Обширное озеро напоминало запыленную чашу, но за большим садом и еще одной стеной взгляду открывался маленький зеленый оазис: слуги до сих пор ухаживали за участком земли гарема. Здесь остались женщины, брошенные Эхнатоном за ненадобностью, они лениво влачили свое существование, тускло проживая пустые, бесконечно тянущиеся дни. Большинство из них были пожилыми, некоторые совсем старухи, оставшиеся в гареме со времени правления их господина, Аменхотепа Третьего; они жили все эти годы на средства, присылаемые из Ахетатона. Никто из них уже не рисковал уходить далеко от своих покоев.
Хранитель рассеянно приветствовал Эйе у входа и проводил в покои, спешно приготовленные для Мериатон и ее сестры. Не успел он дойти до комнаты, как ему навстречу с пронзительным криком выбежала Анхесенпаатон. Бросившись к нему, она спрятала лицо у него на груди.
– Мериатон умерла, – рыдала она. – Они отрезают ее волосы!
Хотя Эйе и не собирался останавливаться и утешать ее, ноги вдруг отказались повиноваться ему. Он живо вспомнил, как сам стоял на коленях перед ложем, Тейе и рука его тянулась за ножом, чтобы срезать ее рыжий локон. Он разом понял все. Отпустив пальцы внучки, он сдержался, чтобы не оттолкнуть ее.
– Отведите ее куда-нибудь, где потише, и дайте выпить вина, – приказал он хранителю и, не обращая внимания на крики Анхесенпаатон, поспешил по коридору.
Дверь в опочивальню Мериатон была открыта, и оттуда доносился возбужденный гул женских голосов. Испуганная служанка, увидев его в дверях, бросилась к его ногам.
– Не наказывай меня, о великий владыка! – рыдала она. – Царица не позволила мне спать вместе с ней в комнате! Она прогнала меня!
Эйе больше не мог себя сдерживать. Он отшвырнул девушку с дороги и принялся с проклятиями расталкивать размахивающих ножами женщин. Многие уже сжимали в кулаках срезанные пряди волос Мериатон. Когда он пробрался к ложу, в нос ему ударил сладковатый запах крови, и он ощутил, что его сандалии прилипают к полу. Женщины отступили.
Мериатон лежала на спине. Сначала Эйе подумал, что ее ночная сорочка испачкана землей, но секундой позже он понял, что она в крови. Простыня тоже была в кровавых пятнах, матрас пропитался кровью. Кровь залила всю подушку и стекала с руки на пол. Эйе никогда еще не видел такой жестокой кровавой сцены. А в центре ее было лицо Мериатон, покрытое бурыми пятнами, однако безмятежно спокойное. Эйе подошел ближе. Из-под кровати виднелась рукоятка ножа слоновой кости. Он взглянул на руки покойной. Она не перерезала себе вены. Присев на корточки, он приподнял то, что осталось от ее черных волос, и увидел на шее чуть пониже уха аккуратный глубокий разрез. Он не смог подняться сам, пришлось опереться на матрас возле ее бледной щеки. Внезапно наступила тишина. Эйе обернулся и увидел, что в комнату вошел Хоремхеб и женщины одна за другой, кланяясь, выскальзывают за дверь.
– Тебе следовало оставить здесь охрану! – закричал на него Эйе. – Посмотри, что они сделали с ее волосами!
– Я вышел только на несколько минут, – ответил Хоремхеб. – Я не привел своих людей, потому что не ожидал такого. Гарем охраняет лишь горстка стражников, и я выскочил, чтобы удостовериться, что никто не покидал этих покоев. – Он перевел дыхание и, сделав над собой усилие, продолжил: – Ты сам видишь, что это похоже на убийство.
– Она была плотью от плоти моей! – взвыл Эйе. – Кровь моей семьи пропитала эту комнату! Это твоих рук дело!
Хоремхеб был явно ошарашен.
– Я не причинял ей вреда, – горячо запротестовал он. – У меня не было на то причин.
– Ты довел ее до этого. – От подступившей дурноты его взгляд затуманился, он силился выпрямиться. – Надеюсь, ты удовлетворен. Она – самоубийца. Ее нельзя бальзамировать. Ее ка потеряно. Ее нельзя даже хоронить. Хоремхеб…
Со стыдом он осознал, что плачет.
Хоремхеб подошел к нему и взял его под локоть. Услышав звук открывающейся двери, они оба подняли головы и увидели широко раскрытые глаза и разом побледневшее лицо Тутанхатона. Эйе, спотыкаясь, шагнул вперед. Хоремхеб бросился к мальчику, со стуком захлопывая за собой дверь, но было слишком поздно. Тутанхатон повернулся к стене, и его вырвало. Никто не осмеливался прикоснуться к нему. Он вытер губы подолом юбки.
