Как и все движения Эллы, это движение рукой было законченно, изящно и чуточку нарочито.
Лорка подумал, что если он сейчас заговорит об Игоре, то скорее всего Элла продолжит развивать философско-меланхоличную линию, ей нравилась эта роль - об этом красноречиво говорил зелёный камень, и откровенности не получится. Поэтому он отложил разговор и попросил:
- Можно я провожу тебя?
Почти не поворачивая головы, она провела по нему взглядом.
- Проводи.
- Может быть, перекусим?
- Что ты! На кого я стану похожа, если буду трапезничать по пять раз в день? Если не возражаешь, давай просто посидим.
- А почему я должен возражать? - Лорка оглянулся в поисках скамьи, но Элла, притронувшись к его руке, предложила:
- Спустимся к озеру, там прохладнее.
Этот парк, прилегающий к институту, был конечно же хорошо знаком Элле. Она свернула с аллеи, пересекла ленту эскалатора и вывела Лорку на крутую тропу, выбитую прямо в земле. Федор галантно предложил ей руку, но Элла шлёпнула по его широкой ладони и легко сбежала вниз. Она бежала то прямо, то поворачиваясь левым боком, то правым, удерживая равновесие раскинутыми в стороны руками, - это был даже не бег, а непринуждённый танец-импровизация.
В чёрную прозрачную воду озера грустно смотрелись старые-престарые желтеющие ветлы. На воде застыли увядшие листья и лебеди, белизна которых по контрасту с водой казалась до оскомины режущей. Двигалось, устало плыло куда-то лишь отражённое, а поэтому тусклое, стёртое небо.
- Садись, - сказала Элла, взглядом показывая на место рядом с собой на скамье. И спросила: - Нравится?
- Жуть! Вот только замка не хватает. И чтоб в окошке юная дева с распущенными волосами.
- Верно, замок был бы к месту, - равнодушно сказала Элла. - Банально. Но ведь и в банальности есть своя красота.
Лорка ничего не ответил, только усмехнулся, может быть, поэтому в тоне Эллы появились сердитые нотки.
- Все канонизированное банально. Банальны египетские пирамиды, Исаакиевский собор, роденовский мыслитель, улыбка Джоконды и Дворец Труда. Привыкнуть можно к чему угодно.
Лорка слушал её не без интереса, Элла была в чем-то права.
Наверное, Элла уловила перемену его настроя, потому что покосилась на него уже с улыбкой.
- Вот я банально красива, а разве это плохо?
- Да, - рассудительно согласился Лорка, - но ты ведь не египетская пирамида. И даже не статуя.
Элла рассмеялась и деловито спросила:
- Ты уже виделся с Игорем?
- Виделся, - коротко ответил Лорка, выдерживая её испытующий взгляд.
Элла была человеком без возраста. Сколько знал её Лорка, она всегда выглядела одинаково: ослепительно, холодновато и молодо, но за этой молодостью опытный взгляд безошибочно угадывал и прожитые годы, и дисциплинированный недюжинный интеллект. Элла была талантливым физиком, вела отдел в институте энергетических проблем, а в свободное время увлекалась ваянием, художественной гимнастикой и танцами. У них с Игорем была шестнадцатилетняя дочь. Воспитывалась она в интернате, но дни отдыха регулярно проводила в семье. Дочь обожала свою мать, на которую была очень похожа, а к отцу относилась со снисходительным дружелюбием.
- Осуждаешь меня?
- Почему тебя? Вас обоих.
Элла ответила ему привычно ослепительной, но все-таки благодарной улыбкой. И деловито сообщила:
- Это было неизбежно, Федор. На одной любви далеко не ускачешь. - Видя, что Лорка не понял её, она пояснила: - Знаешь, что такое жизнь? Болото, где по трясине раскинуты более или менее надёжные кочки. Проехать можно или галопом, напролом, или шагом, хорошенько выбирая дорогу. А стоит перейти на рысь, как непременно увязнешь и выпачкаешься в грязи. - Она пожала плечами удивлённо, без сожаления. - Мы ведь никогда не были с Игорьком друзьями. У него своя жизнь, у меня своя, у него космос, у меня Земля; у меня одни идеалы, у него другие. Мы были любовниками, Федор. Искренними и пылкими любовниками, но не единомышленниками. Когда ми неслись вскачь и в ушах свистел ветер, все было хорошо. Но стоило сбавить ход, как мы начинали тонуть в трясине будней.
Элла говорила искренне, мало того - искренне ведь и лгут, - она говорила сущую и горькую правду, хотя в её голосе не было и намёка на горечь, разве что самая лёгкая ирония. Она ухитрилась прожить с Игорем семнадцать лет, но это были годы длинных разлук и коротких встреч-праздников, когда жизнь у них действительно неслась вскачь.
И стоило очередной такой встрече затянуться, как начинались, казалось бы, необъяснимые ссоры: из-за того, что пить утром - чай или кофе, куда идти - на стадион или в цирк, с кем танцевать и с кем и как разговаривать. Об этих ссорах знали все их друзья, у всех они вызывали лишь улыбку: милые бранятся - только тешатся.
