И когда умер Дэффид. А ведь это был его внук. Я не видела его все эти годы, не видела до сегодняшнего дня. А теперь он пытается изобразить, что его волнует моя жизнь!
— Шерон, послушайте, — заговорил Алекс, — ведь может статься, что он действительно хотел помочь вам. Он не мог взять вас в свою семью. Вы же видели его жену и дочь. Он пытался устроить ваше замужество. Такому человеку, как он, этот брак действительно может показаться удачным. У Барнса хорошая работа и надежный кусок хлеба. Он уважаемый, солидный человек. Очень может быть, что ваш отец был обижен вашим отказом выйти замуж и тем, что вы решили вернуться туда, откуда он, по его мнению, стремился вытащить вас.
— Обижен. — Шерон усмехнулась. — Обижен…
— Извините меня, — продолжил Алекс, — я сегодня поставил вас в затруднительное положение. Но это произошло невольно.
— Не стоит извиняться. Вы же ничего не знали. — Она поднялась с табурета. — Я пойду домой. Уже поздно.
— И мне очень жаль вашего ребенка, — продолжал Алекс. — Наверное, это самое страшное, что только может случиться в жизни женщины. Мне очень жаль, Шерон.
— Это было давно, — ответила она. — Может быть, у меня еще будут дети… Ведь я через месяц выхожу замуж.
— Да, конечно, — тихо произнес Алекс, вдруг вспомнив то, о чем он старался не думать все это время.
— И я очень хочу этого, — продолжала она. — Мне очень нужен ребенок.
Она как будто убеждает его в чем-то, подумал Алекс. Или убеждает себя.
— Я рад за вас, — примирительно сказал он. Он чувствовал сейчас все, что угодно, но только не радость. Он чувствовал себя обделенным. Одиноким. — Если ваш друг в состоянии сделать вас счастливой, Шерон, я рад за вас.
— Он может сделать меня счастливой, — ответила Шерон. — Я уже счастлива. Я люблю его.
Алекс кивнул и выпрямился, уже не опираясь на фортепьяно. Шерон медлила, как будто не решаясь уйти без его разрешения.
— Идемте, — сказал Алекс. — Я провожу вас. Но у дверей гостиной он придержал ее за локоть.
— Шерон, — сказал он, — ваше пение в самом деле было чудесно. Мне хотелось придушить леди Фаулер, когда она нелестно отозвалась о вашем искусстве.
Она повернулась к нему с улыбкой, на этот раз искренней и лучистой. Улыбка удивительно шла ей.
— И я уверен, — продолжал Алекс, — что первое место на празднике вам гарантировано.
— Но вы ведь не слышали, как поют мои соперницы, — возразила ему Шерон.
— А мне и ни к чему слушать их, — рассмеялся Алекс. — Я уже не могу быть беспристрастным. Я уверен, что нет женщины с голосом лучше вашего и нет песен, таких же трогательных, как те, которые поете вы.
Шерон не смогла сдержать радостного смеха.
— Вот было бы хорошо, — сказала она, — если бы вы вошли в жюри. И чтобы вы были там единственным судьей.
Алекс рассмеялся и открыл дверь. Он чувствовал, что должен сделать еще что-то, чтобы стереть с ее лица последние следы расстройства от встречи с Фаулерами.
— Я постараюсь дать взятку, чтобы попасть в жюри, — пошутил он. — Но нет, это не понадобится делать. Я просто приду на праздник, чтобы еще раз послушать ваше пение и поздравить вас с победой, Шерон. — Обещание вырвалось у него невольно, но он нисколько не пожалел о нем.
Шерон уже не смеялась, хотя теплый свет еще струился из ее глаз.
— Это валлийский праздник, и все там будет по-валлийски, — предупредила она его. — Вы заскучаете.
