- Ну что это такое? Пришёл и взял - скучно!
- Так ведь за это надо и отдать по способности.
- Кто их мерил, наши способности, - равнодушно, даже с оттенком пренебрежения ответила Валентина. - Это гениям легко отдавать свои способности. Он отдаёт, а все вокруг ахают - ух как здорово получается! А если ты самый обыкновенный человек, если тебе и отдать-то нечего? Тогда что?
Она спрашивала о серьёзных, наверное, тревожащих её вещах, но глаза её по-прежнему были ясны и покойны, только где-то в самой их глубине прятался вопрос.
- У вас нет законченной специальности? - предположил Лорка.
- Как это нет? - удивилась Валентина и с некоторым достоинством представилась: - Я дипломированный фильмограф. - И тут же заулыбалась, в этой улыбке была и лёгкая насмешка над собой, и лёгкая грусть. - Только разве в такой работе выразишь себя по-настоящему? Чтобы почувствовать радость от этого, а не просто удовлетворение.
- В экспедицию вам надо, - неожиданно даже для самого себя посоветовал Лорка, - в космос, на неосвоенную планету. Уж там для вас найдётся возможность и шить, и готовить, и собирать всякую всячину.
Она согласно и очень уверенно кивнула головой.
- Знаю, Тим все время твердит мне об этом, - её лицо осветилось какой-то особенной скрытой лаской, - только сейчас нельзя мне в космос.
Лорка секунду непонимающе смотрел на неё и вдруг догадался.
- У вас ребёнок?
Он не сумел скрыть своего удивления; она услышала эту нотку, повернулась к нему и ответила с лёгким недоумением:
- Да.
- Девочка?
- Девочка, - засмеялась она, - а как вы догадались?
Лорка готов был услышать все, что угодно, но только не это. У Валентины ребёнок!
- Вы думали, мальчик? - спросила она, не понимая его растерянности.
- Нет, я сразу догадался, что это девочка, - ответил Федор машинально.
- Как?
Она смотрела на него с насторожённым, но весёлым любопытством, как смотрят на фокусника, пообещавшего показать интересный трюк.
Что мог сказать ей Лорка про интуитивное угадывание, похожее на озарение? Угадал, и все тут, угадал и остался жив, угадал, а потом и сам удивился, что угадал, если, конечно, все это происходит в спокойной обстановке и есть время и охота, чтобы размышлять об этом да удивляться. Но в любопытстве Валентины было столько бесхитростного интереса, что Лорка постарался, как мог, ответить ей.
- Вид у вас такой, - он оглядел её с головы до ног, - мягкий, женственный. Вы ведь любите детей?
- Ой, ужасно! Вот еду сейчас с вами, я ведь к своей девочке еду, и все думаю, как она там? - Валентина сцепила руки, она постаралась сделать испуганное лицо, но из этого ничего не вышло - лицо жило, дышало ожиданием желанной встречи. - И знаю ведь, что ничего случиться с ней не может, а все равно беспокоюсь. Вот говорю с вами, а сама потихоньку представляю, как возьму её на руки, как она будет дышать вот тут, рядом, говорить, тянуть меня за волосы. Как я её купать буду.
В глазах Валентины мелькнули слезы, она тут же засмеялась, смущённо поглядывая на Федора, и все так же увлечённо продолжала:
- Я всегда сама её купаю. Там уж знают и не спорят со мной. Я слышала, они говорят - доисторическая мамаша.
- А почему бы вам не стать воспитательницей? Из вас бы, по-моему, получилась очень хорошая няня.
Валентина с ясной улыбкой покачала головой.
- Я знаю, что получилась бы, но Тим говорит - очень глупо, когда муж уходит в космос, а жена месяцами и годами ждёт его на Земле. Надо ходить вместе. Вот только как я оставлю дочурку - ну просто не представляю!
