Но нет, она изумлённо смотрела на него и спрашивала с беспокойством и страхом:
- Тебе тяжело, да?
Несмотря на нечеловеческое напряжение, мысль Лорки работала чётко. Он знал, что пропал и в его распоряжении доли секунды. Единственный шанс - сохранить голову и пройти все семь кругов адских мучений регенерации искалеченного тела. Лорка отшвырнул ногой девчонку и рухнул на луговые цветы. Он успел услышать дикий, почти нечеловеческий вопль - это кричала мать девочки - и ощутить раскалённую вспышку боли, смявшей его тело. Но ещё долгие мгновения, кто знает, сколько они длились - секунды, их доли, - Лорка неистовым усилием воли заставлял себя не терять сознания. И на фоне испепеляющей все его существо муки - ликовать: он все ещё мыслит, значит, он использовал шанс, дарованный ему судьбой, - голова цела.
Сжигающая боль и ликующая радость продолжающегося бытия оставили вечный след в его душе. И вот сейчас эта девочка, Ника, коснулась невидимой раны.
Ника смотрела на него, кумира своих грёз, и детский ужас, вдруг прорвавший плотины забвения, медленно отступал.
- Тебе лучше? - Лорка легонько встряхнул её руки, которые держал в своих ладонях. - Все в порядке, девочка, видишь - я здоров.
Она благодарно взглянула на него, благодарно потому, что он догадался о её страхе, осторожно освободила свои руки и сказала укоризненно:
- Вы хромаете?
- Ты заметила? - удивился Лорка.
- Да. Это из-за меня?
Лорка кивнул и, увидев, как изменилось её лицо, поспешно добавил:
- Хромота пустяковая. Но я привык, ликвидируешь хромоту - придётся менять всю координацию движений. - Ника, не отвечая на его улыбку, серьёзно смотрела на него, и Лорка, поколебавшись, признался: - Я берегу свою хромоту как память о том дне.
Она понимающе сказала:
- У меня тоже осталась память: я немножко заикаюсь, когда сильно волнуюсь. Это тоже легко ликвидировать, но я не хочу.
- Я знаю, ты долго болела.
- Долго, - согласилась она, - почти год совсем не говорила, только кричала во сне. Мне все снилось, как на вас валится та тележка. Я и сейчас это вижу. Закрою глаза и вижу.
Ника и правда закрыла глаза. Ресницы у неё были длинные, они не лежали спокойно, а мелко-мелко подрагивали.
- Не надо об этом, - мягко попросил Лорка.
Она открыла глаза и, встретив его взгляд, впервые ответила улыбкой на его улыбку. И сразу изменилась - суровое лицо помягчело, стало тоньше, одухотвореннее.
- Так вот ты какая, - повторил Лорка.
- Какая?
- Красавица.
- Что стоит внешняя красота, - сказала она равнодушно.
Лорка откровенно любовался ею.
Она это видела, и ей было приятно.
- Духовная важнее, - сказала она со спокойной убеждённостью.
- Это почему?
- Потому что люди сейчас и так слишком увлечены телесной красотой.
Глаза Ники стали серьёзными. Это были глаза человека, уверенного в себе, хорошо знающего, что он хочет и что он может. Лорка испытал лёгкий укол робости, а может быть, лучше сказать, почтения; такое случалось с ним в детстве, когда он, слушая рассказы о Вселенной, которые вела его мать, нечаянно заглядывал ей в глаза. Ему всегда казалось, что мать знает нечто более мудрое и тайное, чем высказанное словами, Может быть, это чувство сохранилось и сейчас вот всплыло во всей своей первозданной яркости потому, что мать его погибла во время испытаний новой модели нейтринного телескопа, когда ему было всего десять лет, и навечно осталась в его памяти мудрой полуженщиной-полубогиней. Лорка не без труда стряхнул с себя светлые и тяжкие воспоминания прошлого.
- Разве это плохо? - мягко спросил он. - Культ человеческого тела жил в Древней Греции, а греки создали одну из величайших человеческих культур.
Ника уже успокоилась и с интересом разглядывала Лорку. Она не была разочарована, в нем было меньше скульптурности, чем ей представлялось. Он был человечнее монументального образа, созданного когда-то её детским воображением.
- Греки были великими, - сказала Ника вслух, - но они были детьми. Мы же взрослые. Даже тогда, когда ещё дети.
Она хотела добавить, что повзрослеть нелегко. Тяжело прощанье с детством, переход в зрелость - страдание, безжалостное крушение одних кумиров и торопливое сотворение других. Но поймёт ли это Лорка?
- Пожалуй, - согласился Лорка, - в двадцать втором веке… Совсем недавно люди упивались простыми радостями жизни и возродили культ тела. Благодаря им мы покончили с хилостью и уродством, стали такими, как сейчас.
Ника улыбнулась.
- Люди, разделавшись с голодом, войной и эксплуатацией, просто немного сошли с ума от радости. В двадцать втором веке был праздник человечества, но ведь праздник не может длиться вечно.
