Она была уже в крови, он вдыхал кислород, пропитанный тоской по Родине, засыпал под песни Ивана Божко, сотканные из одного-единственного желания – скорее вернуться домой.
После десятилетки Новиков рванулся поступать в авиационное училище. На медицинской комиссии его начисто забраковали – офтальмолог нашел конъюнктивит и не рискнул написать «годен». Оставалось одно – ехать домой. А он не мог. Не мог, и все. Два дня отсыпался в каптерке у земляка – старшины роты. А затем пошел к начальнику училища: «Не гожусь в курсанты, оставьте солдатом возле самолетов».
Начальник вызвал врача, попросил еще раз проверить абитуриента: он оценил преданность Новикова авиации. И совершилось чудо. Воспаление конъюнктив было признано как следствие недосыпания – Новиков по ночам готовился к экзаменам.
Первые каникулы в памяти сохранились до мельчайших подробностей. И то, что видел, и то, что слышал, и то, что чувствовал. Такое возвращение домой он признавал.
Когда Новиков учился в академии, стажироваться его направили в полк, которым командовал полковник Чиж. Командир стажера почти не видел и не запомнил. Но политработник сразу почуял, что ему крупно повезло: он увидел именно того командира полка, которого давно придумал в своем воображении как образец. Чиж умел все: летать, учить, понимать людей. Его влюбленность в дело, мастерство в небе, профессионализм во всем вызывали невольное восхищение у каждого, кто с ним общался или служил. Не устоял и Новиков. Он спал и видел себя после академии только в этом полку, только с этим командиром.
И когда узнал, что просьба его удовлетворена и уже готово предписание, захлопал в ладоши, чем вызвал серьезное удивление у инспектора-кадровика.
В полк он рвался с тем взволнованным нетерпением, какое бывает после вынужденно долгой командировки перед возвращением домой. И вдруг эта неожиданная болезнь Чижа…
Никто, казалось тогда ему, не был способен понять Чижа так, как понимал он. Ах, как ему хотелось верить, что после обследования в Военно-медицинской академии Чиж вернется с желанным заключением! Но время не перехитришь. Чуть раньше или чуть позже этот час подходит. «Снаряды рвутся все ближе и ближе», – вертелось в памяти выражение Павла Ивановича.
Уход Чижа с летной работы он считал потерей для авиации. Зато решение Чижа остаться в полку было расценено Новиковым как возвращение домой. С горчинкой, с грустной нотой, но все-таки это было одно из тех возвращений, которые больше всего нравятся Новикову в летной работе.
Он хорошо понял Чижа, когда тот, еще не разобравшись в обстановке, первым попросился на Север. Пусть без полка, пусть всего-навсего во главе небольшой команды, но первым. А Волков не понял, что Север для Чижа – это лучшие его годы, это романтика молодости, ощущение полноты жизни. Вернуться туда с передовой командой, подготовить все к приему, – значит вновь ощутить себя незаменимо нужным своему полку. Возвращение на Север – это для Чижа возвращение к жизни. Пусть ненадолго! Пусть на месяц, на день! Но разве настоящая жизнь измеряется хронометром? Она, как и настоящая любовь, ценна чистотой и глубиной чувств.
Очень жаль, что Волков этого не ухватил. Руководствовался лучшими побуждениями – поберечь здоровье старика, а результат получил со знаком минус. Зыбка грань добра и зла. Как же чутка должна быть у командира душа, каким зорким сердце!
Все заместители Волкова жили в одном доме. Водитель останавливал здесь машину без команды.
– Желаю приятного отдыха, – сказал Волков. – Твоя Алина, Сергей Петрович, уже, наверное, с пирогами стоит у дверей. Вечерком загляну, поговорить надо.
– Милости просим, – Новиков пожал протянутую руку.
Увы, с пирогами вышла осечка. Даже ключи забыла оставить Алина Васильевна. Ну что ж, есть возможность прогуляться до школы.
Чемоданчик Новиков бросил у соседей и вышел во двор. Посаженные у дома еще в позапрошлом году кусты сирени набухли зеленью и цветами. Он срезал несколько веточек и воровато осмотрелся по сторонам. Кажется, никто не заметил. В конце концов он сам посадил полтора десятка кустов, может раз в году и воспользоваться плодами своего труда.
Вернувшись в подъезд, Новиков вытащил за торчащий уголок газету из почтового ящика и завернул в нее цветы. Теперь можно и на свидание. Как в те курсантские времена.
Школа встретила напряженной тишиной. Какая-то женщина в коридоре шагнула в его сторону – то ли задержать хотела, то ли спросить о чем-то, но не сделала ни того, ни другого. И Новиков обратился к ней сам:
– Не скажете, перерыв скоро?
– Через десять минут.
– А в каком классе Алина Васильевна занимается? Новикова?
– А вы по какому вопросу? – наконец решилась женщина.
