Если я увижу, что вы пытаетесь сорвать катетер, – тоже.
Уитон зашел мне за спину. Я не видела его, но отлично знала, что он сейчас делает: максимально отклонившись от моих рук, впрыскивает содержимое шприца в капельницу. А если он не соврал относительно валиума? А если действительно решил оставить меня в живых?.. Помилуй, дорогая, чем ты лучше остальных? Тех, что свалены дровами в подполе этого страшного дома?
Я все ждала, когда мою руку начнет жечь. Но не дождалась. А Уитон вновь появился слева и замер в метре от ванны, не спуская с меня внимательного взгляда. Пауза длилась около двух минут, наконец он проговорил:
– Вы вся дрожите. Как вы себя чувствуете?
– Мне страшно.
– Поверьте, вам нечего бояться. Не сопротивляйтесь.
– Чему?
– Валиуму.
– Это не валиум, – сказала я, преодолевая дурноту. – Не валиум.
– Почему вы мне не верите?
– Валиум должен жечь руку. А это не жжет.
Он вздохнул, опустил голову, а потом вновь взглянул на меня с почти отеческой улыбкой.
– Ну конечно... Вас не проведешь. Это инсулин. Еще несколько минут, и вы позабудете обо всех своих страхах. Это совсем не больно.
Талия Лаво, которая находилась в метре от меня, тоже в какой-то момент позабыла о своих страхах. И теперь похожа на растение. Нет, я не позволю себе умереть такой смертью...
– Клонит в сон? – участливо спросил Уитон, баюкая в руках пистолет.
Сахар, поступивший в мой организм, когда я съела сразу два мини-батончика, чуть замедлит, но не прекратит действие инсулина. И потом, я ведь не знаю, какую он мне вкатывает дозу... Черт, как обидно! Если он не подойдет ближе, я потеряю сознание раньше, чем получу хоть мизерный шанс спастись. Конечно, я и сейчас могу сорвать катетер, но тогда он меня пристрелит.
– К... к... – прошептала я одними губами. – Клонит...
– Вот и хорошо, – равнодушно произнес он и глянул за окно оранжереи. Он был похож на террориста, который захватил самолет, предъявил свои требования и теперь ожидает начала штурма в любой момент.
Вода в ванне уже не казалась такой холодной, как раньше. Меня это обрадовало. На короткое мгновение. А потом я поняла, что это уже вовсю действует инсулин, искажающий восприятие действительности. Преодолевая панику, я напряглась и толкнула себя вниз. Ягодицы скользнули по дну ванны, и я скрылась под водой.
Мне отчаянно хотелось выпрыгнуть, но я понимала, что тогда потеряю последний шанс. А сейчас он должен представиться... Я изображаю отчаянную борьбу за жизнь прирожденной утопленницы.
Над водой нависла тень. Через пару секунд я поняла, что это голова. Уитон смотрел на меня сверху. Что он видел? Наверное, точно так же умирала его первая жертва. Девчонка-хиппи... Ну же, ну... Сделай что-нибудь, пока я еще способна пошевелиться!
Он должен помочь мне «всплыть». Ему противна сама мысль о насильственной смерти. Он не хочет, чтобы я утонула. Он хочет, чтобы я просто заснула. Навсегда.
Легкие мои готовы были взорваться, все мое естество рвалось наружу, но я ждала... И когда Уитон наклонился ниже, поняла – это момент, который нельзя упускать! Я рванулась из воды и, дико вскрикнув, схватила его за запястья. На лице его отразился мгновенный испуг. Он отпрянул, но пол возле ванны был мокрый и скользкий... Мы молча боролись почти минуту. Уитон тщетно пытался освободиться и одновременно сохранить равновесие. Наконец моя взяла: я повисла на нем всей своей тяжестью, и его руки ушли под воду...
Я увидела перед собой охваченные ужасом глаза ребенка, который не понимает, за какую провинность его столь жестоко наказывают. Я смотрела в эти глаза и цеплялась за его руки.
Вскоре его взгляд изменился. Теперь на меня смотрел совсем другой человек. Ребенок, который предугадывает действия своего похотливого отца-садиста. Солдат, который чует скрытное приближение врага за сотню метров. Маньяк, который действует в густонаселенном городе и умудряется не оставлять после себя никаких следов...
Ему не удавалось освободить руки, но он вывернул одну, и в следующее мгновение уши мои заложило. Вслед за первым тупым ударом пришел второй. Вода замутилась темным... Кровью...
Господи, да он же стреляет!
Я не чувствовала боли, но знала, что такое случается. Наверное, боль придет позже... Если к тому времени я еще буду способна ее ощутить.
Талия. Я увидела дырку в ее бедре, из которой толчками – с каждым ударом ее сердца – выходила кровь. Значит, она все-таки умрет насильственной смертью. Но это все же лучше, чем жить вот так – в ванне... на капельнице... Взвыв, я вывернула руку Уитона, и пистолет упал в потемневшую воду.
В оранжерее вновь стало тихо. Лицо Уитона сделалось мертвенно-бледным. У него уже не было сил вырываться. Ледяная вода сделала свое дело. Я оттолкнула его от себя и выбралась из ванны. Первым делом я вырвала трубку из своей вены, и пол тут же окрасился кровью.