- Кто же мешал вам стать друзьями, единомышленниками? - подумал вслух Лорка.
- Мы сами. В дружбе всегда кто-то уступает, а мы оба гордецы.
- А если уступают оба?
Элла взглянула на него с сожалением.
- Ты все-таки немножко рыба, Федор. Большая, ловкая, но хладнокровная рыба.
- А может быть, я просто человек?
Элла холодно взглянула на него.
- Ты хочешь сказать, что я не совсем человек? Не извиняйся, Бога ради, ты сказал мне комплимент. Да, я не просто человек, я женщина. Женщина с большой буквы, потому что женского во мне больше, чем абстрактно-человеческого.
Может быть, её все-таки обидела реплика Лорки или тема разговора волновала, но щеки Эллы порозовели, глаза заблестели, она стала чудо как хороша.
- Вот этого-то не хотел или не мог понять Игорь! Он все время пытался вести себя со мной как с напарником в ходовой рубке или с коллегой по эксперименту. А я женщина! Я люблю поклонение, ухаживание, рыцарство во всех его формах. Я люблю вертеться перед зеркалом и украшать себя, обожаю кокетничать. Мне забавно и приятно видеть, как по моей прихоти из полубога, воспарившего к звёздам познания, вдруг выглядывает обыкновенный нетерпеливый мужчина.
Она и теперь говорила правду, но не всю правду. Элла любила не только пококетничать, её увлечения были много глубже, впрочем, верней было говорить не о глубине, а о бурности. Некий зрелый, но невротический мужчина, один из немногих ваятелей-профессионалов, пытался покончить из-за неё жизнь самоубийством, хотя, судя по всему, делалось это театрально, дабы произвести впечатление на ветреную красавицу. А один юноша явился к Игорю для мужского разговора - он был твёрдо убеждён, что Элла искренне любит его и что её удерживает возле Игоря лишь чувство долга. Юноша полагал, что Эллы не было дома, но жестоко ошибся. Элла была и конечно же не преминула полюбопытствовать, о чем идёт разговор. Юноша был изгнан с превеликим позором, Элла даже не удостоила его пощёчины, удовольствовавшись подзатыльником. Лорка застал самый финал этой истории. Он пришёл, когда Игорь ещё помирал в кресле со смеху, а Элла расхаживала по комнате, разгорячённая, злая и, судя по всему, счастливая.
Игорь вообще очень легко относился к увлечениям своей жены. Лорка догадывался о причинах этой снисходительности, он и сам не терял уважения к Элле по той же самой причине. Элла позволяла себе увлекаться другими только тогда, когда Игоря не было на Земле. Стоило его ноге коснуться матушки-планеты, как для Эллы оставался на всем свете один-единственный мужчина - Игорь. Если она и кокетничала с кем-нибудь в это время, то просто по привычке или чаще всего, чтобы позлить Игоря. И за это, за своеобразную, небезжертвенную верность, Лорка охотно прощал Элле тысячи других грехов. С улыбкой глядя на неё, он искренне сказал:
- Никак не могу понять, как ты управляешься со своим отделом в институте.
Она покраснела.
- На работе я не женщина, а человек. Тот самый абстрактный человек, который так мил твоему сердцу. Мне стоило немало сил и нервов убедить в этом своих научных коллег, но я убедила.
Лорку поразило, как изменилось её лицо за те немногие секунды, в которые она произнесла эту фразу. Оно осталось тем же самым холодно-красивым лицом с тонкими, гравированными чертами, но стало суше, законченнее, будто его осветило резким боковым светом. Но в то же время оно стало человечнее, добрее; слегка прищурились глаза, и поэтому на атласной холёной коже в самых уголках глаз появились лёгкие морщины.
- Почему бы тебе не послать эту надоевшую работу к черту? - вдруг сказал Лорка совсем не то, что ему хотелось. А ему хотелось сказать, что, если бы Элла тратила меньше сил и нервов на работе, она бы отлично ладила с Игорем и вообще была бы счастливее.
- Надоевшую? - Брови её хотели нахмуриться, но сработал самоконтроль, и лоб снова стал чистым, атласным. - Если я и уважаю что-нибудь по-настоящему в этом мире, так это труд, - голос её звучал сухо, без следов эмоций. - Если у меня отнять мою работу, я стану настоящей стервой, Федор. - Она вздохнула. - Труд создал человека, труд и позволяет оставаться ему человеком. - Она покосилась на молчавшего Лорку и спросила: - Разве это не так?
Лорка подобрал плоский камешек и швырнул в тёмную воду. Оставляя после себя пухнущие блинчики, камешек весело поскакал по озёрной глади. Удивлённо кувыркнулись и растеклись на пятна отражённые облака. Лебедь расправил и несколько раз лениво взмахнул крыльями, отчего стал похож сразу и на сказочную, диковинную лодку, и на неуклюжий самолёт.
- Может быть, и так, - нехотя согласился он, - только уж больно все это скучно.
У него и правда было скучное лицо, даже озорная зелень в глазах точно выцвела, завяла. Элла легонько прикоснулась к его руке кончиками пальцев.
