Они шли по лужайке, залитой лунным светом, настолько ярким, что тень от деревьев падала на траву.
Босуик был знаменит своими оленями-альбиносами, и эта самка была светлой, шкура ее в лунном свете казалась белоснежной. На этих чудесных животных специально приезжали сюда полюбоваться, и Алекс защищал их так, как он защищал всех тех, кто зависел от него. Амелии был хорошо знаком этот тип мужчин, сознающих ответственность за тех, кого приручили. Она выросла среди таких мужчин. Наверное, она слишком многое в жизни воспринимала как должное, в том числе и тех людей, что ее окружали. Но не все мужчины были такими, как ее отец или братья.
А как насчет Нилса Вулфсона? Кого он стал бы защищать? Свою страну? В этом она не сомневалась. Мать и брата, о которых он говорил с такой любовью? Она помнила эту неожиданную нежность в его взгляде, когда он заговорил о них.
Что еще? Свою жену? Жены у него не было. Детей? Ей он не показался беззаботным человеком. Она слишком много думает о нем. Ее мать и тетя... Их заговор... Она не лукавила, когда заявила им, что ничего у них не выйдет. Но сердце ее рвалось к нему и продолжало надеяться вопреки очевидному.
Как глупо. Надо было сразу идти спать, а не смотреть на оленей.
– Они белые?
Она обернулась, испытав облегчение. Чувство было настолько сильным, что у нее закружилась голова. Он пришел. Она не смела на это надеяться, и в то же время от всего сердца желала этого. Мысли ее и поступки стали крайне противоречивыми.
В лунном свете черты его лица казались более резкими, плечи – еще шире. Он двигался бесшумно – прирожденный охотник.
– Да, белые, – сказала она и мысленно похвалила себя за то, что голос ее не дрожал. – Босуик славится ими.
– Я видел оленя-альбиноса лишь раз до этого, в Кентукки.
Она была слегка разочарована. Обычно люди восторгались ими, ибо видели впервые.
– Их осталось в парке совсем немного к тому времени, как здесь появился мой отец. Он платит местным жителям, чтобы они на них не охотились.
– Мне казалось, что охота на оленей запрещена.
– Да, запрету уже несколько веков, но все это время он нарушался: цены на белые оленьи шкуры на рынке очень высоки. С приездом отца охота на них прекратилась. Отец также понял, что слишком много леса вырублено, и оленям просто негде жить. Знаете ли, из-за белизны их шкур они не могут находиться на солнце без укрытия. Отец позаботился о том, чтобы здесь посадили деревья, много деревьев. Некоторые из них успели вырасти, и теперь оленям комфортнее. Поголовье растет, и лес тоже.
– Они красивые, – сказал Нилс, но при этом смотрел на нее.
Она не была красивой. Не такой, как ее мать или Кассандра. Но что такое красота? Симметрия черт? Миллиметры там, миллиметры здесь? Разве эти мелочи что-то значат?
– Амелия...
– Нилс... Вас называют Волком.
– Это вас беспокоит? – Он говорил так, словно это должно было ее беспокоить.
Она пожала плечами. Он проследил взглядом за движением ее плеч. Он казался зачарованным.
– Полагаю, вы честно заработали это прозвище. Черты его исказила боль.
– Это зависит от вашего представления о чести.
– Я точно знаю, что такое честь. Это понятие даже не подлежит обсуждению.
– Но есть люди, которые с вами не согласятся. Впрочем, не важно. Джексон дал мне это прозвище примерно в то время, когда стал президентом. И я этого совсем не хотел.
Олени щипали траву. Они чувствовали присутствие людей, но совсем не боялись.
– Почему он так вас назвал?
Нилс медлил с ответом.
– Об этом я не часто говорю.
Она терпеливо ждала ответа и едва не сдержала победную улыбку, когда он открыл рот.
– Когда он участвовал в президентских выборах впервые, были люди, которые убедили себя в том, что человек из толпы, каким был Джексон, представлял бы для страны большую опасность. Но при этом они понимали, что он будет опасен лично им, так как помешает использовать богатства страны для их личной выгоды. И, понимая, что у него хорошие шансы выиграть, они решили его убить.
Амелия никогда ни о чем подобном не слышала, но не была удивлена. Акора, миролюбивая страна, тоже рождала людей с амбициями, способных на предательство и насилие. Единственное, что ей было непонятно, какое ко всему этому имел отношение Нилс.
– И что вы сделали?
– Я убил их.
Так просто сказано, но смысл сказанного от этого не менялся.
– Значит, таково ваше представление о законе?
Он сдержанно кивнул.
– Не было иного способа осуществить справедливость. Люди эти были наделены слишком большой властью, и они не остановились бы ни перед чем, если бы узнали, что их план раскрыт. Не было смысла арестовывать тех, кого они наняли, они бы просто наняли других. Что еще хуже, они были готовы убить любого, кто захотел бы им помешать.