Откуда такие мысли у этой девочки? Лорку поражало её уверенное спокойствие, сквозь которое просматривалась лёгкая грусть. Словно ещё не успев толком вступить в жизнь, Ника уже рассталась с какой-то желанной, но несбыточной мечтой.
- Чего же ты хочешь, девочка?
- Быть человеком, - ответила Ника без всякой аффектации, - только это очень трудно.
Она попала в самую точку, трудно быть настоящим человеком. Да, чтобы стать истинным хомо сапиенсом, человеку пришлось пройти через арены римских цирков, костры и пытки инквизиции, фашистские фабрики смерти, горнило революций и национально-освободительной борьбы. Чтобы быть настоящим человеком, не слугой, а господином своей судьбы, надо не только любить своё тело, но и уметь обуздывать его. Был ещё один штрих в этой вечной проблеме, догадывалась ли о нем эта не по годам мудрая девушка-подросток?
- Быть просто человеком невозможно. Людей как таковых на свете не существует, есть мужчины и женщины. Ты - женщина.
- Да, по рождению, - в голосе её прозвучала досада, - но я не хочу быть женщиной. Не хочу быть ни возлюбленной, ни женой, ни матерью. Меня унижает все это.
Лорка молчал, и после паузы Ника продолжала:
- Есть девочки, которые жалеют, что не родились мужчинами. Я не жалею. Не хочу быть ни мужчиной, ни женщиной. Хочу быть просто человеком.
Лорка подумал, что было бы интересно встретиться с ней лет через пять и снова поговорить обо всем этом. А Ника, помолчав, сказала мягко, точно извиняясь:
- Скорее умру, чем стану рабой инстинктов.
Лорка понял, что это не просто слова, и сердце его сжалось. Что будет с ней, когда она полюбит? А это случится с неизбежностью восхода солнца.
- Зовёшь ты меня Лоркой, а почему? - спросил он, меняя тему разговора. - Разве ты не знаешь моего имени?
- Знаю, - спокойно согласилась Ника, - но я уж так привыкла. Ведь Лоркой вас зовёт и жена, и ваш лучший друг Тим, правда?
- Правда, - не сразу ответил Федор, голос его прозвучал сухо, почти бесстрастно. - Только нет уже моего лучшего друга Тима Корсакова. Он погиб неделю назад.
Лорка проговорил это, не поднимая на девушку глаз, но все-таки уловил какое-то импульсивное её движение и взглянул на неё.
Ника, казалось, была удивлена, даже больше- изумлена.
- Что с тобой? - встревожился Лорка.
- Со мной ничего, - медленно проговорила Ника, теперь Лорка разглядел в её глазах не только изумление, но и тревогу.
- Да что с тобой?
- Лорка, - Ника волновалась, но она умела владеть собой, и голос её звучал негромко и спокойно, - я не знаю, что и как, но вчера вечером, ещё в Приморье, я видела Тима.
- Тима?
- Да, Тима, живого и здорового.
Лорка глубоко вздохнул.
- К сожалению, ты ошиблась, девочка, - мягко сказал он.
Ника упрямо покачала головой.
- Я не ошиблась. Он ехал в закрытой машине вместе с Отаром Неговским. Отар лечил меня после того самого случая. Он всегда здоровается со мной, разговаривает. И на этот раз он остановил машину. Я хорошо рассмотрела - с ним был Тим.
- Отар Неговский? Он работает в клинике Латышева?
- Да, у Латышева. - Ника видела, как тяжело задумался Лорка, и осторожно прикоснулась к его руке, - Что все это значит, Лорка?
- Не знаю, - медленно проговорил Федор.
Глава 12

Боковым зрением уловив некое движение, Отар Неговский поднял голову и изумлённо откинулся на спинку кресла: на подоконнике окна, что выходило в парк, стоял человек могучего сложения. Отар прикинул, на каком этаже его кабинет - на первом или на втором? На втором. Оставалось предположить, что странный посетитель забрался на окно по наружной стене. Если учесть, что она увита диким виноградом, это не так уж сложно. Однако интересен способ наносить визиты! И что, в конце концов, нужно этому рыжему геркулесу? Перехватив взгляд Неговского, визитёр бесшумно спрыгнул на пол и мягко, по-кошачьи ступая, направился к столу. Неговский сел в кресле поудобнее и приветливо проговорил:
- Присаживайтесь, гостем будете, - и несколько принуждённо усмехнулся: - Вы частенько наведываетесь вот так?..
- По мере необходимости, - хладнокровно ответил гость, опустился в кресло и представился: - Федор Лорка.
- Припоминаю. Отар Неговский.
- Знаю, - отрезал незваный гость. - Мне до смерти надоела ваша клиническая бюрократия, поэтому я и решил максимально ускорить процедуру проникновения к вам в кабинет.