— В таком случае вам придется поработать еще и моим переводчиком, — ответил Алекс. — И потом, разве язык музыки не самый универсальный язык в мире? Да и Верити уже твердо решила, что отправится на праздник вместе с вами. А кто я? Я всего-навсего отец, и что значат мои желания против желаний шестилетнего ребенка?
— Вам лучше бы отправиться в карете по длинной дороге вокруг гор, — посоветовала Шерон. — У вас вряд ли хватит сил, чтобы пройти через горы с нами.
Алекс остановился у парадных дверей, настежь распахнутых дворецким.
— Это звучит как вызов, — усмехнулся он. — И я принимаю его. Но если я все же не перенесу тягот пути, тогда вы с Верити возьмете меня за руки и дотащите до вершины горы. А там можете подтолкнуть меня, и я кубарем скачусь вниз.
Искорка веселья вспыхнула в ее глазах и тут же погасла. Она повернулась и сбежала по ступенькам.
— До свидания, миссис Джонс, — сказал ей вслед Алекс.
Несколько минут он еще стоял в дверях, провожая ее взглядом. Улыбка сошла с его лица. Итак, он вновь поддался искушению. Он пойдет с людьми из Кембрана — с ее народом — через горы на их главный праздник. Нужно будет узнать, как он называется по-валлийски. Верити подскажет ему.
Сегодня они вместе смеялись и вместе горевали. Сегодня он разделил с ней ее горе и ее радость. Кажется, она становится дорога ему, подумал Алекс, и в его сердце снова шевельнулась тревога.
Глава 12
Улицы вокруг церкви были так запружены народом, что яблоку негде было упасть, или, как во всеуслышание заявляла миссис Бейнон: «Какие там яблоки! Ветерку до подмышек не добраться!» Но причитания толстухи тонули в общем гвалте и оживлении: люди радовались редкой возможности праздно поболтать друг с другом, посмеяться удачной шутке. Ребятня мельтешила в ногах у взрослых, играя в прятки за материнскими юбками. Женщины постоянно теряли детей из виду, громко окликали, находили и отчитывали, призывая к порядку. Изредка женский гомон покрывался строгим отцовским голосом, заставлявшим сорванца присмиреть на пару минут, но вскоре общее веселье вновь подхватывало его и он возвращался к своим шумным забавам.
Так всегда начиналось это утро, сумасшедшее и взбудораженное утро дня валлийского айстедвода. Шерон каждый год удивлялась, как получается у всех этих людей быть на ногах до восхода солнца, когда еще не отступила ночная прохлада. Не было ни одного мужчины, ни одной женщины или ребенка Кембрана, кто остался бы в это утро дома, — все собрались у церкви и ждали сигнала, чтобы отправиться в нелегкий подох через горы. В открытых настежь дверях церкви стояла арфа Глэнис Ричарде; ее предстояло водрузить на тележку, сооруженную специально для таких случаев, и, когда люди двинутся дружной вереницей в направлении гор, Ифор Ричарде с двумя сыновьями потянут ее следом за всеми. Глэнис ни за что не хотела идти на айстедвод без своей арфы. Слава Богу, что наш органист не такой привереда, шутили люди. — А где же отец Ллевелин? — громко, чтобы слышали все окружающие, вопрошал Янто Притчард. — Наверное, все еще спит? Ну-ка, кто пойдет со мной, кто поможет доставить его сюда?
Раздались крики и смех. Идея пойти к священнику и вытряхнуть его из теплой постели всем пришлась по душе. Но смельчаков на этот подвиг не нашлось.
Но вот в дверях церкви появился и сам отец Ллевелин, в своей лучшей черной сутане и начищенных до блеска черных ботинках. Он поднял вверх руки, призывая всех к тишине. Несмотря на предстоящий поход и тяжелый подъем в гору, он провел в молитвах весь вчерашний день и сегодняшнюю ночь. Площадь перед церковью затихла почти сразу.
— Помолимся Господу, — произнес отец Ллевелин. Его сильный голос проникал в душу каждого прихожанина.
