Бывалые артиллеристы говорят, что за несколько дней, проведенных в окопах, настолько привыкаешь к беспрерывному грохоту орудий, что когда он вдруг прекращается, испытываешь неимоверные страдания. Нечто подобное ощутил и Руфус. Его сознание и слух, напряженные до предела, словно отказали ему. Будто кто-то выбил опору из-под ног. Не получая внешних раздражителей, он стал терять ясность мысли. Кровь прилила к голове, хлынула в глаза и уши. Он сделал тщетное усилие сохранить сознание, но тут же, слабо вскрикнув, откинулся назад и ударился головой об угол нар.
Трое за переборкой всполошились. На нарах кто-то есть! Они переглянулись с испуганным и виноватым видом, и Габбет ринулся посмотреть.
– Это Доуз! – воскликнул Лентяй. – Мы забыли о нем.
– Он будет с нами, браток, он будет с нами, – воскликнул Ворон, боявшийся кровопролития.
Отпустив крепкое ругательство, Габбет подбежал к лежавшему на нарах человеку и стащил его на пол головой вниз. Неожиданный обморок спас Руфусу жизнь. Скрутив ему рубашку на груди, Габбет крепко сжал кулак, намереваясь нанести такой удар, который заставил бы несчастного замолчать навеки. Но Ворон схватил бандита за рукав:
– Не бей его, он спал! Видишь, он и сейчас еще спит…
Вокруг них собрались люди. Верзила разжал руку, но арестант только издал глухой стон, и голова его упала на плечо.
– Ты убил его! – крикнул кто-то.
Взглянув на побагровевшее лицо и мокрый лоб Руфуса, Габбет вдруг отскочил от него и стал вытирать руку, как бы желая освободиться от чего-то прилипшего к ней.
– У него тиф! – проревел он, и лицо его в ужасе исказилось.
– Что у него? – спросило двадцать голосов.
– Тиф, дурачье! – выкрикнул Габбет. – Я это и раньше знал. На корабле тиф. Это уже четвертый случай.
Зловещее слово, хотя не вполне осознанное, было услышано, и круг звероподобных лиц, сомкнувшийся, чтобы поглазеть на драку, мгновенно распался. Словно осколок снаряда угодил в толпу. Руфус Доуз лежал на полу, тяжело дыша. Люди злобно уставились на его неподвижное тело. Тревожный слух распространился быстро, и все арестанты собрались, чтобы поглядеть на него. Вдруг он застонал и, приподнявшись на локтях, хотел что-то сказать, но ни единого звука не сорвалось с его конвульсивно сжатых губ.
– С ним все, – сурово провозгласил Лентяй. – Бьюсь об заклад, он ни черта не слышал.
Лязг отодвигаемых засовов нарушил всеобщее оцепенение. Первая партия арестантов возвращалась с «прогулки». Дверь распахнулась, и в солнечном луче, прорвавшемся из люка, блеснули штыки охранников. Казалось, что в этом душном, вонючем загоне солнечный свет насмехался над ними. Словно само небо глумилось над их бедой. И, как это бывает с толпой, охваченной внезапным порывом, орава арестантов, отвернувшись от больного, ринулась к выходу. Тюремный сумрак как бы посветлел от массы лиц, устремленных к двери. Замелькало множество рук:
– Воздуха! Воздуха! Дайте нам воздуха!
– Вот оно, началось! – сказал Лентяй своим товарищам. – Я так и знал, что эта новость их всех взбаламутит.
Увидев возбужденные лица, глаза, горящие злобой и ненавистью, Габбет бросился вперед вместе с толпой, в нем пробудился дикарь – но Ветч остановил его.
– Это у них припадок, – сказал он. – Сейчас они успокоятся.
И он был прав. Среди этого рева и гама послышался лязг железа – это охрана взяла оружие на изготовку, и клип людей в сером в ужасе распался при виде нацеленных на него мушкетных стволов.
Мгновенно наступила тишина, старый доктор Пайн свободно прошел в арестантскую и опустился на колени перед лежащим без сознания Руфусом Доузом.
Приход врача, спокойно выполняющего свой долг, восстановил привычную покорность властям, привитую суровой дисциплиной. Одни арестанты потихоньку вернулись на свои места, другие бросились помогать доктору, с наигранным усердием предлагая свои услуги. Теперь арестантская походила на классную комнату, в которую неожиданно вошел учитель.
– Посторонитесь, ребята! Пусть двое из вас поднимут его и отнесут к дверям! Больной вам не опасен.
Приказ был немедленно выполнен. Старый врач, выждав немного, пока его пациента осторожно перенесли наверх, поднял руку, водворяя тишину.
– Вам известно, о чем пойдет речь. На корабле началась эпидемия. У этого человека тиф. Глупо думать, что никто больше не заболеет. Возможно, и мне не избежать заразы. Да, здесь страшная теснота, но ничего не поделаешь! Ведь не я строил этот корабль.
– Ясное дело!
