— О! Но это невозможно! — восклицает Иветт.
Ян рассуждает правильно. Никто не мог знать, что Магали поднимется ко мне в комнату. Значит, убийца был там, готовый действовать в любой момент.
Напрашивается не самый приятный вывод.
— В любом случае, — говорит Иветт, — это не проясняет вопроса о том, что это — несчастный случай или самоубийство.
— Но ведь кто-то должен был дать ей бельевую веревку! — отвечает Ян.
— Вы развели целую историю с этой веревкой! — возражает Иветт. — Она могла подобрать кусок где угодно. Вот вернулся же недавно Кристиан со старой выхлопной трубой. Он говорил, что это его труба. Магали могла принять бельевую веревку за прыгалку. Вы же знаете, что она вела себя как маленькая девочка.
— Мне надо вернуться, — вздыхает Ян, — или нам влетит от мамаши Ачуель.
— Франсина принимает очень близко к сердцу все, что касается Центра. Она очень волнуется за всех нас, — холодно говорит Иветт.
— Она больше всего волнуется за репутацию своего заведения. Люди, которые избавляются от своих близких, сплавляя их в подобные места, вряд ли обрадуются слухам, что отправляют их туда на убийство.
Этого я пропустить не могу. Блокнот: «Думаете, у всех есть необходимое время и деньги, чтобы целыми днями заниматься инвалидами?».
— О-ля-ля, что за речи! Простите, но мне немного не по себе, и потом вы, наверное, заметили, что большой любви у нас с Ачуель нет. Я жду-не дождусь, когда закончится мой контракт! Мне действительно пора! — заключает он и встает.
Фырканье и короткий лай Тентена. Судя по всему, ему уже надоело пить чай. Я треплю его по голове. Блокнот: «Может, немного пройдемся?»
Иветт со вздохом поднимается. Мы медленно идем по залитой солнцем главной улице. Два варианта: либо кто-то тайком пробрался в дом, чтобы убить Магали, как только представится возможность, либо убийца — один из обитателей Центра. Воспитатель или пансионер. Разве трудно разыграть из себя неполноценного человека? Конечно, это не относится к самой Магали или, скажем, к Жан-Клоду. Но кто может сказать, что Жюстина на самом деле слепая? А Леонар инвалид? Контртенор Леонар. Голый в комнате, собирается принять душ. Чтобы смыть рыжие волосы Магали?
Но почему собака не узнала убийцу своей хозяйки, если он живет в Центре?
Перец! Запах перца! Чтобы заглушить его запах!
А если так, значит, это действительно один из нас.
Вернемся назад.
Перед отъездом на отдых я получаю письмо с угрозами, подписанное «Д. Вор».
Вскоре после моего приезда убийца-садист убивает Марион Эннекен, двадцати девяти лет.
В тот же день я знакомлюсь с Соней Овар, барменшей и по совместительству проституткой, крестницей моего дяди.
Почти одновременно я знакомлюсь с Яном, воспитателем Центра для инвалидов.
Мне дарят кусок мяса, на самом деле — кусок Марион. Я его съедаю.
Потом мне дарят второй кусок мяса. Мы отправляем его на анализ.
Вскоре после этого убивают и Соню.
У Яна было назначено с ней свидание.
Жандарм, ведущий расследование, был любовником Сони.
Нет, нет, так не пойдет. Надо построить диаграмму, иначе я не разберусь. С одной стороны Марион, с другой — Соня, и все связи. Попробуем нарисовать в уме.
— Пойду куплю газету.
О'кей. Так где я остановилась? Ох! Слишком много вопросов, слишком много фактов для сопоставления, все путается. Например, две жертвы оказались расчлененными. Но по-разному. В этом кроется какой-то смысл? Мне дарят кусок ляжки. Чтобы я пошла. Два глаза. Чтобы я увидела? Стоп, Элиз, это уже бред. Убийца не настолько примитивен, чтобы призывать тебе на помощь столь экзотические силы: он попытался сбросить тебя с террасы! Может быть, чтобы ты полетела?
