— Каким женщинам, шеф?
— Старушкам, Морель. Черт возьми, вы же видите, что остальные недееспособны!
Морель идет к выходу.
— Стойте!
Скрип каблуков.
— На этой чертовой крыше следы были?
— Да, шеф, возле трубы. Кто-то там недавно ходил, и следы вели к желобу, и вот как раз, когда Дюпюи нагнулся, чтобы получше их рассмотреть…
— Ясно, хватит!
Морель убегает.
— Значит, моя племянница была права! — ликует дядюшка. — Именно оттуда этот тип и проник в дом, и оттуда он и смылся, убив бедную Вероник.
— Вы знали Вероник Ганс?
— У вас что, замедленная реакция? Да, разумеется, я знал Вероник Ганс. Как и все тут. Не оченьто симпатичная девушка. Она поругалась с Соней из-за Пайо.
— Пайо? — повторяет Лорье.
— Да, инструктор. Ему нравилась Соня, а Вероник это не нравилось. Ну, это с вашим делом никак не связано. Мы говорили о каминной трубе.
Я почти что слышу, как скрипят зубы Лорье, когда он отвечает:
— Точно.
— Вот только, — задумчиво продолжает дядя, — он не мог пробраться через трубу этим утром, пока мадам Реймон готовила завтрак. Она бы его заметила. Значит, он должен был войти прежде, чем она принялась за работу. Когда она начинает?
— Мерканти, в котором часу кухарка начинает работать с утра?
— В семь тридцать, старшина.
— И где же он прятался полтора часа? — спрашивает дядя.
— Он мог затаиться на лестнице, там никто не ходит, — предполагает Мерканти.
Или в комнате. В комнате Леонара, отправившегося на прогулку. В комнате Жюстины, которая не слышала, как вошла Вероник и украла ее портсигар. А, кстати, что за странная идея — своровать такую штуку! А кто-нибудь проверял, не унесла ли она чего еще? Я шевелю пальцами, Лорье снова дает мне блокнот. Пишу свой вопрос.
— «Вы проверили, не украла ли Вероник Ганс у Жюстины что-то, кроме портсигара?», — вслух читает дядя. — Какой портсигар? Ты же не куришь?
— Я больше не курю, — поправляет его Жюстина.
— Портсигар, который вы ей подарили, — отвечает Лорье одновременно с ней.
— А! — говорит дядя.
— Честно говоря, со всей этой суматохой я и не подумала проверить, не исчезло ли что-то еще, — объясняет Жюстина. — Пойдешь со мной, Ферни?
Ферни! В жизни не слышала ничего глупее! Ферни! А почему не Фефе? Всем на свете известно, что уменьшительное от Фернана — Нану, во всяком случае, моя тетя звала его именно так.
Ферни и его Дульцинея уходят вместе с Тентеном. Я тычу пальцем в кожаную подушку, словно хочу провертеть там дырку. Нет, я вовсе не представляю себе, что это — глаз Жюстины. В любом случае, зачем ей глаза, этой лгунье. Почему лгунье? Ах, да, портсигар! Дядя словно с луны упал. Внимание, Элиз, напрашивается важный вывод: если дядя не подарил ей портсигар, Вероник не могла его украсть. Но он был при ней. Вернее, у нее нашли портсигар с инициалами моего дяди.
— Больше воды не хотите? — приветливо спрашивает Лорье.
Он меня сбивает! Машу рукой.
— Ладно, я вас на минутку оставлю. Постарайтесь отдохнуть.
О'кей, чао! Так на чем я остановилась? Ах, да: а) Если Вероник не украла у Жюстины портсигар, почему Жюстина утверждала обратное? б) принадлежал ли этот портсигар моему дяде? в) почему он находился у Вероник Ганс в то самое утро, когда она пришла в ГЦОРВИ, чтобы увидеться с кем-то, кому она должна была сообщить «нечто важное»? г) украла ли она портсигар у моего дяди? Если да, то мы возвращаемся к пункту а); д) дарил ли дядя тяжелый серебряный портсигар Вероник Ганс? е) неужели я переберу весь алфавит, а ответа так и не найду?