– Эпидемия – страшная вещь. Поэтому прошу вас сохранять спокойствие и порядок и вести себя как подобает мужчинам. Что такое дисциплина, вам тоже известно, и не в моей власти что-либо изменить. Но я сделаю все возможное, чтобы облегчить ваше положение, надеюсь, что вы мне поможете.
Высоко держа седую голову, храбрый старый служака прошел между двух рядов арестантов, не оборачиваясь.
Он сказал все, что нужно, и вслед ему раздались дружные возгласы: «Правильно, правильно!», «Молодец, доктор!». Однако, выйдя на палубу, доктор вздохнул с облегчением. Он понимал, что выполнил нелегкую задачу.
– Только послушайте их, – проворчал из своего угла Лентяй. – Радуются, что попали в эту чертову мышеловку!
– Обожди малость, – сказал прозорливый Ворон. – Дай им время. Ночью еще кто-нибудь свалится, этак человека три-четыре, и вот тогда уж мы посмотрим!

Глава 8
ОПАСНЫЙ КРИЗИС

Уже после полудня Сара Пэрфой очнулась от своего беспокойного сна. Даже во сне ее не покидала мысль о важном деле, которое ей предстояло совершить; она была так взволнована, что ее лихорадило. Но, занятая лишь размышлениями о последствиях в случае успеха или провала задуманного, она все же взяла себя в руки, совершила утренний туалет и поднялась на кормовую палубу с нарочито спокойным видом.
Сегодня все было так же, как и вчера. Ружья часовых сверкали под безжалостно палящим солнцем, корабль скрипел и качался на поверхности сонного моря, а на его нижней палубе все те же унылые фигуры заполняли арестантскую клетку. Даже Морис Фрер, оправившись после ночных бдений, валялся в прежней позе на бухте канатов.
Однако глаз внимательного наблюдателя обнаружил бы некоторые перемены. Рулевой у штурвала напряженней вглядывался в горизонт и с более удрученным видом сплевывал в бурлящую мутноватую воду. Лески удочек все еще болтались на кран-балках, но до них никто не дотрагивался. Солдаты и матросы на баке, сбившись в кучки, не решались даже курить, а только мрачно поглядывали друг на друга. Викерс что-то писал в кают-компании. Капитан Блант тоже пребывал в своей каюте, а двое плотников под началом доктора Пайна сооружали дополнительное помещение для лазарета. Стук топоров и молотков зловеще отдавался в ушах солдат. Уж не для них ли сколачивают гробы? В тюрьме царила тишина, точно затишье перед грозой. Арестанты на палубе не развлекали друг друга невероятными историями и не смеялись над непристойными шутками, а сидели с угрюмым видом, терпеливо ожидая чего-то.
После того как Руфуса Доуза унесли в лазарет, заболели еще двое арестантов и один солдат. И хотя других жалоб пока не поступало и признаков паники не наблюдалось, на лицах матросов, солдат и арестантов застыло выражение ожидания, словно люди спрашивали себя: кто следующий? «Малабар» шел над непроницаемыми глубинами тяжелых вод океана, переваливаясь с боку на бок, как мечущееся от ран животное. Казалось, что над ним нависла зловещая грозовая туча, насыщенная электричеством, и что случайная искра может вызвать пламя, которое поглотит корабль.
Женщина, в чьих руках были оба конца цепи, готовой замкнуться и высечь искру, вышла на верхнюю палубу, осмотрелась и, перегнувшись через поручни, устремила свой взгляд на загон для арестантов. Как уже говорилось, арестанты собрались там вместе группами по четыре-пять человек, и одну из таких групп она осмотрела особенно внимательно. Трое арестантов, с беспечным видом прислонясь к фальшборту, следили за каждым ее движением.
– Явилась-таки, – проворчал Габбет, как бы продолжая разговор. – Как всегда, расфуфырилась, но смотрит в нашу сторону.
– Что-то не вижу у нее в руках утирки, – деловито заметил Лентяй.
– Терпение – это добродетель, – вставил Ворон с наигранной небрежностью. – Дайте девице время!
– Провались я на этом месте, если еще буду ждать, – сказал Верзила, облизывая обветренные синие губы. – Нас все время дурачили, а мы, как собачки, плясали на задних лапках перед девкой нашего Денди. На корабле тиф, и у нас все готово. Так чего же еще ждать? Сигнал – не сигнал, надо дело делать, и немедленно! – Вот те на, глядите! – продолжал он и смачно выругался, когда недалеко от Сары появился Морис Фрер, и оба они стали прохаживаться по палубе.
– Все правильно, дурачина несчастный! – обрезал его Ворон, потеряв терпение от упрямства и глупости своего товарища. – Как же она даст нам сигнал, когда этот ферт торчит подле нее?
Габбет свирепо буркнул что-то в ответ и замахнулся было на него кулаком, но Ворон поспешно ретировался, и тот оставил его в покое. Скрестив руки на груди с видом равнодушного презрения, Ворон сосредоточил все внимание на Саре Пэрфой. Девушка пользовалась здесь всеобщим успехом. В этот миг по трапу, ведущему на бак, взбежал молодой солдат и стал с тревогой наблюдать за Сарой.