– Мне бы эту учительницу увидеть.
– Родитель небось? – догадалась она. – По вызову?
– Совсем отбилась от рук.
– Известное дело. Как отец военный – дитя без глаза. Подождите, я ей скажу…
– Я буду во дворе.
Алина Васильевна преподавала математику. Они и познакомились благодаря математике, которая давалась Новикову с трудом, особенно интегральные и дифференциальные исчисления. Ему казалось, что преподаватель что-то упускает в логической цепи объяснений, что потеряно какое-то звено. И чтобы докопаться до истины, начал искать популярную литературу по элементарной высшей математике.
Однажды, во время разговора с продавцом книжного магазина, к прилавку подошла круглолицая рыжая девушка и, добродушно улыбаясь, сказала:
– То, что вам нужно, здесь вы не найдете. Это точно.
– А где найти? – спросил Новиков.
– У меня дома, – сказала она.
– Да, но я бы хотел купить…
– Я вам подарю. Идемте. Это недалеко. То, что вы хотите прочесть, – для меня давно пройденный этап.
По пути к дому она узнала, как зовут Новикова, назвала свое имя, рассказала, что учится в пединституте на математическом факультете.
– Что вы интересного нашли в этих сухих цифрах и формулах? – Ему казалось, что девочки с такими изящными фигурками и такими ясными глазами, как у этой студентки, просто обязаны рваться во ВГИК или театральный. Ну, в крайнем случае в консерваторию. – Что может быть увлекательного в математике?
Алина смеялась.
– Это все от вашего дилетантства. Математика, милый Сережа, это… как полет. Идете вот вы по лесу, видите березы, кусты, отдельные предметы. Это арифметика: пятью пять – двадцать пять. А когда вы летите над землей, что видите?
– Много чего. Поля, массивы лесные, просеки, дороги, реки.
– Вот! – радовалась она. – Вы охватываете взглядом всю землю. В лесу можно в два счета заблудиться, а сверху вы сразу увидите, где выход из чащи. Вот так и в математике. Формулы, они ведь красивы, как античные статуи. А цифры – это те же ноты. За ними музыка!
Вопросы, которые мучили Новикова, она серьезно обдумала и ответила неожиданно:
– Вы, милый Сережа, не усвоили один пустячок, вот эту школьную формулу.
Она написала формулу и посоветовала ему решить несколько задач. Новиков позже с поразительной ясностью вспомнил, как из-за поездки на соревнования пропустил эту тему. Все собирался наверстать, да так и не собрался. А пробел аж вон где аукнулся.
Решив задачи, он снова побывал у Алины дома, познакомился с ее родителями. Василий Иванович был замкнут и сосредоточен. Видимо, наложила отпечаток профессия – он всю жизнь работал машинистом тепловоза, а мать, Элеонора Игнатьевна, его полная противоположность, трудилась технологом на кондитерской фабрике. К Новикову они относились спокойно – видимо, в этой квартире не один он побывал, Алина не отличалась замкнутостью. Но когда почувствовали, что дочь всерьез увлеклась курсантом авиационного училища, забеспокоились, особенно мать.
– Как вы к ней относитесь, Сережа? – спросила она осторожно.
– Я на ней женюсь, – ответил он твердо.
– А если она откажет вам?
– Все равно женюсь.
Ответ понравился Элеоноре Игнатьевне, и она улыбнулась. Перед самым выпуском из училища Алина стала его женой.
Новикова направили служить на Дальний Восток. Не успела Алина устроиться в школу, как его перевели в Группу советских войск в Германии. Там ей работать не довелось. Сначала негде было, а потом родился Санька. И Новиков подивился такому совпадению: и у него, и у сына место рождения – Германия.
Из Группы войск Новиков уехал служить в Среднюю Азию. Там Санька пошел в школу. Алина начала работать. Не успела войти во вкус, мужа перевели в тьмутаракань и к черту на кулички.
Самое счастливое время для их семьи пошло с того дня, когда Новикова приняли в академию. Отец и сын учились, Алина читала лекции на курсах усовершенствования преподавателей начальных школ. Они жили в одной комнатенке офицерского общежития, готовили на электроплитке завтраки и ужины, ходили по вечерам на спектакли, концерты, литературные вечера, просмотры и даже популярные лекции. Выходные дни посвящались Саньке.
Когда Новиков стал замполитом в полку у Чижа, Алина почти год не работала. Школы города в преподавателях математики не нуждались. Но она взялась в одной из них вести математический кружок, подменяла иногда учителей. Директор пытался изыскать возможность хоть как-то оплатить ее труд, но Алина наотрез отказалась. И когда в школе появилась вакансия, ее сразу зачислили в штат.
Математический кружок неожиданно стал популярным. Занятия посетил какой-то ученый, где-то расхвалил их эффективность, в школу приехал представитель Академии педагогических наук. И тогда Алина, решив, что пробил ее час, предложила свою, выстраданную за все минувшие годы, программу, как она определила сама, обучения с увлечением.