Все склонили головы в молитве. Даже Эмрис, отметила про себя Шерон, вместе с остальными склонил голову. И в этот момент она почувствовала, как сильная рука Оуэна берет ее ладонь, и их пальцы сплелись.
Они не пришли, думала Шерон, пока звучала молитва. Она не видела графа со дня того ужасного чаепития. Но Верити уверяла ее, что они с отцом обязательно пойдут на айстедвод. Девочка всю неделю не находила себе места от возбуждения. Но видимо, граф в конце концов рассудил, что ему не пристало участвовать в народном гулянье. Шерон убеждала себя, что их отсутствие ничуть не разочаровало ее. А если даже и разочаровало, то только из-за Верити. Малышке так хотелось праздника.
— Так-так, — вдруг произнес Оуэн, когда казавшаяся нескончаемой молитва наконец завершилась и прозвучало общее «аминь», уступая место шуткам и смеху, а женщины с новой энергией принялись созывать детей, чтобы отправиться в дорогу. — Интересно, чему мы обязаны такой чести?
Шерон оглянулась и увидела в толпе графа Крэйла. Верити восседала у него на плече; она сразу же заметила Шерон и весело замахала ей руками. Шерон до сих пор не сказала Оуэну, что граф с дочерью собираются пойти вместе со всеми на айстедвод.
— Они слышали репетицию мужского хора, — ответила она. — Наверное, они решили поболеть за нас, Оуэн.
— Ну-ну, — сказал он, усмехаясь и сжимая ее ладонь. — Но у тебя сегодня выходной, так? И он сам может присмотреть за дочкой. Ты ведь будешь со мной, верно?
— Разумеется. — Она улыбнулась ему. Ее улыбка была широкой, но не вполне искренней.
— А может быть, — продолжал Оуэн, — он пришел поболеть за тебя? Ты пела для него в замке?
— Да, — сказала Шерон. — Я ведь говорила тебе, что учу Верити музыке. Мне выделили целый час, чтобы я получилась игре на фортепьяно. Несколько раз я уже брала ее с собой, чтобы дать первые уроки пения.
— А граф? — повторил свой вопрос Оуэн. — Ты пела для него, Шерон?
Как ей хотелось бы научиться не краснеть! Шерон чувствовала, как вспыхнули румянцем ее щеки.
— Однажды он велел мне привести Верити к чаю, — призналась она. — У него сидел… сидели гости. И он попросил, чтобы я спела для них.
Толпа тем временем двинулась по улице в сторону холмов. Им понадобится добрых три часа, чтобы добраться до соседнего города, но они будут там вовремя, к самому открытию айстедвода. Позор тому городу, чьи люди опоздают на праздник!
— Я волнуюсь, — сказала Шерон. — А ты, Оуэн?
— Мне-то что, я пою в хоре и всегда могу спрятаться за чью-нибудь спину, — ответил он. — Да и тебе нечего волноваться, кариад. У тебя самый красивый голос в наших долинах. Ты бы и в прошлом году победила всех, но нет справедливости в Уэльсе.
Шерон рассмеялась и тут же вспомнила, как развеселило ее, когда граф Крэйл рассуждал о взятке, чтобы попасть в жюри. И как потешило ее его предложение спустить его под гору кувырком. Невольно она поискала его взглядом в толпе и обнаружила, что он совсем близко.
— Мерзкие мальчишки! — грохотал у дверей церкви свирепый Ифор Ричарде. Его Глэнис стояла рядом, в огорчении ломая руки. — Они решили спрятаться, когда почувствовали, что придется повкалывать. Хорошо же, я устрою вам прятки, попадитесь мне только под руку!
— Я не буду играть на их арфе, — причитала Глэнис. — Мои пальцы не знают ее, я опозорю себя и весь Кембран, если собьюсь.
— Цыц, женщина! — прорычал Ифор, мрачный, как грозовая туча.