Поравнявшись с девушкой, Морис Фрер коснулся ее плеча. После их вчерашней пикировки он твердо решил не позволять ей больше дурачить себя. Девушка явно играла с ним, и он хотел показать, что не позволит ей морочить ему голову.
– Ну что скажешь, Сара?
– Ну что скажете, мистер Фрер? – передразнила она и повернулась к нему с улыбкой.
– Сегодня ты выглядишь превосходно! Прелесть!
– Это вы мне уже говорили, – ответила она, надув губки. – Больше ничего не скажете?
– Скажу, что ты мне нравишься! – ответил он с чувством.
– Тоже не ново. Я это уже слышала.
– Бог мой, что же мне делать? – Развязность Фрера быстро пошла на убыль. – Зачем же играть с человеком в кошки-мышки?
– А человек должен быть осмотрителен. Разве я просила вас, мистер Фрер, влюбляться в меня? А если вы мне не нравитесь, то это уж не ваша вина.
– Как это понять?
– А так, что у вас, военных, много всяких обязанностей: смотреть за стражниками, вахтенными, сменой караула и все такое прочее. Разве у вас есть время для бедной девушки вроде меня?
– При чем тут время? – вскричал удивленный Фрер. – Черт возьми, ты же сама бегаешь от меня. А у меня время всегда найдется.
Она опустила ресницы, как бы в смущении, и легкий румянец окрасил ее щеки.
– У меня тоже много обязанностей, – сказала она полушепотом. – За мной следят столько глаз… Шага незаметно не сделаешь.
И, как бы ища подтверждения своим словам, она окинула глазами палубу и перехватила взгляд молодого солдата на баке. На таком расстоянии ей было трудно рассмотреть человека, но она догадалась, что это был ревнивый Майлс.
Фрер, окрыленный переменой в ее настроении, с улыбкой подошел к ней вплотную и стал что-то нашептывать на ухо. Она отодвинулась от него и, улучив секунду, обменялась взглядами с Вороном.
– Я приду в восемь часов, – проговорила она, застенчиво отвернувшись.
– Но в восемь смена караула, – неуверенно проговорил Фрер.
Она только встряхнула головой.
– Ну и прекрасно. Занимайтесь своим караулом! Мне все равно.
– Но, Сара, рассуди сама…
– Влюбленные женщины не рассуждают, – прервала она, бросив на Фрера страстный взгляд, способный растопить даже самое ледяное сердце.
Значит, она к нему неравнодушна! Только дурак может ей отказать. Заставить ее прийти на свидание было главной его целью. А как совместить долг и наслаждение – об этом можно подумать после. Кроме того, раз в жизни можно и пренебречь сменой караула.
– Хорошо, дорогая, приходи в восемь.
– Тс-с! – прошептала она. – Вон там идет этот дурак – капитан.
Как только Фрер удалился, она подошла к поручням и, не сводя глаз с переборки, отделявшей загон для арестантов, уронила платок на вторую палубу. Он упал у ног влюбленного капитана. Бросив взгляд на девушку, доблестный моряк поднял его и вернул Саре.
– О, благодарювас, капитан Блант, – проговорила она, и ее взгляд был красноречивей слов.
– Ты приняла лекарство? – шепнул Блант, и в его глазах мелькнули искорки.
– Да, несколько капель. Сегодня вечером я вам верну бутылочку.
Блант отправился на корму, что-то весело напевая, и, встретив Фрера, хлопнул его по спине. Оба они рассмеялись, каждый своим мыслям. Но они не ведали, что от этого смеха сумерки еще более сгустились вокруг них.
Сара Пэрфой, покосившись на арестантский загон, отметила произошедшую перемену. Три арестанта вновь сошлись, и Ворон, сняв арестантскую шапку, взмахнул ею, а другой рукой вытер лоб. Это означало, что ее сигнал принят.
А тем временем Руфус Доуз, находясь в лазарете, лежа плашмя на больничной койке, устремив неподвижный взгляд перед собой, мучительно старался вспомнить, что же ему надо сказать.
Когда внезапный обморок лишил его сознания, он смутно почувствовал, как чьи-то грубые руки стащили его с нар. Он увидел склонившиеся над ним суровые лица и ощутил близость неведомой опасности. Он вспомнил, как в неравной борьбе со все усиливающейся лихорадкой он слышал какой-то разговор, имеющий жизненно важное значение не только для него, но и для всех, кто находился а корабле. Однако суть этого разговора ускользала от него. Тщетно напрягал он память, но его мозг в горячечном бреду воссоздавал одни лишь обрывки фраз почти без проблесков смысла. И они исчезали так же мгновенно, как возникали. Его угнетала невозможность восстановить суть разговора. Он знал, что ему угрожает страшная опасность. Если бы он был в силах заставить себя связано и напряженно думать в течение хотя бы нескольких минут, он смог бы предотвратить беду, угрожавшую кораблю. Но он продолжал бредить, голова его пылала, губы ссохлись, тело обессилело. Он не мог шевельнуть ни рукой, ни ногой и лежал как парализованный.
Место, где он находился, было слабо освещено.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71