Ей хотелось стать гувернанткой Верити. Ей нравилось учить детей, и она умела это делать — ведь она преподавала в воскресной школе. Она любила детей, она любила ходить в чистой одежде, вдыхать свежий воздух и не думать о средствах существования, хотя и чувствовала себя почти виноватой за эти слабости.
Только одно обстоятельство вызывало у нее сомнения. И весьма серьезное обстоятельство. Она находила графа очень красивым и привлекательным — да и какая женщина не согласилась бы с ней? И догадывалась, что графа также влечет к ней, влечет чисто физически. Мужчины, подобные ему, не задумываясь, соблазняют любую понравившуюся им женщину. Сэр Джон Фаулер был из таких. Но все-таки, говоря начистоту, именно граф неожиданно прервал их последнюю пламенную встречу в горах, в то время как она совершенно потеряла голову от желания. Шерон чувствовала тревогу и вину, думая о том, как она могла допустить такое. Вот и теперь она затевает игры с огнем, поступая на работу в его дом.
В замке ее проводили в ту же комнату, в которой она была принята в прошлый раз. Это был просторный зал с высокими потолками, украшенными росписью, и со множеством портретов в тяжелых рамах на стенах. Роскошный ковер покрывал пол. Говорили, что в замке целых семьдесят две комнаты. И все для одинокого мужчины с дочерью. Это выглядело почти неприлично.
Наконец двери распахнулись, и вошел он. Шерон тут же почувствовала смущение, доходящее до колик в животе. Он был так элегантно одет, его волосы были такими светлыми, и он был неотразимо красив. Но при этом он выступал так официально и независимо, словно и не был тем самым мужчиной, который целовал ее и возжелал ночью в горах.
— Миссис Джонс, — сказал он, проходя в комнату, пока кто-то невидимый закрывал за ним двери. — Вы пришли. Хорошо. Что вы решили?
Там, в горах, он называл ее по имени. Судя по всему, он хотел установить определенную дистанцию между ними. Это была деловая встреча. И он обращался к ней официально.
Что ж, и она будет вести себя соответственно. Она беспристрастным взглядом посмотрела ему в глаза.
— Я могла бы попробовать, — ответила она, — но у меня есть одно условие.
Она думала об этом все время, о том, что она может принять его предложение только при этом условии.
— Вот как? — Он удивленно шевельнул бровями и заложил руки за спину. Эти два жеста напомнили ей, насколько они не ровня. Он привык властвовать, для него было в диковинку не получать сразу или не получать всего, чего он пожелает.
— Я не буду жить здесь, — ответила она. — Я останусь жить у моих родных.
Минуту он молча разглядывал ее. Своими пронзительно-голубыми глазами. Прекрасными и требовательными. Шерон уже жалела, что пришла. Она тешила себя надеждой, что он не согласится на ее условие.
— Я не вижу причин, которые могли бы препятствовать этому, — наконец произнес он, — хотя мне кажется, вам было бы удобнее жить здесь.
— Нет-нет, — торопливо ответила она. — Иначе я не могу.
— Ну что ж, как вам будет угодно, — сказал он. — Вы можете приступить к работе со следующей недели. С девяти часов утра в понедельник. Считайте, что с этого мгновения вы уже не работаете в шахте. А я побеспокоюсь, чтобы вам заплатили жалованье за полную неделю.
Ее захлестнула волна восторга. И тут же, следом охватила паника. Все случилось как-то неожиданно, и казалось, теперь уже ничего нельзя изменить. А ведь она до сих пор не уверена в том, что хочет этого.
— Как случилось, — спросил граф, — что вы обучались в частной школе в Англии?
Шерон не ожидала такого вопроса. Несколько мгновений она молчала, однако взгляда не отвела.
— За это было уплачено, — ответила она.
— Каким образом? — И вновь краткий вопрос был сопровожден движением бровей.
Шерон сжала зубы и с вызовом посмотрела на графа.
— Вы можете не отвечать, — сказал он. — Но согласитесь, миссис Джонс, что ваш случай необычный. Если я не ошибаюсь, большинство людей здесь просто неграмотны?
Вопрос рассердил ее. В нем сквозило известное отношение англичан к валлийцам как к дикарям.
— Большинство людей по крайней мере умеют читать и писать, — ответила она. — Они ходят в воскресную школу и учатся там. Многие хотели бы учиться и дальше, но здесь нет школ, а у людей нет денег, чтобы посылать детей учиться в другие края.
— За редким исключением, вроде вашего благодетеля, — закончил он за нее. — Почему мой вопрос рассердил вас? Или вас настолько огорчает, что здесь не хватает школ?
— Я считаю, что у детей должен быть выбор, а не только завод или шахта, — сказала Шерон. — Каждый ребенок, когда вырастет, должен иметь возможность поступить на службу, стать юристом или священником.
Граф помолчал.
— Я здесь недавно, — тихо сказал он, — дайте мне срок, Шерон.
Он назвал ее по имени, и она смутилась, неожиданно осознав, что они совсем одни в этой комнате. И что он имел в виду? Какой срок ему нужен и для чего?