— Тут про вас!
Невозможно думать под непрерывный шум словесного потока. Что?
— Небольшая заметка о смерти Магали. «Кастен: Трагическая смерть в ГЦОРВИ. Магали Дельгадо, молодая обитательница Центра, погибла в результате несчастного случая в комнате Элиз Андриоли. Элиз Андриоли — та самая мужественная молодая женщина-инвалид, которая два года назад, будучи прикованной к креслу, смогла найти ключ к страшным убийствам детей в Буасси-ле-Коломб». Обо мне ни слова. Даже не написали, что мне пробили голову, когда я пыталась помочь вам!
Ну вот, еще пять минут, и я окажусь виноватой во всем! Я заставляю людей убивать и расчленять себе подобных. Что, Психоаналитик? А если это правда? Если от меня действительно исходит злая сила, та кровавая аура, о которой говорила Жюстина, незрячая ясновидящая? Спасибо, Психоаналитик, меня это ободряет. Отныне помалкивай, пока тебя не спросят.
Еще некоторое время мы гуляем в молчании, и вдруг Тентен издает глухое ворчание. Тяну за ошейник, но он не прекращает, он замер, шерсть встала дыбом.
— Да что это с собакой? — удивляется Иветт. — Наверное, кошку увидел.
По-моему, хищника покрупнее кошки. Блокнот: «Где мы?»
— Возле лыжной школы.
«Кто вокруг нас?»
— Ну… Семья. Два мужчины. Человек только что припарковался. Жандарм регулирует движение. Детишки возвращаются с лыж…
«Куда смотрит Тентен?»
— На паркинг.
«Много людей?»
— Порядочно!
Тем хуже. Я отпускаю пса. Но он не трогается с места. Он прижимается ко мне и дрожит. Ему страшно.
«Иветт, Вор здесь, точно».
— Потому что Тентен увидел кошку?
«Он боится не кошек, а того, кто ударил его ножом!»
Я пишу так быстро, что ручка царапает бумагу. Иветт читает, заглядывая мне через плечо.
— Вы думаете?! Боже мой, на нас смотрит какой-то человек. Старик с порочными глазами. Ах, нет, он ждал свою жену. А два инструктора? — шепчет она мне. — Пойду, посмотрю поближе.
Она уходит. Слишком поздно, собака уже не ворчит. Вор сбежал. Я разочарованно барабаню пальцами по подлокотнику кресла в ожидании возвращения Иветт.
— У них на эмблемах вышиты имена: Эрве и Вероник.
Звучит пугающе. Именно те два подозрительных инструктора!
— Я спросила у них расценки за час занятий, и при этом наблюдала за Тентеном: он не реагировал.
Верно. Если бы он решил, что Иветт в опасности, он бы бросился на них, несмотря на свой страх.
— Это вы Элиз Андриоли? — внезапно спрашивает меня молодой, уверенный женский голос.
— Что вы хотите? — вмешивается Иветт.
— О вас написано в газете, — говорит мне молодая женщина, не обращая внимания на вопрос. — Из-за вас нас тут жандармы достают!
— Это мадемуазель Ганс, — объясняет мне Иветт. — Лыжный инструктор.
Мадемуазель Ганс склоняется надо мной:
— Если я потеряю работу…
Тоже мне, крутая! Блокнот: «Простите, что меня пытались убить».
— Может быть, тут вы и не виноваты, но эта идиотка, что покончила с собой, сказала легавым, что на вас напал инструктор!
«А в этом виновата я?»
— О! Ну ладно-ладно. Пока суд да дело, все на нас косо смотрят. Нам задавали кучу вопросов относительно нашего расписания в день убийства Сони и бродяжки. Ну, вам-то в вашем кресле можно не беспокоиться, вам-то что до этого!
Какая милая молодая женщина! Живая, энергичная, общительная.