Уитон выпрямлялся так медленно, что на секунду мне показалось, будто он ранил сам себя. Я ошиблась. Он поднялся и стал лихорадочно сдергивать мокрые перчатки. Его руки тряслись. Он напоминал сейчас человека, пытающегося скинуть горящую на нем одежду. Одна перчатка с хлюпаньем упала на пол, за ней последовала вторая. Уитон развернул свои ладони и потрясенно уставился на них.
У него были синие пальцы. Отвратительное зрелище. Сине-бурые пальцы, в которых уже почти не осталось жизни. Руки Уитона затряслись еще сильнее, и с губ сорвался стон, исполненный такой муки, что в моем сердце даже шевельнулось сочувствие.
Но этот звук вывел меня из оцепенения. Я бросилась к двери... Точнее, мне показалось, что бросилась. Ноги совсем не слушались. Я сделала пару шагов и повалилась на пол. Меня охватила паника. Господи, неужели инсулин уже сделал свое дело?..
Мне нужен сахар!
Я развернулась на четвереньках и поползла к пакету с продуктами. Уитон шагнул мне навстречу, глаза его зловеще блеснули. Но что-то подсказывало мне – сейчас он уже не представляет угрозы. Не больше, чем любой калека, переживший ампутацию обеих рук. Добравшись до пакета, я нашарила в нем шоколадное печенье, зубами разорвала упаковку и сжевала теплую липкую массу в два приема. Уитон тем временем – очевидно, трезво оценив свои шансы, – передумал нападать на меня. Он склонился над ванной и что-то там высматривал. Пистолет. Я видела, как он хочет и не решается вновь погрузить в холодную воду свои изувеченные тяжелым недугом руки.
А я тем временем безжалостно вцепилась ногтями в ранку на запястье. Резкая боль придала мне сил. Шатаясь, я поднялась на ноги.
Уитон наконец пересилил себя и погрузил руку по локоть в воду. В следующую секунду он с криком выдернул ее и обернулся ко мне. В трясущихся пальцах он сжимал пистолет, обращенный дулом в мою сторону.
Я бросилась на него, выставив руки. Прозвучал выстрел, но Уитон опоздал. Пуля пробила стеклянный потолок уже после того, как я врезалась в него всей своей массой. Он ударился спиной о зеркало, оно разбилось, облив нас амальгамным дождем, и Уитон со всего маху рухнул в ванну.
Удивительно, как он не потерял при этом сознание и сохранил способность двигаться. Уперев в края ванны локти, он старался удержаться над поверхностью и отчаянно, но безуспешно сучил по скользкому дну ногами, пытаясь отыскать надежную опору. Я как последняя дура стояла и наблюдала за всем этим. Наконец он оставил попытки выбраться из воды и вновь наставил на меня пистолет.
– Не надо... – пролепетала я, ненавидя себя за этот тон. – Пожалуйста...
Он лишь улыбнулся – скорее это была гримаса боли – и выстрелил.
В уши мне ударил легкий короткий щелчок. Господи, осечка...
Взревев, Уитон рванулся в мою сторону, пытаясь схватить за руку, но его локоть соскользнул с края ванны, и он с шумным плеском ушел под воду. Глаза его были открыты, рука потянулась к сердцу и впилась в грудь ногтями, словно он пытался вырвать его. Или легкие...
Подскочив, я схватила его за волосы и изо всех сил ударила головой о покрытую эмалью чугунную стенку ванны. Он еще пытался сопротивляться, но силы, похоже, окончательно оставили его. Я с трудом подавила желание утопить Уитона. Хотя бы для того, чтобы сократить его мучения.
У меня не было времени. Та жалкая порция сахара, которая досталась мне вместе с печеньем, скоро будет сожжена инсулином, и тогда я смогу покинуть этот жуткий дом лишь вперед ногами, с биркой на лодыжке...
Шатаясь, я направилась к выходу из оранжереи. В соседней комнате я обнаружила диван, телевизор и телефонный аппарат. Миновав комнату, я оказалась в широком длинном коридоре, в конце которого высилась массивная входная дверь. Точно такая же, как в доме моей сестры на Сен-Шарль-авеню. Спотыкаясь, я направилась к ней, стараясь думать только о том, как удержать равновесие. Но на половине пути ноги мои подкосились и я рухнула ничком на дощатый пол.
В голове повис плотный туман. Шевелиться больше не хотелось. Только прижаться щекой к прохладной доске пола и закрыть глаза...
Что заставило меня возобновить борьбу за свою жизнь? Внезапно пронзившая мысль о том, что я лежу на кладбище. Под этой самой полированной доской тянутся в ряд одиннадцать могил с останками тех, по ком ежедневно и еженощно плачут мужья, родители и дети. До сих пор. И Джейн тоже там. И мое место... неужели оно также ждет меня?
Я заставила себя подняться на четвереньки, поползла и остановилась, лишь ударившись лбом о дверь. Не глядя, нащупала ручку и опустила ее. Дверь не шелохнулась. Сознание быстро улетучивалось. Справа от двери было окно. Но мне до него, пожалуй, уже не дотянуться. Как печально...