- Что с тобой, Федор?
Он пожал плечами.
- Так, лёгкий приступ меланхолии.
Элла тихонько засмеялась.
- Лорка и меланхолия! Это что-то новое.
Судя по всему, она была и удивлена и довольна тем, что Лорка может пребывать в таком состоянии.
- Меланхолия - сестра разума. - Лорка поднял глаза на Эллу и серьёзно спросил: - Ты когда-нибудь видела меланхоличных зверей, Элла?
Она подумала и ответила:
- Видела.
- В зоопарке, - уверенно уточнил Лорка, - а если на воле, то это были больные или ущербные звери. Свободные здоровые звери - существа жизнерадостные и весёлые. Для них жизнь - это игра. Они играют, ухаживая друг за другом в пору любви, играют, скрадывая добычу, играют, удирая от врага.
- Хм!
- А ты вспомни, как танцуют влюблённые журавли, как кошки играют с пойманной мышью и с каким азартом под самым носом сытого льва танцуют зебры и антилопы.
Элла не без труда разглядела в глубине Лоркиных глаз лукавинку и покачала головой.
- Ничего-то для тебя нет святого! - Но в тоне её слышалось не осуждение, а интерес.
- Да, - упрямо повторил Лорка, - звери - счастливые существа. А вот неуклюжий предок человека, неудачник-меланхолик, которому недоставало ловкости жить на деревьях, в минуту озарения изобрёл труд, отделив его от игры.
- Тот самый труд, который создал человека, - проговорила она.
- Верно. Но он отделил человека от природы, лишил его первозданного счастья бытия. А ты подумай, с каким наслаждением со всеми тайниками своей многогранной души человек окунается в природу: в морские волны, степное разноцветье или любовную игру!
Элла будто внове разглядывала литые мышцы Лорки, его сумрачное лицо и лукавые глаза. Но её дисциплинированный интеллект между тем работал холодно и логично.
- Да, Федор, слияние с природой - это счастье. Но ведь мы не журавли, не кошки и не зебры, нам этого мало. У нас есть и другое счастье, - глаза Эллы похолодели, а голова гордо вскинулась, - власть над природой! Разгадка самых заклятых её тайн, движение в ширь и в глубь Вселенной.
- Да, труд вознёс человека так высоко, что кружится голова, - Лорка пытливо взглянул на женщину, сидевшую рядом с ним, - но сделал ли он его счастливым?
- Разве сам труд не счастье? - быстро спросила она.
- В дальнем пути саму дорогу не так уж трудно принять за цель путешествия.
- Значит, долой труд и да здравствует природа? Голый, счастливый человек на первозданной земле? - Элла вдруг засмеялась. - В принципе я не прочь попробовать. Боюсь только, что быстро надоест.
- Я хаю не всякий труд, Элла, а тяжкий труд.
- А если он служит великой цели?
- Цель у нас одна - сам человек, все остальное - от лукавого. А тяжкий труд, какой бы великой цели он ни служил, деревенит человеческое тело, сковывает разум, а самое худшее - сушит душу. И этому нет оправдания.
Разглядывая вдруг помрачневшее лицо Лорки, Элла с неожиданным, но так понятным для женщины её склада прозрением поняла наконец ход его мыслей.
- Ты мечтаешь о том, чтобы превратить труд в увлекательную игру? Это было бы прекрасно! Иногда труд и игра похожи как близнецы, но, по существу, их всегда разделяет бездонная пропасть.
- Все-таки, - с мягкой убеждённостью возразил Лорка, - эта пропасть иногда исчезает. Тогда труд и игра сливаются вместе, образуя гармоничное целое. Тогда говорят об озарении, о звёздных часах бытия, о постижении тайн мироздания не только разумом, но и каждой клеточкой тела. Труд - наслаждение, труд - радость, а не просто привычка или потребность…
Наступила минута молчания. Заходящее солнце, прорвавшись сквозь поредевшую листву старой ветлы, брызнуло в лицо Эллы горстью света.
- Никогда не думала, что у нас получится такой разговор, Федор.
- И я не думал, - откровенно признался Лорка, возвращаясь к действительности. - Скажи, Элла, ты веришь, что я, может быть, и не очень близкий, но все-таки настоящий друг тебе и Игорю?
- Игорю - да. - Элла привычно и холодно улыбнулась. - Хотя бы потому, что ты один из немногих, кто видел во мне прежде всего человека, а не женщину, за которой любопытно поухаживать.
- Тогда скажи, почему у вас произошёл разрыв? - Лорка заметил, что она начинает раздражаться, и поторопился добавить: - Я понимаю, дело это сложное, интимное…
- Вот именно, интимное, - перебила его Элла, - и мне не совсем понятно, почему им интересуется так много посторонних людей.
Она разглядывала Лорку, почти не поворачивая головы, лишь скосив глаза и чуть приподняв брови не удивлённо, а снисходительно и, может быть, брезгливо. Лорка вдруг и очень ясно понял, что никакие дипломатические хитрости с такой женщиной, как Элла, не помогут.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43