Мне надо поговорить с дядюшкой с глазу на глаз.
Хорошо было бы получить обратно кресло, тогда я смогла бы передвигаться. Пока что я кажусь сама себе старой тряпичной куклой, которую забыли на этажерке. Жандармы ходят взад и вперед, не удостаивая меня и словом. Эй, я здесь, я живая! Может быть, я стала невидимкой? Призраком. Как подумаю о напыщенной речи Вора, изображавшего дух… Но зачем? Почему?! Почему! Есть же какая-то подоплека у всего этого кошмара. Людей не убивают просто для забавы. Бомбы не бросают для развлечения. Он действительно хотел всех нас уничтожить? Или, согласно теории Жан-Клода, он просто пускает пыль в глаза?
Почему Тентен все время ходит за дядей?
Пытаюсь передвинуться на диване, приказываю этим проклятым ногам сдвинуться в сторону. Напрасный труд. А, есть идея: я цепляюсь за спинку здоровой рукой и пытаюсь подтянуться, напрягая кисть. Бах, неловко валюсь обратно на подушки. Интересно, на что я похожа, лежу тут, наполовину перевернувшись, с вывороченными ногами. Судя по всему, волнует это только меня.
12
Сколько же времени я так лежу, скорчившись, на этом диване? Может быть, Вор уже убил всех. Не шути с этим, Элиз. «Вор». Что это такое, «Вор»? Концепция. Абстракция. Олицетворение Зла. Невозможно даже представить себе существо из плоти и крови, достаточно сказать «Вор», это то же самое, что сказать «пугало». Не понимаю смысла этого спектакля в кухне. Жан-Клод прав: если бы этот тип хотел всех нас убить, это не составило бы для него труда. Ну и что тогда?
Ах, наконец, кто-то пришел! Кто-то падает на диван возле меня, со стороны моей плохой руки. Сейчас меня усадят. Нет, меня не усаживают, кто-то медленно дышит. Запах табака. «Житан», как у Тони. На мгновение представляю себе, что Тони решил сделать мне сюрприз и приехал.
— Вы должны понять одну вещь, — шепчет мне незнакомый голос, о котором я даже не могу сказать, женский он или мужской, — одну вещь: жизнь — это бутерброд с дерьмом.
Потом человек, курящий «Житан», встает. Шаги удаляются в сторону двери. Эй, постойте! Дверь закрывается. И я так и остаюсь лежать носом в подушках. Я совершенно не представляю, кем был этот таинственный посетитель. И не могу сказать, что его юмор ободрил меня. Как же эта цитата звучит полностью? «Жизнь — бутерброд с дерьмом, и каждый день вы откусываете следующий кусок». Еще один моралист! Ну, хватит, сколько мне я еще тут корячиться! Барабаню пальцами по стене. Снова дверь. Если это еще кто-то собирается произнести идиотскую цитату…
— Что это вы тут изображаете? Выставили трусы напоказ! — отчитывает меня Иветт.
Все нормально, я изображаю индюшку на диване. Иветт хватает меня и, кряхтя, усаживает
— Замерзший жандарм начинает отогреваться, — говорит она. — Мы сняли с него промокшую одежду и надели пижаму Яна. Кстати, о Яне: учитывая холод, Лорье разрешил запереть его в доме. Его привязали к отоплению в столовой, смешно смотреть. Ваше кресло подняли, оно в порядке, хотите, чтобы вас туда посадили?
Сжимаю и разжимаю пальцы — это наш с Иветт условный знак, обозначающий «да», у нас полно подобных сигналов.
— Пойду, найду кого-нибудь.
Итак, неизвестный визитер имел возможность обозревать мои трусики. Надо полагать, это его не слишком развеселило. Тем не менее я надеюсь, что не это грустное зрелище вдохновило его на такие рассуждения о жизни!