Иветт угрожающе произносит: «Ну, хватит уже!». Я очень опасаюсь, что Вероник Ганс в самое ближайшее время получит сумочкой по голове. А сумочка Иветт весит добрых килограмма три.
Блокнот: «Если вам не в чем себя упрекнуть, вы ничем не рискуете».
— Легко сказать! Легавые — они же как собаки, уж вцепятся, так не отпустят.
«Сдайте одного из ваших, так вам будет спокойнее».
— Ну, насмешила! Чертова мумия!
Бум. Сумочка.
— Я сказала: хватит!
— Да она спятила, старая галоша! Да я ее убью!
Гр-р-р.
Глухо, утробно, очень впечатляюще.
— Прочь с дороги, или я спускаю собаку! — кричит Иветт.
— Тебе это так не пройдет! Я буду жаловаться! От души желаю, чтобы этот тип нашел вас!
Вокруг нас шепчутся возбужденные зеваки. Иветт хватается за кресло и рывком сдвигает его с места.
— Эта Ганс просто сумасшедшая! Подумать только, люди ей своих детей доверяют!
Сумасшедшая или нет, не знаю. Перепуганная — это точно. Может быть, раньше ей уже приходилось иметь дело с полицией, этим можно объяснить такую бурную реакцию.
— Не сердитесь на Вероник, она сейчас действительно не в себе, — говорит нам мужской голос с южным акцентом. — Я — Эрве Пайо, продолжает он, — я тоже инструктор. Один из тех, у кого нет убедительного алиби, — заключает он с горечью. — Знаете, на маленьком курорте, вроде этого, все друг друга знают. Малейшее сомнение в вашей моральной устойчивости, и вы потеряете всех клиентов. А тут вдруг убийства!
«Очень сочувствую».
— Не сомневаюсь. Вероник прекрасно знает, что вы тут ни при чем. Но ей нелегко, она только-только начала приходить в норму, так что…
— О чем вы говорите? — спрашивает Иветт.
— Видели бы вы ее два года назад, — шепчет нам Пайо, — вы бы ее не узнали. Тощая, как скелет, глаза безумные… К счастью, она потеряла сознание на улице, ее тут же госпитализировали, это ее спасло.
— Наркотики?
— Мне не следовало бы вам говорить, но это может объяснить… Знаете, она действительно завязала, снова стала заниматься спортом, железная дисциплина, она снова нашла работу, она даже к травке не притрагивается, и вдруг, здрасьте, жандармы. Это тяжело.
— Но не причина, чтобы хамить! — взрывается Иветт.
— Ее надо понять, — говорит Пайо, — Она прошла через ад.
А я по-прежнему в самом аду, я там уже целых три года и, думаю, проведу еще лет двадцать-тридцать. Но это вряд ли утешит нежную Вероник.
— Это полный абсурд, — продолжает Пайо, которому, «по всей видимости», хочется поболтать. — Как будто кто-то из нас убийца! Как будто кто-то из нас мог убить Соню! Она была такая красивая, и потом, такая… настолько… Короче, никакой причины для убийства!
— Вы были с ней близко знакомы? — спрашивает его Иветт тоном, из которого можно ясно понять, какого рода знакомство она имеет в виду.
— Было разок, в начале сезона, — отвечает он без обиняков, — но вы же не будете кричать об этом на всех углах, а? Тем более что старшина на нее здорово запал, это все знали. И Вероник тоже ничего не знает, — добавляет он, еще сильнее понизив голос, — я предпочел помалкивать, если вы понимаете, о чем я, да и потом, она Соню не любила, потому что Соня видела ее во время лечения. Она постоянно боялась, что Соня проболтается. Можно подумать, это было в ее стиле…
«Соня проходила курс детоксикации?»
— Нет, она навещала подругу, и — бац! — наткнулась на Веро! Вы бы видели лицо Веро, когда она мне об этом рассказывала!
Давай, рассказывый дальше, милый, разговорчивый молодой человек!
«Кого навещала Соня?»
— Понятия не имею. Это не важно, важно то, что…
— Эрве!
