Господи, дай ему дожить до этого.
Нилс разнервничался и стал ходить по комнате. Подошел к окну. Дождь перестал, но небо было затянуто тучами. Там, за воротами сада, город продолжал жить как ни в чем не бывало. Повозки, кареты с грохотом катились по улице. Лондон вообще не спит.
В дом шум с улицы почти не проникал. Слуг не было, потому не было и суеты, шума, связанного с выполнением хозяйственных работ. Наверное, поэтому сегодня в доме можно было услышать городской шум. Чуть более отчетливо. И еще услышать, как трепещут листвой деревья сада. Нилс закрыл глаза, снова открыл их. Ничего особенного он не увидел.
Он очень устал. Устал до такой степени, что не мог отличить реальность от фантазии. Такое с ним бывало. Он знал, что крайнее утомление рождает галлюцинации. Надо заварить еще кофе. Он спустился на кухню, оставив Шедоу ровно настолько, чтобы заварить кружку крепкого кофе, вернулся в спальню брата, выпил горячий черный напиток и почувствовал себя чуть бодрее. Амелия проснулась уже за полдень.
Проснувшись, она не сразу поняла, где находится. Потолок у нее над головой был бледно-голубым, портьеры на окнах темно-синие. Совсем не похоже на привычную обстановку. Она лежала, уставившись в потолок, постепенно освобождаясь от остатков сна. И, когда сознание ее окончательно прояснилось, она рывком села.
Шедоу.
Откинув покрывало, Амелия соскочила с постели и бросилась к двери. Только на пороге она поняла, что на ней нет обуви. Схватив ботинки в руки, она выскочила в коридор.
В доме было очень тихо, и в луче света, проникавшем в помещение из щели между портьерами, плясали пылинки. Амелия остановилась, прислушиваясь, но ничего не услышала, кроме отдаленного гула города. Только этот луч света и указывал на то, что был день.
Амелию охватило беспокойство. Не зная точно, в каком направлении идти, она открыла ближайшую дверь и заглянула внутрь. Нилс сидел у кровати. Глаза его были закрыты, и можно было подумать, что он спит, но стоило ей открыть дверь пошире, как он встрепенулся.
– Что там?
У нее было ощущение, что в нем жила пружина – мощная, сжатая до предела и в любой момент готовая распрямиться.
– Это всего лишь я, – с некоторой осторожностью сообщила она. И только тогда до нее дошло, что она явилась сюда неумытая, непричесанная, заспанная. Она хотела было пригладить волосы, но вспомнила, что в руках у нее ботинки, и поставила их на пол. – Как он?
– Температура не поднялась выше. Должно быть, твое лекарство работает.
– Он просыпался?
Нилс покачал головой.
– Он пару раз что-то выкрикивал, но слов я не разобрал.
– Ничего?
– Ни единого слова. – Он поднялся и провел рукой по волосам. – Который час?
– Я не знаю. – Она подошла к окну. – Наверное, часа два или три. Не надо было мне так долго спать.
– Напротив. Ты нуждалась в отдыхе. Я бы разбудил тебя, если бы ему стало хуже. – Он потянулся и провел ладонью по подбородку, недовольно поморщившись. – Мне надо побриться.
Лично она считала, что он никогда еще не выглядел так искушающе мужественно. Но говорить об этом, разумеется, не стала.
– Я останусь с Шедоу.
Он кивнул и вышел, оставив ее наедине со своими мыслями. Но, прежде чем отдаться вольному течению своих дум, она проверила, горячий ли у больного лоб. Сильного жара не было. Если бы им удалось победить двухголовое чудовище – жар и заражение, если бы организм Шедоу был достаточно силен для того, чтобы бороться с заражением... Если бы...
Вода в кувшине остыла. Она рискнула отлучиться ненадолго, чтобы сбегать на кухню, зажечь огонь в очаге и поставить кипятиться чайник. Выглянув в окно кухни, она с удивлением обнаружила, что Нилс был в саду.
– Я думала, ты пошел прилечь, – сказала она, когда он открыл дверь.
Он оглянулся, нахмурившись.
– Мне надо было подышать свежим воздухом.
С запада дул ветерок, несший с собой аромат лугов. Запах, дающий умиротворение. Но Нилс выглядел так, как выглядит человек, собравшийся с духом для тяжкого испытания. А может, он просто устал или она придумывает то, чего нет.
– Тебе надо прилечь, – сказала она.
Нилс кивнул. Она отметила, что реакция у него явно замедленная. К тому же он не спускал глаз с тенистой аллеи на краю сада.
– Ты что-то ищешь? – спросила Амелия.
– Мне показалось, я кого-то увидел.
– Кого? – встревоженно спросила она.
– Никого, – сказал он и заслонил собой обзор. – Я еще подогрею воды.
– Я уже поставила чайник. Ты не мог бы принести немного кипятка наверх, когда он будет готов?