Иветт возвращается с Морелем, и они вдвоем усаживают меня в любимое кресло. Любовно ощупываю подлокотники, колеса. О, милое кресло, какое счастье вновь обрести тебя, твои хорошенькие кнопочки, твой запах стали и больницы! Ты — стремительный жеребец, на котором я гарцую по миру, теперь одинокий ковбой Элиз снова может отправиться на поиски приключений! Пользуюсь возможностью врезаться в ноги Мореля, который не решается вскрикнуть. Старея, я становлюсь шутницей. Вот подождите, доживу до болезни Альцгеймера, тогда повеселимся!
Иветт довозит меня до столовой. В игровой по телевизору идут мультфильмы. Я слышу, как смеется Клара.
— Мадам Реймон и Франсина пошли подсчитывать убытки, — сообщает Иветт. — Ну как, бригадир, приходите в себя?
Мужской голос бурчит:
— Понемножку.
— Сделаю вам еще грогу.
Я бы тоже с удовольствием выпила грогу, мне холодно. Поднимаю руку, но Иветт меня не замечает. Бригадир Дюпюи сморкается и чихает каждые десять секунд. В камине потрескивает огонь. Приближаюсь к очагу. Приятное тепло, приятный успокаивающий запах. Иветт возвращается с грогом и снова деловито убегает. С завистью вдыхаю запах горячего рома.
— О, ты здесь! Мы тебя искали!
Дядя.
— Вроде бы в комнате Жюстины все на месте.
Конечно: трудно представить, чтобы Вероник что-то украла, а жандармы, обыскивавшие тело, ничего не нашли.
— Я видел твой портрет — замечательно! И портрет Леонара — очень впечатляет. И фотографии симпатичные, кто это снимал?
— Какие фотографии? — спрашивает Жюстина.
— Что значит «какие фотографии»? Те, которые ты пришпилила над кроватью.
— Я не пришпиливала никаких фотографий.
— Да? Ну, может быть, Иветт или мадам Ачуель. Там Элиз, сидящая в своем кресле на террасе и перед окном в гостиной, за занавеской… очень художественный снимок. И рыженькая девушка со скакалкой.
— О чем ты рассказываешь? — недоумевает Жюстина.
— И скадрировано весьма удачно. Я не знаю, кто эта рыжая девушка, довольно хорошенькая, лет двадцати, с роскошными волосами. Но взгляд у нее странный…
— Магали.. , — бормочет Жюстина. — Фотография Магали над моей кроватью?
— И Элиз тоже, я только что сказал. Очень четкие, явно сняты с приближением.
Моя фотография на террасе. Моя фотография за окном. Перед тем, как нападать, он меня фотографировал. И потом вывесил эти снимки у Жюстины, зная, что она не может их увидеть. Но Леонар, он-то что? Ручку.
«Леонар видел эти снимки?»
— Откуда я знаю! — возмущается дядя.
— Что она написала? — спрашивает Жюстина. «Спроси у Леонара».
— Чего ради? — в голосе дяди звучит недоумение.
— В чем же дело? — нервничает Жюстина.
— Ох! Жюсти, пару минут, прошу тебя. Жюсти! «Жюсти и Ферни на лодке катались… »
— Элиз хочет, чтобы я спросил Леонара, видел ли он эти чертовы фотографии, — со вздохом объясняет он.
— Не груби, Ферни, тебе не идет. Если бы Леонар их видел, он бы мне сказал, я думаю.
— А разрешения пописать он у тебя тоже спрашивает? — усмехается дядя.
— Ферни!
— Да с чего это вы обе так завелись из-за этих фотографий?
— Надо понять, кто их снимал, — объясняет Жюстина. — Ферни, будь добр, сходи за фотографиями и позови старшину.
— Что за чушь!
— Нет, не чушь. Элиз меня прекрасно поняла. Сделай, как я прошу, пожалуйста. Рыжая девушка, это, конечно, Магали, та, что вроде бы повесилась на бельевой веревке. А ты говоришь, что она сфотографирована со скакалкой.
— Дьявол! Я сказал «скакалка», там какая-то пластиковая веревка, она держит ее перед собой, я и подумал…
— Милый, довольно думать, сходи за фотографиями.
Дядя поспешно уходит. Я кашляю, Жюстина кашляет, Дюпюи кашляет.