Лорка сидел, уронив на колени тяжёлые руки. Он не мог, не хотел решиться на такой безжалостный удар. Каждый имеет право на свою радость и на своё горе. Альта говорила верно. Но как разны эти права!
Идя на встречу с Валентиной, Лорка молил судьбу о пустяке, о том, чтобы в её характере найти достоинства или недостатки, позволяющие человеку выстоять в беде; все равно - окаменеть или расклеиться, лишь бы выстоять. Легкомыслие, непостоянство, сильный интеллект, расчётливость, крепкие цепи других интересов - все это смягчает тяжкий удар истины, приглушает эмоции. Он искал что-нибудь и не нашёл ничего. Право! Да, у Валентины было право на своё горе, но было ли право у него, Лорки, бросить это горе в открытую, беззащитную душу? Он задумался тяжело и надолго, поэтому вопрос Валентины хлестнул его кнутом.
- С Тимом что-нибудь случилось?
Любящее сердце - вещее сердце. Уже второй раз она спрашивала об этом. Лорка сумел заставить себя непринуждённо улыбнуться.
- У меня сердце щемит, Федор. - Она сказала это совсем просто, без эмоций, но тревога так и лилась из её глаз.
- Глупости, женские глупости, - резко, почти грубо сказал Лорка. - Если уж вы стали женой космонавта, надо привыкать к тому, что иногда щемит сердце.
Она закивала головой, успокаиваясь.
- Да-да, Тим говорил мне об этом. Рассеянно оглянувшись, Валентина вдруг спохватилась:
- А ясли?
- Неужели проехали? - комично ужаснулся Лорка.
- Проехали, - она смущённо улыбнулась, - это все из-за вас. Напугали вы меня.
- Вот уж не думал, что вы такая пугливая. - Лорка положил на её тёплую мягкую руку свою большую ладонь. - Рад был познакомиться с вами.
- Я тоже. Когда ждать Тима?
- Через неделю, - уверенно ответил Лорка и заискивающе добавил: - Вы не рассердитесь, если я покину вас? Мне нужно забежать к жене, она работает вот в этом здании.
- Пожалуйста, - Валентина засмеялась, - только здесь перехода нет.
- А зачем мне переход? Кто я - покоритель космоса или тюфяк?
Лорка засмеялся, подмигнул и прыгнул со скоростной магистрали через оградительный барьер.
- Упадёте! - крикнула Валентина, вскакивая с дивана. Но Лорка ещё в воздухе сгруппировался и наклонил тело градусов под сорок пять к направлению движения. Шестидесятикилометровая скорость качнула его сильное тело, Федор спружинил ногами и стал прямо, приветственно подняв руку. Валентина была уже далеко и не могла видеть его лица, поэтому улыбаться теперь было совсем не обязательно. Но он все ещё улыбался. Какой-то прохожий с седой головой, свернувший к Лорке, видимо, для того чтобы сделать ему выговор за глупое лихачество, увидел эту улыбку и испуганно отшатнулся.
- Ничего, - успокоительно сказал ему Лорка, вытирая лицо платком, - ничего. Все в полном порядке.