– Конечно, – сказал он, и ей не оставалось ничего другого, как идти выполнять обязанности сиделки. Поднимаясь по лестнице, она оглянулась. Отсюда она видела, как Нилс, присев на корточки у очага, проверял, достаточно ли согрелась вода. Знал ли он о том, как красив собой? Едва ли. Они считают, что красота – это вотчина женщин, но они ошибаются. Она могла закрыть глаза и в точности воспроизвести в памяти абрис его скулы, контуры его плеч, форму мускулистых бедер и ягодиц. Она помнила текстуру его кожи – шероховато-гладкую, она помнила тот хрипловатый стон, что издавал он, когда наслаждение настигало его, она помнила даже мускусно-пряный запах их тел, слившихся в соитии.
О чем это она думает, стоя посреди лестницы, когда должна бежать к раненому? Но отчего-то ее накрыло жаром – то ли желания, то ли смущения, стыда за себя.
Она уже сидела возле Шедоу, когда Нилс принес воды. Вскоре он снова ушел, пообещав, что приляжет. Она умылась и сняла повязку с раны. Края раны были красными, но не такими воспаленными, как могли бы быть. Не было видно, чтобы инфекция распространялась. Она заменила повязку, затем налила немного чаю, который Нилс тоже не забыл принести, в ложку.
– Попей, – сказала она и просунула ложку сквозь сжатые зубы.
Он не стал глотать, и ей ничего не оставалось, как стереть с его подбородка пролитый чай. Она предприняла еще одну попытку. Она не переставала ласково говорить с ним, звала его в этот мир.
– Ты должен попить хоть немного. Ты будешь жить, и твоему телу нужна жидкость. Выпей, Шедоу, за своего брата. Нилс рядом, он здесь, с тобой, и он волнуется за тебя. Пожалуйста, не уходи. Ты нужен ему.
Ничего. Он или не слышал, или не мог отреагировать. Если жара не будет, он сможет прожить какое-то время и без жидкости, но рано или поздно обезвоженный организм перестанет бороться с заразой. Он должен прийти в себя. Хотя бы для того, чтобы попить.
Она старалась не думать о худшем. Намочив салфетку, она стала осторожно обмывать его лицо. Ему бы тоже не мешало побриться, но щетина его была светлее, чем у брата. Один светлый, другой темный. И при всем внешнем различии братья, как догадывалась Амелия, были очень похожи.
Вздохнув, она встала и прошлась по комнате. Ей не сиделось на месте, и такими же беспокойными были ее мысли. Она поправила ковер на полу, картину на стене и заметила, что дверца шкафа слегка приоткрыта. Она попыталась закрыть ее, но что-то внутри мешало.
Ботинок. Очень большой ботинок, и еще такой же ему в пару.
Шедоу был крупным мужчиной, но эта обувь могла принадлежать только великану. И подошвы были слишком толстыми. В них человек казался бы выше на несколько дюймов. Настоящим великаном. Которому впору было бы и черное пальто, которое тоже висело в шкафу.
Что еще? Ах, парик и... борода! Из тех, что надевают актеры, гримируясь к выступлению.
Она все уже давно поняла, просто не хотела думать об этом.
«Я – человек на дороге, в темноте под дождем».
Нилс сам сказал это, и так оно и было, но оказался он там не случайно. Все было тщательно спланировано. Он втерся в доверие к ее семье, заставил их почувствовать себя перед ним в долгу, и все для того, чтобы исполнить то, что, как он считал, он должен был исполнить.
Она не была дурой. Она знала, что сейчас все было не так, как тогда. Взгляд ее скользнул по лежащему на кровати мужчине. Когда он очнется и начнет говорить, что он скажет?
Она доверяла своей интуиции. Иного выбора у нее не было. Ей не нужны были доказательства непричастности близких к взрыву на «Отважном». Она просто знала, что они не способны на такую низость, и все.
Все те мужчины, что с детства окружали ее, включая отца и братьев, готовы были защищать свою страну любой ценой. Нет, не любой. Слишком развито в них было чувство чести и достоинства, чтобы во имя даже самой высокой цели убить невинных.
И Нилс разделял ее взгляды, пока не обнаружил акоранский нож, едва не пробивший сердце брата.
Должно существовать какое-то объяснение всему этому. Хоули много раз бывал в их лондонской резиденции. Он мог найти там нож и украсть его. Шедоу подтвердит ее догадку, когда очнется. Разве нет?
Голова ее болела. Она опустилась на стул и стала думать, как ей быть. То, что Шедоу не хотел приходить в себя, казалось странным. Кровотечение удалось остановить, избежать инфицирования раны, и признаков болевого шока тоже не было. Отодвинув покрывало, она склонила голову к груди Шедоу и прислушалась к его дыханию. Ей показалось, что дышит он глубже, чем раньше. Прижав ухо к другой стороне груди, она убедилась в том, что звук такой же. Слава Богу. Если бы нож задел легкое, шансов на выздоровление было бы куда меньше.
Она снова попыталась дать ему чаю, и вновь безуспешно. Не желая сдаваться, она нежно заговорила с ним, объясняя, кто она такая и зачем находится здесь.
– Твой брат упрямец. Он отослал меня прочь, но я его переупрямила. Я не дам тебе уйти. Ты слишком молод, чтобы покидать этот мир, и уж точно ты не можешь уйти из этого мира из-за акоранского ножа. Где ты был, Шедоу? Что с тобой случилось?