— Как поживает наш молодой друг? — неожиданно спросил он.
Это было еще одно напоминание об их последней встрече. Шерон почувствовала, как румянец заливает ее щеки.
— Он сегодня вышел на работу, — ответила она, — хотя ему, конечно, не следовало этого делать.
— Мне кажется, — рассуждал граф, — что в этом хрупком мальчишеском теле прячется много смелости и упрямства. Иначе почему он настойчиво отказывается отдать свои деньги? Они больше не трогали его? Больше никому не угрожали?
— Нет-нет. — Она помотала головой.
— Если что-нибудь узнаете, — продолжал он, буравя ее взглядом, — сами ли или от знакомых, обязательно сообщите мне.
Сообщить? Ох нет. Шерон едва не отшатнулась. Она пришла сюда вовсе не для того, чтобы стать его соглядатаем, как не согласилась стать глазами и ушами Оуэна в графском замке. Она здесь для того, чтобы учить его дочь.
Но граф вдруг улыбнулся. Его улыбка была обезоруживающей.
— Вы сейчас выглядите так же, — сказал он, — как выглядел ваш друг сегодня утром, когда я вызвал его, чтобы немного потолковать с ним о «бешеных быках». О чем бы я ни спрашивал, он смотрел на меня пустыми глазами. Я не враг, Шерон, хотя прекрасно понимаю, что вам пока трудно в это поверить.
Он вызывал Оуэна? Но ведь он говорил, что не собирается раздувать дело вокруг того ночного собрания в горах.
Шерон закрыла глаза и проглотила комок, подступивший к горлу. О Боже милостивый! Что же теперь будет?
— Шерон, — продолжал граф, — передайте ему мой совет. Пусть он не предпринимает ничего, что вызвало бы гнев властей. Не стоит затевать войну, обреченную на поражение. Есть другие способы добиться перемен к лучшему, — мирные, постепенные. Он очень упрям. Я знаю, это в характере валлийцев. И все же поговорите с ним. Может быть, он прислушается к вашему мнению.
Это была угроза, высказанная осторожно, но жестко. Вежливая по форме, но недвусмысленная. На минуту Шерон почувствовала дрожь в коленках и головокружение. Она безотчетно помотала головой.
— Черт возьми! — тихо воскликнул он. — Черт бы вас побрал, Шерон Джонс! Неужели вы хотите увидеть своего друга за решеткой? Или мертвым? Я не жду от вас ответа. Здешний народ, как я понял, умеет молчать. Просто передайте ему мои слова. — Несколько мгновений он смотрел на нее, затем вздохнул. — Ладно. Вы свободны. Можете идти домой. Жду вас в понедельник в девять утра. Верити будет очень рада вам. Вчера она пожелала мне спокойной ночи по-валлийски. Назта? Я правильно запомнил?
— Ноз да, — поправила его Шерон.
— Ах, — вздохнул он, — у вас это звучит гораздо мелодичнее, чем у меня. Итак, ноз да, миссис Джонс. — Он распахнул дверь и жестом пригласил ее пройти первой. Затем махнул слуге, чтобы тот открыл перед ней парадную дверь, и, не сказав больше ни слова, повернулся к лестнице.
На улице шел дождь — холодный, моросящий дождь. Шерон накинула на голову шаль и поспешила по дорожке к воротам. Душа ее пела от радости и замирала от ужаса. Оуэна вызывали в графский замок. Граф предлагал ей шпионить на него. Черт бы вас побрал, сказал он ей. Дедушка говорит, что, если чертыхаться не в меру, можно ослепнуть. Напрасно она согласилась. Ей следовало сказать графу твердое «нет», чтобы он никогда больше не возвращался к этому разговору, чтобы оставил ее в покое, и она тогда жила бы своей жизнью, той, которой жила с семнадцати лет.
Но зато теперь не нужно спускаться в шахту, не нужно таскать тележку, подумала Шерон, закидывая голову и подставляя лицо дождю. Не нужно. Никогда. Слава Богу, ей больше не нужно спускаться в шахту.
И да простит ее Господь за эту радость.
Глава 8
Дождь лил два дня кряду, но к утру воскресенья тучи наконец стали редеть, обещая солнечный день.
Шерон под руку с бабушкой с утра отправилась в церковь. Их соседка миссис Бивэн шла с ними, а дедушка и мистер Бивэн чуть приотстали. Эмрис, как всегда, остался дома.
Шерон всегда любила воскресенье. Шахта в этот день закрыта, с утра — служба и хор и проповедь отца Ллевелина, а после полудня занятия в воскресной школе. А потом вся семья и Оуэн соберутся за большим столом и будут пить чай. И отдых — благословенный отдых.
Правда, это воскресенье несколько отличалось от других. Оуэн сказал, что не придет к чаю. Сегодня у него дома собираются мужчины. Шерон поежилась при этой мысли. Предупреждения графа Крэйла еще звучали у нее в ушах.