– Значит, вы решили, что вы и закон, и суд, и палач в одном лице?
Он пристально, по-волчьи смотрел на нее. Он не видел в ней того возбуждения, которое обычно проявляли женщины, до которых доходили слухи о том, что он сделал. Но правду, голую правду без прикрас, услышала из его уст лишь она. Однако его признание не вызвало в ней отвращения к убийце. Она просто приняла его информацию к сведению. Он знал об акоранцах многое. Теперь узнал и еще кое-что.
– Да, я стал судьей, обвинителем и палачом в одном лице, – выдохнул он.
– И теперь вы себя за это ненавидите?
– Нет, я не могу так сказать. Убивая каждого из них, я чувствовал... удовлетворение. Еще одной угрозой тому, что я считаю правильным и хорошим, стало меньше.
– Под правильным и хорошим вы подразумеваете Джексона?
– Нет, он всего лишь человек, которому свойственно ошибаться. Но для народа в целом хорошо, когда все люди признаются равными в правах и возможностях. И никто, каким богатым или сильным он бы ни был, не может этого изменить. – Он снова взглянул на оленей, потом на нее. – Не знаю, понимаете ли вы меня.
– Я принцесса, – сказала она и направилась к нему через залитую лунным светом террасу, сокращая расстояние между ними. – Мой дядя – правитель, вы бы сказали, король Акоры. Мой отец – его ближайший советник. Моя мать – дочь самого старинного рода в Англии, надежда короны, как они говорят, но, скорее, надежда самой Англии.
Еще ближе. Она видела, как дернулись желваки под его скулой, чувствовала, какой ценой дается ему контроль над собой. Он был таким мужественным, и это ее возбуждало. Знал ли он, что она была рождена и воспитана, чтобы стать ровней такому мужчине?
– В Акоре я живу во дворце на высоком холме.
– Я знаю это...
– Нет, – сказала она и положила ладонь ему на грудь, туда, где она чувствовала биение его сердца – сильное и ровное. – Мистер Нилс Вулфсон, вы не знаете того, что, как вы думаете, вы знаете.
– Мы так же далеки, как земля и луна. Вот что я знаю.
– Вы так думаете? В Акоре есть озеро, где, как говорят, утонул Месяц, влюбившись в Землю.
– Интересная версия.
– Романтичная. Вы верите в романтику?
Он покачал головой.
– Вообще-то нет.
– Тогда что это?
Он чуть улыбнулся. Она видела в его глазах удивление и огонь.
– Страсть, – ответил он и обнял ее.
Глава 9
Его поцелуй был далек от робкого прикосновения губ мужчины, который не знает, как женщина его воспримет. Он ничего не делал наполовину и ждал полной отдачи. Он был настойчив в самом акте поцелуя, раздвинул губами ее губы, наполнил ее рот языком. И у нее кружилась голова от наплыва ощущений.
Ошеломляющим было уже то, что она, которая так легко могла дать отпор другим, Волку сдалась без малейшего сопротивления. Фактически сама бросилась ему на шею. Она хотела его всего. И не просто хотела, желала страстно; в ней проснулся голод, о существовании которого она раньше и не подозревала.
Время замедлило бег, внешний мир оказался размыт и ничтожен. Осталось лишь то, что он назвал страстью, и в глубине души она смела надеяться – то, что было даже больше страсти.
Она могла бы полюбить Нилса Вулфсона. Отдать ему тело и душу без сожаления.
Инстинкты, взращенные в чувственной атмосфере Акоры, зашевелились в ней. Руки ее сами вспорхнули вверх, скользнули по мускулистым предплечьям, прежде чем сомкнуться у него на затылке. Губы ее податливо приоткрылись, она звала его в себя.
Это было безумием. Он, человек чести, славный своей волей, потерял себя, целуя женщину, к которой не имел никакого права прикасаться. Она была девственницей, не так ли? А может, и нет. Ей ведь двадцать пять, хотя она и не замужем. Кто знает, как там у них принято в Акоре? Ходили слухи, что акоранские мужчины – корифеи в искусстве любви. Наверное, то же относилось и к прекрасному полу.
Он должен был положить конец этому наваждению, и, к чести его будет сказано, он предпринял попытку. Но едва он смог оторваться от ее рта, как, не помня себя, стал покрывать поцелуями ее красивую шею и плечи, такие по-женски мягкие и в то же время развитые настолько, что было понятно – их обладательница ведет активную и подвижную жизнь.
Он чувствовал телом прикосновение ее полной женственной груди и едва сдержался, чтобы не накрыть ее грудь ладонями. Тут он все же сумел отстраниться, испытывая при этом ощущение, очень близкое к физической боли.
– Принцесса, – прошептал он.
– Амелия, – выдохнула она.
