее ответ.
— Да, — сказала она тихо.
Они молча смотрели друг на друга. Это единственное слово встало между ними непреодолимой каменной стеной, разделило их, как безбрежный океан, как бескрайняя ширь небес.
Итак, они вновь стояли перед невозможностью. Как глупо, подумал Александр. В той, прежней своей жизни, до приезда сюда, ему никогда не приходило в голову пытаться наводить мосты через эти бездонные пространства, которые разделяют его и таких, как она. Он серьезно относился к своим обязанностям хозяина и хорошо обращался со своими слугами. И всегда понимал, что между ними непреодолимая стена. Так уж устроен мир. И здесь, в Кембране, пропасть между ним и окружающими его людьми шире, чем где бы то ни было, потому что люди сами отгораживаются от него подозрительностью и ненавистью, и он понимает, что заслужил такое отношение к себе. Так почему же именно здесь он решил преодолеть эту пропасть?
Неужели только потому, что полюбил эту женщину?
— Ну что ж, — проговорил он, сжимая руки за спиной. — Тогда тебе лучше поторопиться, пока я опять не начал растлевать тебя.
— Не сердись, — сказала Шерон. В ее голосе звучала мольба. — Пожалуйста, Александр, попытайся понять меня!
— Я понимаю, — сказал он. — Я понимаю, что был круглым идиотом, позволив себе полюбить эту землю, и этих людей, и тебя, Шерон. А теперь я остаюсь в одиночестве. Ну что ж, так тому и быть. Наверное, всем вам было бы спокойнее, если бы я уехал и все пошло как прежде. Но я не могу уехать, не могу оставить здесь все как есть. И меня не пугает одиночество, я в состоянии справиться с ним. Прощай, Шерон.
— Александр, — с мольбой сказала она.
— Иди же! — оборвал он ее. — Жалованье за эту неделю я пришлю тебе домой. Ты больше не работаешь у меня.
Ему казалось, она никогда не уйдет. Она стояла и смотрела на него широко раскрытыми глазами.
— Мне очень жаль, что я причинила тебе боль, — выговорила она наконец. — Извини. Мне очень жаль.
Она резко повернулась и вышла так поспешно, что Алекс не успел открыть перед ней дверь. Он стоял на том же месте, где застал его конец разговора, и боролся с отчаянным желанием броситься за ней.
Он смотрел ей вслед, в душе проклиная весь белый свет.
Бабушка хлопотала над ней и кормила ее через каждые два часа, как бычка на убой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52