Глава 5
Здесь, в спортзале фехтования, была своя особая и неповторимая атмосфера. Свежесть воздуха, напоённого запахами моря и соснового бора, заставляла поёживаться неподготовленных зрителей: комфортная спортивная температура была ниже бытовой. По тренировочным дорожкам, будто связанные невидимыми нитями, двигались, шагали, танцевали и вдруг взрывались молниеносными флешь-атаками стройные фигуры бойцов, затянутых в эластичное трико-броню самых разных расцветок. На прозрачных, почти невидимых шлемах, защищавших лицо, шею и голову, мерцали тусклые блики рассеянного света. Плавали в воздухе, летали, со звоном перехватывая друг друга, жалили и кусались шпаги-молнии. И если укол был хорош, если «вес» его по древней традиции был не менее 750 граммов, срабатывал фиксатор, посылая незримый радиосигнал. Руководствуясь этими сигналами и общим рисунком боя, поединок оценивал контрольный автомат; на его табло, то зависая, то меняясь с почти калейдоскопической быстротой, высвечивались суммы уколов с вспомогательной оценкой их точности и силы. Когда одна из этих сумм набегала до установленной, раздавался лёгкий звуковой сигнал; на гарде победителя вспыхивал зелёный огонёк, побеждённого - красный. Фехтовальщики бережно ставили своё оружие в пирамиду гардами вниз, пуандарами вверх, садились возле автомата в кресла бок о бок и просматривали видеозапись боя, обмениваясь оживлёнными репликами. На боевой дорожке бои разыгрывались особенно неторопливо и хитроумно. Пуандары шпаг тут украшали пурпурные болевые разрядники. Если разрядник устанавливали на полную мощность, на все сто процентов, на «сотку», как говорили фехтовальщики, чистый укол в грудь своей неистовой раскалённой болью валил с ног ничуть не менее верно, чем укол настоящей шпагой в самое сердце. Правда, на «сотке» работали очень редко, ограничиваясь полусоткой, которая называлась также коброй, или четвертью - шершнем. «Укус» кобры, как правило, бросал фехтовальщика на колени, ну а шершня, чтобы не потерять лицо настоящего бойца, полагалось терпеть на ногах. Возле боевой дорожки всегда были зрители - и посторонние, и из числа отдыхающих фехтовальщиков, - с удобством располагавшиеся в мягких креслах на антресолях, где, кстати, и воздух был заметно теплее. За боем на этой дорожке следил не автомат, а судья-тренер. Перед началом боя он задавал древний, как сама спортивная шпагат вопрос: «Мсье прэ?» - и после того, как бойцы отвечали согласием, открывал бой жестом руки и короткой командой: «Алле!»
В общем, спортзал фехтования был спортзалом фехтования, спутать его с чем-нибудь другим было никак невозможно. Равно как невозможно было не любить его тому, кто по-настоящему держал в руке шпагу - благородное Древнее оружие, которое за историю человечества, как феникс, несколько раз умирало и вновь возрождалось из пепла забвения обновлённым и ещё более прекрасным.
Вслушиваясь и вглядываясь в этот особый фехтовальный мир, Лорка, не снимая тренировочного защитного трико, с удовольствием отдыхал в низком кресле. Его зеленые глаза довольно щурились, как у кота на солнышке, поза была расслаблена, правая рука тяжело свисала до самого пола, левая с зажатым в ней мягким платком лениво вытирала вспотевшие в боях лицо и шею. Потерявший свою упругость защитный шлем прозрачным капюшоном висел за спиной, а шпага отдыхала рядом на стоечке, которая специально для этой цели была и приделана к креслу. Шпага, как и сам Лорка, казалась ленивой, усталой и беззащитной - не верилось, что это именно она, подвижная, как ртуть, сияющая и вдохновенно-злобная, какую-нибудь минуту назад исполняла в воздухе свой затейливый и логичный танец угрозы, атаки и защиты.
Иван Франкетти, добрый, импульсивный и стремительный, как само фехтование, сидел рядом, сердито смотрел на Лорку и нехотя ругался, машинально следя за контрольным боем до первого «смертельного» укола, который участники разыгрывали неторопливо, осмотрительно, с теми неожиданными, похожими на каприз переходами от нарочито ленивых, вяло-грациозных движений к каскаду летящих шагов, запутанных финтов и молниеносных уколов.
- Это же не самбо, рыжий ты дикарь, где многое решает сила! Фехтование - прежде всего искусство. Тренинг, тренинг и ещё раз тренинг, если ты хочешь побеждать.
- А если я не хочу побеждать? - лениво, с еле уловимым лукавством спросил Лорка.