Оуэн рассмеялся и, отпустив руку Шерон, поспешил к ним, чтобы предложить помощь, но его опередили.
— Какие-то проблемы? — обратился к Ифору граф.
— Проблемы? Да вот, эта чертова арфа, — буркнул Ифор. Он был так зол, что не счел нужным подбирать выражения, разговаривая с графом, хотя и заговорил по-английски. — Нет, вы скажите мне, почему нельзя сделать такую штуковину, чтобы она звучала так же, как арфа, но чтобы ее можно было носить под мышкой? Глэнис, видите ли, не может играть на другой арфе. Можно подумать, между ними есть какая-то разница! А мне вот придется тащить ее через горы, эту тонну железок и деревяшек. Я сколотил тележку, чтобы как-то справиться с этим делом, а мои сорванцы куда-то попрятались. Им-то что? Они не хотят помочь своему папочке ублажить их мамочку. Ну вот где они? Носятся где-то с другими мальчишками, и голова у них не болит. Ох и достанется их задницам, дайте только добраться до них! Уж я спущу с них штаны!
У Оуэна от смеха тряслись плечи, да и Шерон едва сдерживалась, чтобы не расхохотаться. Однако бедному Ифору было в этот момент совсем не до смеха. Да и Глэнис готова была разрыдаться в истерике.
Граф широко улыбнулся.
— Мне кажется, я мог бы помочь, — сказал он. — Пара крепких мужчин должны справиться с этой работой. Один мог бы тащить тележку, а второй подталкивать ее сзади и придерживать арфу. Я готов стать этим вторым.
— Ой! — Глэнис испуганно закрыла ладонью рот, а потом, подавшись к мужу, зашептала ему по-валлийски: — Ни в коем случае, Ифор. Ведь это же граф Крэйл.
— Ну и что! Ради славы Кембрана я приму помощь самого короля Англии, — торжественно заявил Ифор. — Хорошо же, добрый человек. Давайте ласково, как сможем, поднимем эту штуковину на тележку и дружно покатим ее в гору. Я сделал в своей жизни только один глупый поступок, доложу вам, и было это, когда решил жениться на арфистке.
— Верити! — Граф нашел глазами дочь, а потом посмотрел на Шерон.
Он, видимо, уже давно заметил ее. Может быть, он специально подошел к Ифору, чтобы оказаться рядом, подумала Шерон.
— Возьми миссис Джонс за руку и пообещай, что не потеряешься.
Так Шерон и Оуэн, с оживленно тараторившей Верити между ними, приблизились к подножию гор. Оуэн молчал и только хмуро поглядывал на Шерон.
Они еще не прошли и полпути до вершины, а Алекс уже остался в рубашке; его плащ развевался на ветру, перекинутый через арфу. Алекс был очень доволен собой. Несколько недель кряду он осматривал свой завод и шахту, заходил даже в дома к некоторым из рабочих, пытаясь понять, о чем они думают, что их тревожит. Все безрезультатно. И вот сейчас, глядя в спину Ифору Ричардсу и толкая в гору бесполезную тележку с огромной арфой — в самом деле, порой казалось, что проще взяться вдвоем и понести ее на плечах, — он вдруг почувствовал себя причастным к жизни этих людей. Наверное, он всегда будет им чужим, наверное, никогда не сможет понять их до конца, как они не смогут понять его, но хотя бы в этом незначительном, малом деле они смогли найти взаимопонимание. Они не отвергли его и предложенную им помощь.
Он оказался объектом бесконечных и порой беспощадных шуток как для мужчин, так и для женщин. Стайка ребятишек даже затеяла хоровод вокруг тележки: сцепившись за руки, они пели какую-то песенку и просили его подыграть им, пока Глэнис Ричарде не зашикала на них и не прогнала прочь. Выглядела она при этом так, словно ее вот-вот хватит удар. Но Алекс так и не понял, отчего ее так разобрало — от смущения перед ним или от тревоги за свой драгоценный инструмент.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52