— Я слышал ваш разговор, — говорит он нам, — … и правда, тут будешь гадать, кто же это снял, понимаете, о чем я?
Да, в наши дни даже жандармы с трудом выражают свои мысли!
Он сморкается, чихает и продолжает:
— Тухлая тут атмосфера, что-то нечисто. Я-то сам из Оверни, я такие вещи чую. Тут не полицию нужно вызывать, а изгонять дьявола. Тут много народу померло, еще когда лечебница была, а это всегда несчастье приносит.
Я вспоминаю маленькую куклу без одежды, валявшуюся в заброшенном Центре, свое ощущение, будто меня подстерегает людоедка.
— Эгрегоры.. , — вздыхает Жюстина, — парящие над нами эгрегоры очень зловредны. Мы выделяем слишком много злости, слишком много горечи.
— Когда я был там наверху, на крыше, я увидел эти следы, они вели к краю…
Он понижает голос:
— Я наклонился и увидел белое лицо без глаз и черный плащ, летевший по ветру, у меня сердце в пятки ушло! И тут этот говнюк Морель заорал, я подскочил — и ба-бах!
Он на мгновение умолкает… наверное, размышляет над тем, какой говнюк Морель?
— А когда меня из цистерны вытащили, я посмотрел наверх и ничего не увидел! Nada!
— Вы рассказали об этом своему начальнику? — интересуется Жюстина.
— Да, он сказал, что это убийца так переоделся. Но я-то не уверен, что это маскарад. Может быть, это холодный ночной ветер превратился в него. Может быть, его и поймать-то невозможно.
Ну вот, ряды мистиков множатся.
— Знаете, — продолжает бригадир, — когда я свалился в ледяную воду, мне показалось, что я скольжу по туннелю, гладкому, как желе, а в конце его горел свет.
— Без всякого сомнения, вы потеряли сознание, — говорит Жюстина, — и перед вами промелькнула жизненная сила.
— Может быть, но только я уверен, что на дне цистерны что-то было, да и кто знает, случайно ли я туда упал?
— Убийца мог что-то спрятать в цистерне? — вслух размышляет Жюстина.
— Вот фотографии, — кричит дядя, влетая в комнату. — Где малыш Лорье?
— Не советую вам говорить о шефе в таком тоне, — говорит ему пробегающий мимо Шнабель. — С виду он мальчишка, но, поверьте, он способен на многое! Он чемпион по кикбоксингу!
Какая досада, что кикбоксинг бессилен против ночного ветра, вооруженного кусторезом!
— Вы меня искали? — Лорье внезапно входит в комнату.
— Я нашел эти фотографии в комнате Жюстины, и она настаивает, чтобы я показал их вам, — объясняет дядя.
— Я не знала, что эти снимки висят над моей кроватью, я не подозревала об их существовании, — уточняет Жюстина.
— Посмотрим… Элиз, опять Элиз, Магали с… о, нет! Она в вашей комнате, Элиз, я узнаю обои, и она держит в руке бельевую веревку; она не видела, что ее снимали, она смотрит на что-то в окно.
— Она кого-то подстерегает? — предполагает дядя.
— Вы назначили ей встречу в своей комнате? — спрашивает меня Жюстина.
Я машу рукой.
— Что ответила Элиз? — спрашивает Жюстина в пустоту.
— Кто-то мог сказать Магали, что она должна ждать Элиз в ее комнате… — бормочет Лорье.
— А зачем она должна была принести веревку? — спрашивает у него дядя.
— Этот тип мог ей что угодно наболтать.
Ручку. «Магали узнала Вора по телевизору, она думала, что это мой друг».
— Да, вполне вероятно. Он убеждает ее подняться, идет за ней, фотографирует и убивает ее, — мрачно заключает Лорье. — Так же, как он сфотографировал Элиз, прежде, чем напасть на нее. Тут, на террасе, на солнышке, и тут, возле балконной двери. Ишь, наладился! Вообще-то, я был прав насчет переодевания. Дюпюи видел плащ, зацепившийся за желоб.
— Он сказал нам, что не смог его поймать, — говорит Жюстина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36