Ей показалось, что он зашевелился, но движение было почти незаметным, ей могло и показаться. Она замерла, глядя на раненого, потом снова начала расспросы:
– Ты ведь следил за Хоули, верно? Пытался разузнать, что у него на уме? Была между вами борьба, или тебя обманули?
Ей показалось, что мышцы его предплечья, на котором лежала ее ладонь, немного напряглись. Она затаила дыхание, моля Бога дать ей больше терпения.
– Как ты добрался домой? Это было трудно? Ты ведь сильный, Шедоу. Так будь и сейчас сильным. Не уходи. Возвращайся.
Ничего. Никаких признаков того, что он ее слышал. Или... Разве не дрогнули его губы, после того как она сказала «возвращайся»?
– Возвращайся, – повторила она и была вознаграждена – он слабо пожал ее руку.
Ошарашенная, она чуть отстранилась, но не прерывала установившийся контакт. Взяв его руку в свои, она пожала ее.
– Возвращайся, Шедоу. Не останавливайся. Послушай меня. Нам надо, чтобы ты пришел в себя. Нилс этого хочет. Он должен услышать то, что ты скажешь. Ты должен сказать ему...
Она осеклась на полуслове, почувствовав, как дернулась рука Шедоу. Словно его передернуло от боли. Она уже испугалась, что сама причинила ему эту боль. Но этот страх был ничто по сравнению с тем ужасом, что она испытала, когда он внезапно выкрикнул:
– Акоранцы! Нилс, акоранцы! Будь осторожен... Не допусти...
И тут больной закашлялся. Приступ кашля быстро прошел, но после него голос больного звучал еле слышно. И все же она сумела расслышать слова. Они были все те же.
– Акоранцы, Нилс, акоранцы.
Этого просто не могло быть. Это было невозможно. Не может быть, чтобы Шедоу пытался предупредить брата о том, что надо остерегаться членов ее семьи. Не может быть, чтобы он хотел сказать, что на них лежит ответственность за нападение на него.
И все же любой, кто услышал бы эти слова, именно так все и понял бы.
И Нилс в том числе.
Она могла бы оставить его в неведении, не сказать ему ничего и молиться о том, чтобы, когда Шедоу заговорит вновь, обвинение было снято. Она могла бы так поступить.
Нет, не могла.
Чувство чести и любовь к Нилсу взывали к тому поступку, который был единственно правильным в этой ситуации. Ей показалось, что ее окатили ледяной водой. Все внутри ее сковало холодом. Она осторожно опустила на простыню руку Шедоу и встала. Медленно, преодолевая мучительный страх, она пошла к двери. Чтобы найти Нилса и сказать ему.
Но ей не пришлось выходить из комнаты. Он стоял в дверях. Она и не слышала, когда он успел войти.
Глава 15
– Он без сознания, – быстро, словно оправдываясь, проговорила Амелия. – Ты не можешь придавать значения его словам.
Нилс не шевелился. Он остался стоять, где стоял, прислонившись к дверному косяку, скрестив руки на груди. Он побрился, но от того, что темная щетина уже не покрывала его лицо, он не выглядел более кротким, смирным и менее опасным.
– Он мог пытаться предупредить тебя, что акоранцы невиновны, – сказала она, – и что тебе следует сконцентрировать внимание на Хоули.
– Он ни слова не сказал о Хоули.
– Он бредит! Он не знает, что говорит. Ради Бога, Нилс, это слишком важно...
И тогда он стремительно преодолел то расстояние, что их разделяло. Глаза его стали пустыми, черты лица еще сильнее заострились.
– Я отлично знаю, насколько это важно. Отойди.
Она нехотя отошла – не было смысла провоцировать его дальше. Он занял ее место возле Шедоу и ласково заговорил:
– Это Нилс. Я здесь. Поговори со мной, Шедоу. Скажи мне то, что я должен узнать.
Шедоу вздохнул глубоко, но ничего не ответил. Глаза его были закрыты.
– Поговори со мной. Кто это сделал? Кто враг?
Амелия затаила дыхание. Страх липким холодом пополз по спине. Но Шедоу молчал. Он мотнул головой, но понять, осознанный ли это жест или движение спящего, было нельзя.
– Ты давала ему снотворное? – вдруг грубо спросил Нилс. Он распрямился и посмотрел ей прямо в глаза.
– Нет! Конечно, нет! О чем ты говоришь? Я уже пошла за тобой.
Он молчал, и тогда Амелия сказала:
– Не сомневайся во мне, Нилс Вулфсон. Я боялась, что ты придешь именно к такому выводу, к какому пришел, но я бы все равно повторила для тебя слова Шедоу.
Он пожал плечами, будто для него это не имело значения.
– Возможно. Если он начал говорить, то скажет что-нибудь и потом. Я буду здесь для того, чтобы услышать, что он скажет.
– Отлично. Оставайся с ним. Слушай его бред и делай те выводы, которые тебе хочется сделать. А я...
– Едешь домой?
А где был ее дом? Ей казалось, что отныне ее дом там, где находится этот мужчина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34