– Пожалуйста... – шептала я. – Откройся...
Дверь оставалась глуха к моим жалким мольбам. Вот, стало быть, и конец. Какая нелепая, глупая смерть. Я прошла все войны на планете и тысячу раз могла погибнуть красиво... А умру здесь, под дверью, как собака. К тому же нагая и накачанная паршивым инсулином. Шум, поднявшийся в голове, сначала заглушил звуки моих рыданий, потом я перестала слышать собственное дыхание. Ну вот, скоро окончательно все стихнет.
Какие-то звуки, доносившиеся будто с другой планеты, заставили меня из последних сил напрячь слух. Как только я осознала, что все еще жива, звуки вдруг ворвались в мою голову дикой какофонией. Какой-то тяжелый, резонирующий барабанный ритм, а потом невообразимо громкий треск... Меня окружили черные расплывающиеся силуэты, похожие на закованных в хитиновые панцири гигантских насекомых... У них были странные металлические голоса... Кто-то склонился надо мной, о чем-то спрашивал. Я увидела под огромными нашлемными очками его глаза – встревоженные и родные... Кто это? Что он от меня хочет?
Дикий, исполненный смертной муки возглас донесся из комнаты, откуда я приползла. Я инстинктивно закрыла уши руками, но этот страшный вопль уже проник в мозг, я застонала в тон ему и повалилась без сил на пол. Страшные очки уплыли куда-то в сторону, а на их месте возникло человеческое лицо. Лицо Джона...
Он думает, что я умерла. А я жива. Но не могу шевельнуться, не могу даже моргнуть. Паника в его взгляде... Надо как-то показать ему, что моя песня еще не спета. А если не удастся... меня ведь похоронят... И значит, все напрасно... В голове звенело, но сквозь звон я вдруг расслышала голос. На сей раз не отцовский. Говорила Джейн: «Скажи ему что-нибудь, Джордан, черт тебя возьми! Не лежи бревном!»
С неподвижных губ моих сорвались два коротких слога, словно дуновение легкого ветерка. Я сама не слышала, что сказала. Но знала, что хотела сказать: сахар...
Джон по-прежнему смотрел на меня молча и встревоженно. Возмутившись, я невероятным усилием воли оторвала от пола руку и ударила по своей другой руке... По запястью... И повторила одними губами:
– Са... хар... Са... хар...
Надо мной склонился еще кто-то. Если Джон и остальные казались черными насекомыми, то этот был весь в белом, как ангел.
– Похоже, она хочет, чтобы мы замерили ей содержание сахара в крови.
Ну вот, догадались. Все вокруг меня заволокло дымкой, и лицо Джона исчезло.

28

– Джордан?
Яркий свет больно бил по глазам, но я радовалась этому как ребенок. Свет... Лишь бы не тьма.
– Джордан! Проснись!
Тень скользнула надо мной и защитила от яркого света. Она приблизилась, и я увидела Джона.
– Ты узнаешь меня?
– Агент Джон Кайсер, ФБР.
Лицо его оставалось таким же встревоженным.
– Брось, Джон. Я же говорила тебе, что я не китайская ваза.
– Слава Богу... слава Богу...
– Как там Уитон?
Джон качнул головой.
– Бросился вдогонку за тобой. По коридору. Он был вооружен, но держал пистолет рукояткой вперед. Я сказал, чтобы по нему не стреляли, но у кого-то не выдержали нервы. Он мертв.
– Все чисто.
– Что?
– Я говорю: все чисто. Это когда преступника убивают одним выстрелом.
– Да, так и было.
Оглядевшись, я увидела, что лежу в реанимационной палате. От руки тянулась трубка капельницы. Я инстинктивно потянулась, чтобы вырвать катетер, и лишь в последний момент удержалась.
– Где мы?
– В больнице. Уровень сахара в твоей крови вернулся к норме. Врачи говорят, что у тебя обезвоживание, но это поправимо. Больше всего их волновал твой мозг.
– Меня он тоже волновал всегда больше всего.
– Джордан...
– Не бойся, у меня состояние как после крепкой попойки. Только и всего.
– Предоставь врачам судить о твоем состоянии.
Я хмыкнула.
– Уверена, что со мной все хорошо. Несколько раз за последние дни меня посещала иллюзорная надежда, что Джейн жива... Но в глубине души я давно знала, что ее нет на свете. Так что когда я в чем-то уверена... Пожалуй, лишь с Талией я ошиблась. Мне казалось, что у нас был шанс спасти ее.
Джон помрачнел.
– Ее ввели в медикаментозную кому почти сразу после похищения. Ее состояние стало необратимым спустя час после того, как она попала в руки Хофману. К сожалению, у нас не было ни единого шанса.
Я кивнула.
– Где была та оранжерея?
– Ты не поверишь. В четырех кварталах от дома Уитона на Одюбон-плейс. В пяти кварталах от Сен-Шарль-авеню. И в одном квартале от университета.
– Поразительно... Это какие же надо иметь нервы... А что там сейчас делают ваши люди?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64