И еще одно отличие было в настроении сегодняшнего дня. Ее отсутствие на работе не осталось незамеченным, слух о том, что она уходит с шахты, уже разнесся по Кембрану, и люди приставали к ней с расспросами. Она, разумеется, рассказала о своем решении домашним и семье Гуина. Ее дед опять заявил, что лучше бы она сидела дома и занималась хозяйством. Бабушка ахнула и расплакалась, повторяя, что нельзя верить англичанам, что все они как один развратники. Она никак не могла забыть о судьбе своей несчастной Марджет. Эмрис рычал и грозился сделать из графа отбивную, если тот позволит себе положить глаз на Шерон. Родители Гуина были немногословны. Мэри порадовалась за нее, а Йестин был просто в восторге. «Это то, что тебе нужно, Шерон, — сказал он с искренней убежденностью. — Ты ведь прирожденная учительница. Я ужасно рад за тебя. Жаль только, что у графа всего одна дочь». Хью, однако, отругал Шерон, назвав ее дурой. Он сказал, что, будь Гуин жив, он ни за что не допустил бы этого.
Сегодня люди украдкой посматривали в ее сторону. В их взглядах было любопытство и что-то еще. И Шерон вновь чувствовала себя одинокой и чужой среди своих земляков. Она ненавидела это чувство. Но как ни трудно ей было, она не могла не признаться себе, что готова стерпеть его — такими приятными были эти три дня, когда ей не нужно было спускаться в шахту.
— Значит, Шерон, — обратилась к ней миссис Бивэн, — тебе улыбнулась удача?
— Вы имеете в виду мою новую работу? — уточнила Шерон. — Да, я очень рада ей.
— Я не сомневаюсь, ты справишься, — сказала миссис Бивэн. — Все дети воскресной школы хотят учиться в твоем классе, и наш Гуин, и Вилли. Хорошо, что твой папа помог тебе получить образование.
Как странно слышать, что кто-то называет сэра Джона Фаулера ее папой, подумала про себя Шерон. Бабушка поджала губы.
— Миссис Бивэн, даже не говорите при мне об этом человеке, — сказала она. — Мой Хьюэлл — вот кто стал настоящим отцом для Шерон. А что до учености, то она может оказаться на руку дьяволу. Мне остается только молиться Богу за мою девочку.
— Ох, бабушка, — вздохнула Шерон, и досадуя, и забавляясь ее словами.
Жители Кембрана не привыкли опаздывать на воскресную службу. Хотя до ее начала оставалось пятнадцать минут, почти все скамьи были заняты. Бывало так, что к началу службы вовсе не оставалось свободных мест. Иногда опоздавшие — те, кто приходил всего за пять минут до начала, — вынуждены были отправляться на хоры, к органисту, или пристраивались на стульях, выставленных в проходе. Люди приходили сюда, чтобы пением вознести хвалу Господу, чтобы послушать горячую проповедь своего пастыря — и, конечно, ради общения.
Шерон всегда сидела в двух рядах от задней стены церкви вместе с дедом и бабушкой, Оуэн — на скамье за ней, Джонсы — через проход от нее. Но этим утром, едва она ступила в проход между рядами следом за бабушкой, как кто-то, сидевший в последнем ряду, поймал ее за рукав.
— Миссис Джонс, — услышала Шерон громкий детский шепот. Она обернулась и с удивлением увидела озорные глаза Верити Хит. — Папа сказал, что вы будете учить меня. И мы с ним решили пойти в церковь.
Шерон посмотрела поверх детской головки и, как и ожидала, увидела графа. Он сидел рядом с дочерью, светловолосый, красивый и элегантный — и крайне неуместный здесь, среди этих людей, столь же неуместный, как кошка в собачьей конуре. Похоже было, что он и сам чувствовал себя неловко. Он поклонился ей.
— Садитесь с нами, — горячо прошептала Верити. Она продолжала цепко держаться за рукав Шерон.
Момент был из тех, когда просто нет времени, чтобы принять разумное решение. Лучше было бы, как потом говорила себе Шерон, вежливо улыбнуться ребенку и сказать, что обычно она сидит вместе с дедом и бабушкой, и утешить малышку тем, что они встретятся с ней завтра. И она двинулась бы дальше по проходу, и никто из присутствующих не заметил бы этой заминки на входе. Но у нее не было времени, чтобы подумать. Она чувствовала, что их встреча не прошла незамеченной. Она спиной ощущала на себе любопытные взгляды — и знала, что чувство не обманывает ее. Она улыбнулась и опустилась на скамью рядом с Верити Хит.
Верити тут же обвила своими ручонками ее локоть и обрадованно заулыбалась.
— Я так рада, что вы будете моей гувернанткой, — шептала она. — Я не могу дождаться, когда наступит завтра. Вот еще осталось ночь поспать — и будет завтра.
— Тише, Верити, — прошептал граф, наклонившись к дочери. — Ты же знаешь, что в церкви нужно вести себя очень тихо.
— Но это ведь совсем не такая церковь, папа, — прошептала она в ответ. — В нашей церкви в прошлое воскресенье было всего семь человек, миссис Джонс, вместе со мной и папой. Было так скучно. — Она сморщила нос.
— Тс-с…
Верити как будто испугалась и смолкла, но тут же вновь повернулась к Шерон и, заговорщически улыбаясь, пожала плечами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52