– Каждый человек, – объясняла Алина Новикову, – рожден творцом. Создай ему условия для творчества, и он будет трудиться с полной самоотдачей, без понукания. Этот принцип я использую в изучении математики. На каждую тему ученик должен составить опорный конспект. Чем лаконичнее – тем выше балл. Вот, например, конспект ученика шестого класса. – Она показала Новикову тетрадь. На листочке был контур многоэтажного здания, а внутри кружочек с хвостиком.
– Ребус, – сказал Новиков.
– Правильно, – согласилась Алина. – А читается он так: если атом увеличить до размеров здания Пушкинского театра, его ядро станет величиною с вишню.
Школьник, считает Алина, умеющий сам составить подобный ребус по любой теме, способен таким образом создать сжатую модель любой информации. Он уже человек, который научился учиться, А ведь это ему придется делать всю жизнь.
У нее появились противники и заступники. К какому решению пришли в школе, Новиков не знал – уехал на переучивание.
Школьный звонок заставил его улыбнуться, уж очень он был похож на сирену Дворца спорта. Будто не конец урока, а конец хоккейного матча. В его памяти еще жил колокольчик из снарядной гильзы, в который названивал безногий гардеробщик. Особенно долго он махал им, извещая об окончании большой перемены. Маленькая перемена – и звонок короче.
Алина вышла во двор в толпе учеников. Она смешалась с десятиклассницами и подошла к Новикову почти вплотную не замеченная им. С ходу обняла его, прижалась вся, замерла. Их обтекал поток учеников, и те с любопытством наблюдали за своей учителкой: с чего это она вдруг бросилась на шею летчика. А учителка в этот миг забыла обо всем на свете и только все теснее жалась к человеку, которого каждую ночь видела во сне.
– Алина Васильевна, – шептал Новиков, – что скажут твои ученики?
– Что я люблю тебя, – шепнула она в ответ.
– Да?.. Целый час маячу под окнами, всех дворников насторожил, а любящая жена – ноль внимания.
– Ну, Сережа, – она засмеялась и снова спрятала лицо у него на груди. – Господи, как соскучилась…
Новиков легонько дернул ее за рукав.
– Пошли?
– Да я же не могу, – сказала Алина. – Кружок.
– А Санька – в школе?
– Санька пошел с девочкой в кино.
Новиков сделал испуганное лицо: «Уже с девочкой?!»
– Можешь поздравить, – залилась краской Алина. – Эксперименту дана зеленая улица. Была комиссия из Академии, – она радостно засмеялась. – В общем, наша взяла.
– Ну, Алина Васильевна, с вас причитается.
– Сейчас мои ребята только входят во вкус. Институтские формулы щелкают как семечки. А что еще будет! Я тебе покажу этих учеников через год, в десятом классе… Что гримасничаешь? – насторожилась она. – Не веришь?
– Верю. Только через год мы с тобой… – Новиков вдруг запнулся. Он понял, что, если сейчас скажет Алине о предстоящем переезде, не просто огорчит ее, глубоко обидит. И почему-то почувствовал себя виноватым перед ней, хотя, видит бог, какая его вина тут…
– Что через год, Сереженька? – Алина ловила его взгляд.
– Ты у меня военный человек… – Нет, он не мог сказать. – Год – это… знаешь… меня представили к ордену. За успешное освоение военной техники.
– Да ну тебя, – она уже готова была расплакаться. – Напугал прямо… Думала, опять.
Новиков засмеялся. Нет, он правильно сделал, что не сказал, не время, видно, еще.
– Подумаешь, – продолжал шутя, – а если опять?
– А если опять… – Алина твердо смотрела ему в глаза. – Если опять – ни за что.
– Ни за что, так ни за что, – Новиков пригладил ее рыжие кудряшки. – Давай ключи. Тебя ждут твои вундеркинды.
– Подождал бы, – жалобно попросила она. – Всего часик.
Только теперь Новиков вспомнил, что в руке у него букет сирени. Он развернул газету и вручил цветы жене. Растроганная Алина поцеловала Новикова, положила ему в карман ключи и отпустила:
– Иди. Я скоро.
Почти у самого дома Новиков столкнулся с Волковым. В легком спортивном костюме, кедах, легкомысленной кепочке, командир больше походил на студента, нежели на солидное должностное лицо.
– Куда, Иван Дмитрич?
– А никуда, просто так, – засмеялся тот. – Захотелось хоть на часок расслабиться, погулять у озера. Не хочешь?
– Надо хоть умыться. Только вот ключи нашел.
– Ну, пошли. Разговор есть.
Пока Новиков переодевался, Волков стоял у книжных полок, вытаскивал то один, то другой томик. Листал, ставил обратно.
– Сколько богатства человеческой мысли, – сказал, когда Новиков вышел из спальни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97