За этой фразой стояла масса усилий и несколько часов напрасно потерянного времени. После разговора с Никой Лорка ближайшей орбитальной ракетой вылетел с Гаваев в Приморье, где располагалась клиника Латышева. Попытка связаться со старым профессором по обычным каналам успеха не принесла - его видеофон был отключён от общей сети. Лорке разъяснили, что Латышев занят чрезвычайной работой и никого не принимает. Начиная раздражаться, Лорка пустил в ход весь свой немалый авторитет и добился-таки разговора по видеофону с профессором-затворником. Но это ничего не дало. Едва услышав, что с ним хотят говорить по важному, по личному делу, Латышев раздражённо бросил, что для личных дел у него сейчас нет времени, и выключил аппарат. Тогда Лорка рассердился окончательно и решил, несколько поступившись традиционной земной этикой, перейти на методы, которые он привык применять при разведке неосвоенных планет.
- Могу сказать со всей откровенностью, - Неговский говорил холодно, как и Лорка, - если вы и встретились с какими-то затруднениями, то не с бюрократией, а врачебной этикой. Точнее - врачебной тайной.
- Мне надоели и тайны.
- Вы ведёте себя довольно оригинально. Если не сказать - бестактно. - У Неговского даже губы дрогнули от обиды.
- Мне не до пустопорожней пикировки. - Лорка в упор смотрел на Неговского холодным взглядом. - В вашей клинике тайно содержится мой друг, Тимур Корсаков, который официально считается погибшим. Я хочу знать, что это значит.
Лицо Неговского мгновенно смягчилось, отразив сложное чувство, похожее сразу и на сожаление, и на сочувствие.
- Вот оно что, - пробормотал он вполголоса.
- Вы не отрицаете, что Тимур у вас?
Неговский взглянул на Лорку, тут же отвёл глаза и глубоко вздохнул.
- Разумеется, не отрицаю. Тайна вокруг этой истории - чисто вынужденная и временная мера. Через день-другой мы бы сами пригласили вас в клинику.
- Когда я смогу его увидеть?
Неговский взглянул на Лорку с каким-то странным выражением и опять отвёл взгляд.
- Простите, но это невозможно.
- Я настаиваю. - Голос Лорки прозвучал негромко, но непреклонно.
- Я не так выразился, - поспешно поправился Неговский и досадливо поморщился. - Как бы это объяснить попроще? - Он на секунду задумался. - Вы знаете о последних, заключительных экспериментах Латышева по юнизации?
- Нет.
- Эта информация во избежание ненужного ажиотажа распространена лишь в очень узком кругу специалистов. - Неговский помассировал себе лоб большим и указательным пальцами. - Надежда обрести вторую молодость, знаете ли, способна вскружить голову кому угодно.
- Я не понимаю, какое отношение все это имеет к Тимуру Корсакову, - холодно заметил Лорка.
- Сейчас поймёте, - спокойно сказал Неговский. - Однако вам нужно набраться терпения и выслушать то, что я расскажу.
Рассказ Неговского чем-то походил на сказку, не на волшебную сказку седой древности, а новоявленную, принадлежащую двадцать третьему веку. Оказывается, от теоретических и технических изысканий к практическим опытам по юнизации Латышев перешёл ещё около года назад. Сначала активному омолаживанию были подвергнуты три дряхлые собаки, едва таскавшие от старости ноги. Одна из них погибла в ходе эксперимента, зато две другие превратились в отменно здоровых псов. Опытные специалисты-кинологи, которым, не открывая тайны опыта, их предъявили для установления возраста, единодушно решили, что каждой из собак не более трех лет. Эксперимент по юнизации собак повторяли много раз, пока Латышев не добился устойчивого и надёжного эффекта омолаживания. Клиника перешла к юнизации обезьян, при этом выяснилось, что переход с одних видов животных на другие не ставит перед этой своеобразной системой лечения, лечения от самой смерти, каких-либо новых проблем и принципиальных трудностей. И тогда старый профессор решился на последний, ответственнейший шаг, завершавший многолетние настойчивые поиски.
- Неужели Латышев решился на омолаживание людей? - спросил Лорка, в его голосе звучало недоверие.
Неговский, прерванный на полуслове, с некоторым удивлением взглянул на Лорку, точно спрашивая самого себя - зачем в кабинете сидит этот человек?
- Да, - торжественно сказал Неговский после паузы, - решился. Хотя лечение было применено, естественно, к добровольцам.
Неговский вдруг расплылся в счастливой улыбке.
- Успех был сенсационный, похожий на чудо. Оба старика, их было двое - один такой крепышок, а другой совсем уже древний дед - стали похожи на свои фотографии вековой давности. Молодые, красивые парни! Хоть в космос их посылай, хоть к центру Земли!
- Трудно поверить в это, - вслух заметил Лорка.
- И мне трудно, - проникновенно откликнулся Неговский. - Хотя я один из тех, кто своей мыслью, своими руками свершил это чудо!
И вдруг Неговский потух, точно внутри его померк некий волшебный светильник. Лицо его постарело, он усталыми движениями помассировал кончиками пальцев лоб и сказал, будто недоумевая:
- Недавно я прочитал «Фауста», сказку в стихах поэта Гёте. Не думайте, я не любитель древней поэзии, я вообще к ней равнодушен, да и времени у меня нет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43