– Меня разбудили крики Анхесенпаатон, – прошептал он. – Женщины, которые кланялись мне у входа, держали пряди волос. – Он положил дрожащую руку на плечо Эйе. – Дядюшка, – глухо сказал он, – поэтому я ношу на шее локон своей матушки? – Не найдя, что ответить, Эйе кивнул. Тутанхатон было захныкал, но быстро взял себя в руки, сознавая, что мужчины молчаливо наблюдают за ним. – Я начал свое правление в крови, – сказал он. Убрав руку с плеча Эйе, он, пошатываясь, вышел из комнаты.
Тело Мериатон обернули в белое полотно и предали реке. Жрецы, как ни сочувствовали и ни стремились угодить юному богу, от которого зависело, вернутся ли к ним их богатства, не осмелились захоронить ее по обычаю. Стоя на берегу рядом с теми, что собирались бросить в воду цветы вслед телу с привязанным к нему тяжелым грузом, Эйе осознал, что никогда не простит этого ни Хоремхебу, ни себе. Потому что, несмотря на слова, которые он в отчаянии бросил военачальнику у постели мертвой Мериатон, он понимал, что должен разделить с ним ответственность за ее смерть. Он хотел избавиться от Сменхары так, чтобы при этом не пострадали его принципы. Он оказался трусом, неспособным практически осуществить свои намерения, и втайне испытал облегчение, когда Хоремхеб взял на себя риск совершить деяние, которое не осмелился совершить он сам. Он почему-то решил, что все трудности закончатся с уходом Сменхары. Теперь же последствия содеянного Хоремхебом устрашали его, и, глядя, как Анхесенпаатон, пытаясь утешить, обнимает Тутанхатона за плечи, а Хоремхеб подходит к берегу, чтобы тоже бросить в воду свои цветы, он начал задумываться, какие еще непредвиденные события повлечет за собой преступление, в которое он оказался втянутым, когда пожелал избавиться от племянника. Эйе ненавидел военачальника за горе, которое тот причинил его семье, он осознавал свою вину, но еще он страшился хладнокровия Хоремхеба, благодаря которому тот был способен на подобные деяния. Уверится ли он еще больше в своей безнаказанности, избежав возмездия? – размышлял Эйе. Он едва мог выносить присутствие этого человека, и, как только Тутанхатон повернул к своей роскошной ладье, Эйе, сбежав от всех, последовал за ним.
В конце мезори двор отплыл на север, в Мемфис, и в день Нового года Тутанхатона короновали на царство с соблюдением всех древних ритуалов. По совету Эйе он взял себе все традиционные титулы фараона – Могучий Бык, Гор Золотой, Прекрасный Бог, Владыка Обеих Земель, – и, хотя он ни дня не служил в храме Птаха верховным жрецом, как делал прежде каждый наследник трона, он с исключительным почтением принес жертвы создателю мира. Однако в Он Тутанхатон не поехал.
– Ты сможешь поклониться Ра в его городе позднее, – сказал ему Эйе, – сейчас тебе еще слишком рано появляться в храмах солнца.
Тутанхатон не возражал. Он наслаждался тем, что граждане Египта и жрецы поклонялись ему, и с удовольствием возглавлял церемонии приношения даров и всевозможные пиршества. Он не возражал и тогда, когда через несколько недель после коронации Эйе составил брачный договор для юного фараона и Анхесенпаатон. Двор счел это хорошим выбором: ее все любили, она была добра, красива и уже доказала, что может вынашивать детей. Эйе же внучка привлекала тем, что любила его и готова была сделать все, о чем бы он ни попросил. Теперь у власти не останется никого, – с облегчением думал Эйе, – на кого мог бы оказывать влияние Хоремхеб. И если он действительно лелеет надежду заполучить корону, это дело ему будет непросто провернуть, если он решит искать поддержки у кого-либо из высших сановников. Для этого ему придется пойти еще на один акт насилия, а я не думаю, что его честолюбие простирается так далеко, что он снова осмелится рискнуть всем ради этого.
Память о страшной засухе еще жила в умах египтян, все с тревогой ждали половодья, и когда Исида начала плакать в конце фаофи, началось бурное празднование. Но Эйе едва заметил начало нового сезона. С тех пор как двор вернулся из Мемфиса в Ахетатон, он был занят выстраиванием политики, которая постепенно вернет Египту его былое могущество. День за днем слуги приносили ему отчеты о состоянии дел в Карнаке, о сокращении количества поклоняющихся в храме Атона, об оттоке и притоке золота в казну, каждую ночь он подолгу совещался с представителями номов, которые рассказывали ему о чаяниях простых людей. Он наблюдал за супружеством Тутанхатона и Анхесенпаатон и с радостью отмечал, что они довольны обществом друг друга. Он знал, что должен быть абсолютно уверен в правильности того курса, которым он хочет заставить следовать фараона, и понимал, что, прежде чем явиться на прием к Тутанхатону и представить ему на суд свои предложения, следует тщательно выверить каждый довод и предусмотреть любые возможные возражения. Необходимо также попросить фараона, чтобы на приеме присутствовал и Хоремхеб.