— Черт, это Веро! Все, я пошел, до скорого!
— Вот ведь трещотка! — восклицает Иветт. — Я уж думала, он не остановится. Ого, видели бы вы, как она его песочит!
Нет, я не вижу. Я занята тем, что прокручиваю в голове пленку с показаниями господина Пайо. Два года назад Соня навещала подругу, проходившую курс детоксикации. Марион Эннекен? Как это узнать? От Лорье. Он может проверить больничные архивы. Наконец у меня появляется ощущение, что мы сдвинулись с места и что угроза ослабевает.
Но даже если мне удастся нащупать связи, существовавшие между жертвами, какое отношение это может иметь ко мне?
Мы возвращаемся в ГЦОРВИ. Атмосфера мрачная. Трагическая смерть Магали произвела на пансионеров сильное впечатление. Для некоторых, таких, как Эмили, понятие смерти слишком абстрактно, и невозможность осознать окончательное отсутствие повергает их в состояние прострации. Другим, вроде Жан-Клода, уход Магали напоминает о собственных болезнях, чреватых неизбежным концом.
К тому же, как ни странно, нам не хватает веселья и энергии Магали. Летиция постоянно корит себя, что находилась в соседней комнате и ничего не слышала. «Я включила радио на полную мощность, техно», — сказала она мне. Но, как бы то ни было, перегородки между комнатами тонкие, так что если бы Магали кричала или вырывалась, она услышала бы ее, несмотря на музыку. Это укрепляет меня в мысли о том, что Магали ничего не заподозрила и не боялась человека, убедившего ее подняться в мою комнату.
Если только она не пришла туда сама, а за ней туда не последовал некто неизвестный. Но что ей могло там понадобиться? Она хотела увидеть меня?
Ты ходишь по кругу, Элиз, ты, как белка в колесе, стачиваешь зубы и когти о решетку жестких рассуждений, не менее жесткие, чем решетка. «Посмотри» по-другому. Подумай иначе. Если я считаю, что убийство — это условие задачи, я должна научиться читать его. Потому что решение скрыто в условии. Спрятано за темными формулировками.
— Я закончила портрет Леонара, хотелось бы, чтобы ты мне сказала свое мнение, Летиция. И вы, конечно, тоже, Элиз.
Я медленно выплываю из свих размышлений. Мускусный запах Жюстины. Летиция, читающая статью об альтернативном роке, нервно шелестит страницами.
— Я совершенно не разбираюсь в живописи, — сухо отвечает она.
— Но мне не нужно мнение профессионального критика, я просто была бы очень рада узнать твое мнение о моей работе. Чисто по-человечески.
Очко в пользу Жюстины. Летиция вздыхает: «О'кей». Меня везут к лифту.
Комната Жюстины. Внутри кто-то есть. Ощущается тепловое присутствие.
— Они пришли посмотреть твой портрет, Лео. Чай еще остался?
— До-б-рый в-е-чер.
Тонкие пальцы Летиции больно сжимают мое плечо. Леонар шарит среди посуды, ударяя одним предметом о другой. Этакая демонстрация. «Посмотрите на животное, вот оно у меня, я его приручила».
— Будь так любезен, можешь повернуть полотно?
Она не произносит слово «дорогой», но оно явно подразумевается.
— Ну вот! — говорит Жюстина, которая в любых обстоятельствах ведет себя так, словно она все видит.
— Боже мой! — шепчет Летиция. — Какое… какое насилие! Все эти цвета, черный и зеленый… такие темные!
— Глубина пропастей межзвездных пространств, кипящих в черепной коробке нашего Лео! — театрально восклицает Жюстина.
— У ме-ня г-ла-за зе-леные, — лепечет Леонар, видимо, для моего сведения.
— Но они такие холодные, такие непроницаемые! — ахает Летиция. — Можно подумать, два камня на дне пруда!
— Леонар полон льда, — объясняет Жюстина, — льда, который трещит и двигается и под которым прорастают весенние цветы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36