Он был тверд как камень, желание жгло его, и только недюжинная сила воли удерживала его от того, чтобы не взять ее прямо здесь и сейчас. Но достаточно было лишь случайного взгляда, брошенного в окно ее отцом, или братом, или дядей, и та война, о которой он всеми силами старался забыть, разразилась бы уже по его прямой наводке.
И его страна была бы вовлечена в войну потому, что он – правая рука президента, человек, занимающий высокое положение у себя в стране, совратил любимую дочь брата короля Акоры.
Или был совращен.
Честно говоря, он не знал, которое из двух предположений более соответствует истине.
– Принцесса, – повторил он, – я прошу прощения...
– За что?
– За непозволительные действия, – решительно ответил он. Лучше так, чем пойти у нее на поводу и утонуть в этих подернутых дымкой страсти, сейчас смеющихся глазах. Лучше, чем пойти на поводу у собственного желания. Лучше, чем бездумно откликнуться на зов этого тела и этих губ, этого голоса. Лучше, чем отдаться почти мальчишескому счастью, которым она наполнила его.
Она ставила перед ним жестокую в своей неразрешимости проблему. Он отступил, движимый чувством самосохранения, которое, правда, изрядно запоздало.
– Не стоило этого делать.
Она расправила юбку и подняла на него глаза.
– Знаете, мистер Вулфсон, если бы я была плохо информированной в определенных вопросах барышней, коих в Англии большинство, ваши слова могли бы меня оскорбить. Видит Бог, я могла бы почувствовать себя отвергнутой!
– Но вы себя отвергнутой не чувствуете.
Та улыбка, которую она подарила ему, была очень женственной и не по годам мудрой.
– К счастью, я получила очень хорошее образование. – И с этими словами принцесса Акоры протянула ему руку. – Пойдемте, я кое-что вам покажу.
Беги прочь, пожелай ей спокойной ночи и беги. Он знал, как поступил бы на его месте человек разумный. Надо было только сделать первый шаг...
Он пошел с ней, осторожно сжимая в своей руке ее ладонь, ощущая нежность ее кожи каждой клеточкой своей мозолистой ладони. Они прошли мимо серебрящегося водными струями фонтана через лужайку, мимо оленей, которые, удивленно вскинув головы, проводили пару глазами, но так и не пустились наутек. Дальше шла тропинка такой ширины, что двое могли пройти по ней только бок о бок. Тропинка вела под сводами дубов и вязов прочь от дома, к берегу маленького озера. В центре озера был островок, а на островке – беседка в виде античного храма.
– Сюда я любила приходить, когда была ребенком, – сказала Амелия и сделала шаг к воде, потянув его за руку.
У самой кромки воды он остановился.
– Ваша одежда мало подходит для плавания, да и моя тоже.
– Смотрите, – сказала она и... пошла по воде.
У Нилса от удивления глаза полезли на лоб. Амелия рассмеялась и потянула его за собой. Он вскоре понял, что от островка к берегу ведет тропинка из камней, едва выступающих над водой. Она хорошо знала эту тропинку и почти не глядела под ноги. Она не выпускала его руки и смеясь смотрела ему в глаза.
– Я не думала, что вы такой осторожный, – сказала она, когда они достигли островка.
– И я тоже, – признался он.
Если бы она знала, что о нем говорили и враги, и соратники! Он, говорили они, действовал со стремительностью молнии. Какая уж тут осторожность! Еще говорили, что враг его успевал умереть прежде, чем понять всю меру грозящей опасности. И в этом была своя гуманность. Гуманность хищника, убивающего жертву так, что та не чувствует боли. Гуманность волка.
Беседка казалась молочно-белой в лунном свете. Островок мечты, красота, спокойствие и умиротворенность. Нилс появился на свет совсем в другом месте. Сейчас казалось странным, что может существовать еще и другой мир, мир за пределами его магического круга.
– А вы, напротив, слишком доверчивы, – сказал Волк.
– Доверчива, но в определенных обстоятельствах. – Она отвернулась от него, взглянула на озеро. Движение ее было стремительным и гибким. Юбки вспорхнули и закрутились вокруг ее ног, вокруг бедер.
Она обернулась, заметив направление его взгляда, и рассмеялась. Но ее глаза, насколько он мог судить при свете луны, были очень серьезными.
– Мистер Вулфсон... Нилс... Могу я вас так называть?
Он хотел ее так, что кровь готова была закипеть. Хитроватая усмешка скривила его губы.
– При определенных обстоятельствах могли бы... Амелия.
Ей, кажется, были приятны его слова.
– В Акоре мы почти не употребляем титулов. Я часто бываю в Англии, но все равно не могу привыкнуть к тому, что здесь принято постоянно упоминать наследные титулы. Скажу больше: это меня коробит.
– Но в Акоре есть король, и вы особа королевской крови.
– Не совсем. Мой дядя – избранный правитель Акоры. Его титул – ванакс, в буквальном переводе означает «избранный». Что касается моей семьи, то было бы правильнее называть нас служителями.
Он не мог скрыть своего удивления.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34