И вот сверкающим зимним утром он распростерся ниц перед фараоном, поцеловал царственные ноги и прижался губами к гладкой коже на голени Анхесенпаатон. Хоремхеб уже явился, тщательно накрашенный и одетый в желтое платье, он стоял со сложенными на груди руками среди своих приспешников и нескольких военных. В зале для приемов собрались управители, вельможи и молодые друзья фараона. Тутанхатон сделал знак, и Эйе поднялся. Улыбаясь, мальчик указал на кресло у подножия трона.
– Ты можешь сесть, дядюшка, – сказал он. – Ты тоже, военачальник. Надеюсь, сегодня мне скажут, что я должен делать.
Встретив его пытливый взгляд, Эйе с тревогой осознал, насколько проницателен мальчик.
– Нет, Драгоценное Яйцо, – быстро возразил он. – Ни один человек не осмелится указывать божественному воплощению, что он должен делать. Однако сердце мое болит о судьбах Египта, и я умоляю с благосклонностью выслушать мои предложения.
Хоремхеб остался стоять, но Эйе не стал возражать. Военачальнику сегодня понадобится любое преимущество. Тутанхатон кивнул, и он продолжил:
– Как, без сомнения, известно царевичу, пропасть между божественным воплощением и людьми никогда не была шире, чем теперь. Твой предшественник не только удалился из священного города Амона, но еще и лишил людей их богов, их средств к существованию и их империи. Только тебе принадлежит право вернуть им то, что отнял твой отец. – Тутанхатон вежливо слушал, но Анхесенпаатон нахмурилась. – У тебя есть не так много управителей, к которым можно обратиться за советом, – осторожно продолжал Эйе. – Прежде всего, я обратил бы внимание на то, что казна истощена. И поэтому в настоящее время невозможно одновременно сделать все, что, я уверен, желает сделать Владыка Обеих Земель. – Хоремхеб улыбнулся, и Эйе понял, что военачальник догадался, куда он клонит. – Посему тебе предстоит решить, какие вопросы имеют для нас первостепенное значение. – Он быстро взглянул на Хоремхеба. – Военачальник станет убеждать тебя в том, что, прежде всего, мы должны восстановить империю. Я согласен, каждый египтянин со стыдом и болью думает о том, что весь мир больше не склоняется перед нами. Но сейчас принятие мер по восстановлению империи вряд ли порадует твоих подданных. Семьям придется проводить мужчин, которые уйдут на войну, а святилища богов останутся прибежищем сов и шакалов. Война только увеличит страдания людей.
Тутанхатон поднял руку.
– Это действительно то, что ты хотел предложить, военачальник?
Хоремхеб кивнул.
– То, что говорит твой дядюшка, правда. Я верю, что, только восстановив империю, мы наполним казну и вновь добьемся процветания Египта. Первая, и самая важная, задача на этом пути – снова закрепиться в северной Сирии, Ретенну, Амки и Амурру. Царевичи этих народов теперь стали союзниками Суппилулиумаса. В любой момент хетты могут вторгнуться на нашу землю, и тогда мы потерпим поражение.
– Если бы Суппилулиумас планировал вторжение в Египет, думаю, к этому времени он бы уже предпринял попытку, – быстро вмешался Эйе. – Но Египет находится далеко от страны хеттов, а империя Суппилулиумаса уже и без того очень обширна. Думаю, он не решается на вторжение, потому что знает, что пока ему не под силу удержать захваченные у нас земли. А значит, у нас есть время для решения других, более важных задач. Если Египет начнет войну, твое золото не сможет пойти на исцеление Египта.
– Тогда что ты посоветуешь?
Ясные глаза внимательно рассматривали его. Эйе твердо встретил взгляд фараона.
– Прежде всего, отстрой заново Карнак и дай Мэйе полномочия назначить новых жрецов. Позволь людям увидеть, что бог, который принес процветание Египту, снова почитаем. Потом разошли своих архитекторов по всей стране для того, чтобы восстановить местные святилища. Позволь восстановить дворец в Малкатте и вернись в Фивы.
– Но, Эйе, – неуверенно вставила Анхесенпаатон, – мой отец учил нас, что есть только один бог, Диск Атон. Если мы отвергнем его, нас постигнет наказание.
– Моя дорогая, – мягко ответил Эйе, глядя в искреннее юное лицо, – я не предлагаю запретить поклонение Атону и закрыть его храмы. Пусть те, кто желает, продолжают приносить ему жертвы. Но простые люди никогда не понимали чистоты Атона, они не чувствуют себя в безопасности без покровительства древних богов. Пришло время твоему мужу заявить о себе как о воплощении Амона на земле.
– И кто заплатит за всю эту суету вокруг богов? – горячо перебил Хоремхеб. – Ты сам сказал, что казна пуста. Все эти меры потребуют длительного времени. Война же за объединение империи – мера быстрая и решительная, и она принесет немедленную компенсацию в виде трофеев и дани!
– В том случае, если мы победим, – сухо сказал Эйе. На мгновение их глаза встретились. Эйе знал, что Хоремхеб еще страдает от стыда за поражение Египта в сражении с хеттами и стремится восстановить свое доброе имя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80