- Тогда катись отсюда и занимайся штангой, - скороговоркой ответил Франкетти и хлопнул себя по колену. - Нет, что он делает, а? Ты видел? Осторожничает в позиции, когда мог свободно достать его стрелой! Хочет играть только наверняка и проиграет, вот увидишь.
- А зачем мне штанга, Иван? Ты же все время твердишь, что мышцы у меня и так перетяжелены.
Франкетти, уловивший лишь конец последней фразы, быстро повернулся к нему.
- Перетяжелены! Я готов повторять это хоть до второго пришествия. Посмотри на себя, - Иван окинул его быстрым взглядом сначала скептически, потом почти любовно, - как ты с таким весом порхаешь по дорожке - великая тайна есть! Если хочешь знать, я всегда ставлю тебя в пример индивидуумам подобной комплекции. А ты? Подавай тебе Виктора, эту осу с каучуковой рукой и оленьими ногами!
- Так я же все-таки выиграл у него.
- Видал? - снова хлопнул себя по колену Франкетти. - Что я говорил? Переосторожничал и получил чистый укол. Был бы настоящий бой, лежать бы ему сейчас на матери сырой земле. Выиграл, - это скептическое замечание относилось уже к Лорке, - один раз из восьми. Стыдно и срамно такое для Фе дора Лорки.
- Но вспомни, каким уколом я выиграл, - не без самодовольства напомнил Лорка.
Франкетти закрыл глаза и мечтательно потряс головой.
- Да, это был царь-укол! - Он сделал молниеносное движение кистью и прищёлкнул языком. - Я думал, шпага сломается как тростинка.
Лицо Франкетти вытянулось и стало свирепеть.
- Нет, ты посмотри, что делает этот столб, эта мачта, этот неотёсанный небоскрёб! Не фехтовальщик, а вентилятор! Мне бы такие рычаги. Нет, такое видеть просто невозможно!
И Франкетти поспешил к третьей дорожке, где неуклюже работал высоченный новичок с прекрасными для фехтовальщика природными данными. Лорка, с улыбкой наблюдавший, как Франкетти, прекратив бой, взял в руки шпагу и стал в позицию, услышал голос:
- Надеюсь, ты не в обиде?
Это был Виктор Хельг.
- Это на что же? - откровенно удивился Лорка.
По губам Виктора скользнула и пропала лёгкая улыбка. Он пожал плечами - мол, тебе виднее - и сел в кресло напротив Лорки. Сел в подобранной, хотя и непринуждённой позе. Он совсем не выглядел усталым и был так свеж, точно явился сюда не с фехтовальной дорожки, а с бездумной прогулки. Поглядывая на Виктора с явным одобрением, Лорка ещё раз прошёлся платком по разгорячённой коже. Великолепный образчик человеческой породы! Умен, дерзок, в меру насмешлив, но это от молодости, прекрасно сложен - истинно оса! И по-настоящему красив ещё не вполне созревшей, но яркой мужской красотой: тёмные вьющиеся волосы, высокий лоб, бархатные умные глаза, чётко выписанные строгие черты лица и смуглый румянец на щеках. Хочешь рисуй, хочешь лепи - будет одинаково хорошо.
Виктор поймал взгляд Федора, и снова мимолётная улыбка, какая - разобрать не успеешь, скользнула по его губам.
- Можно с тобой откровенно, Федор? Я ведь не привык к дипломатическим тонкостям.
- Конечно, можно, - разрешил Лорка, продолжая разглядывать собеседника, словно по рассеянности, чтобы тот не обиделся ненароком. Ведь, верно, и впрямь привык идти напролом и думает совершенно искренне, что ничего лучшего и быть не может.
Среди красивых удачливых парней такой психологический комплекс встречается нередко. Это не всегда осознанное отражение своего обаяния. И виноваты в этом женщины, которые, несмотря на свою рассудочную деловитость и расчётливость, не могут их не баловать и не опекать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43