В связи с этим была созвана чрезвычайная сессия управления при доже – Синьории. Сенат решил направить к французскому генералу своих эмиссаров. Им поручалось приветствовать Бонапарта от имени Республики и попытаться выяснить его намерения. Возглавить делегацию вполне резонно доверили Алессандро Лоредану, обладающему дипломатическим и военным опытом и разбирающемуся во французских проблемах.
В ночь перед отъездом Лоредана во французскую ставку, располагавшуюся на западной оконечности венецианской территории, Фоска посетила Алессандро в его библиотеке. Он работал за письменным столом и, услышав, как кто-то вошел, утомленно откинулся на спинку кресла. Его лицо просияло.
– А, это вы, Фоска. – Алессандро встал. – Вы пришли, чтобы пожелать всего хорошего вашему стареющему воину?
Она подала ему руку. Он задержал ее в своей и с любовью взглянул на жену.
– Вы выглядите усталым, – сказала она. – Вас тревожит предстоящая поездка?
– Я не питаю абсолютно никаких надежд на ее успех, – сказал он, криво усмехнувшись. – А в остальном я настроен радостно и оптимистично.
– Это не опасно?
– Нет, если только этот хитрый корсиканец не решит, убив меня прямо на месте, спровоцировать войну. Но в таком случае его ждет разочарование. Наши руководители изыщут нечто такое, чтобы не обратить внимания на его дурные манеры. Они могут, например, объявить меня неизбежной жертвой войны и даже поблагодарить французов за то, что те избавили их от неприятной личности.
– Прошу вас, не говорите так, – содрогнувшись, сказала Фоска.
– Простите. Вырвалось. Но я рад, что вы на мои слова все-таки отреагировали. – Он проницательно посмотрел на нее. – Вы обо мне хоть немножко, но беспокоитесь.
– Конечно, беспокоюсь. – Ее щеки зарделись. Она посмотрела в сторону. – Я не хотела мешать вам. Хочу вам дать кое-что в дорогу. – Она вручила ему плоскую золотую коробочку, по размерам чуть превышающую футляр для часов. – Когда вы откроете ее, то внутри найдете два портрета – Паоло и мой. Чичизбео вашей матери дон Карло написал их нынешним летом по моей просьбе. Согласитесь, он весьма талантлив.
Алессандро, улыбаясь, смотрел на миниатюры.
– Да, дон Карло способен не только распространять сплетни. Здесь вы очень похожи на себя. Спасибо, Фоска.
Я всегда хотел иметь при себе нечто подобное. Буду хранить их. Вы очень внимательны.
– Это всего лишь то малое, что я могу сделать, – робко сказала она. – Ну а теперь я должна идти. Будьте осторожны. Умоляю вас.
– Буду, – ответил он торжественно. – Обещаю. Она кивнула головой и вышла. Алессандро сел на край письменного стола и долго всматривался в портреты. Затем он со вздохом захлопнул коробочку и вернулся к работе.
Ночью Фоска спала плохо. Ее одолевали угрызения совести и предчувствия. Утром, сразу после отъезда Алессандро, она собиралась изменить ему.
Томассо сообщил Фоске, что Раф живет на Бурано, небольшом островке в лагуне. Там разместилась небольшая деревушка, жительницы которой из поколения в поколение губили свое зрение, плетя кружева для мелких дворян. Она и Томассо, надев маски, выехали туда в наемной гондоле.
Был полдень, самое жаркое время дня, и обитатели лишенного какой бы то ни было растительности острова укрывались от солнца за стенами своих домов. Сквозь открытые двери Фоска видела женщин-вязальщиц. Некоторые вышли к ней, предлагая свои изделия, но она отрицательно качала головой. Из клеток, в которых томились канарейки, раздавалось чириканье и пение. В тени домов кралась собака.
Томассо провел ее через лабиринт небольших улочек к таверне. Они прошли через пустой общий зал и поднялись по маршу искривленных лестниц. В таверне царила тишина. Она казалась заброшенной.
Остановившись у двери наверху лестницы, Томассо трижды ударил в нее – размеренно и осторожно.
– А, тайный сигнал? – не без иронии отметила Фоска. – Потрясающе хитроумно.
– Успокойся, – проворчал он. – Если бы мы вошли, не подав сигнала, то он отстрелил бы нам головы.
– Боже мой! Боюсь, это не прибавило бы нам красоты. Фоска нервничала. Ее руки немного дрожали.
Они услышали скрип дерева о дерево, будто кто-то поднимал засов. Томассо приблизился к щели в двери и тихо назвал свое имя. Когда дверь немного приоткрылась, он вошел в комнату и показал Фоске жестом, чтобы она следовала за ним.
– Я буду внизу выпивать вместе с хозяином в его закутке, – сказал он. – А вы не теряйте времени даром.
Фоска вошла. Раф закрыл за ней дверь и снова запер ее на засов. Комната оказалась с низким потолком, но не была слишком маленькой. Она выходила не на солнечную сторону и в ней было прохладней, чем на лестнице, и значительно прохладней, чем снаружи. Окна были открыты, но ни малейшего дуновения ветра не проникало внутрь. В углу стояла небольшая кровать, а обширный стол был завален бумагами и письменными принадлежностями. Обстановку дополняли несколько расшатанных кресел.
Фоска сняла маску, вытерла носовым платком вспотевший лоб, потом посмотрела на Рафа. Он выглядел подтянутым, похудевшим. Морщины вокруг глаз и губ углубились, и появилось несвойственное ему прежде мрачное выражение. Как и раньше, он был одет в чистую, хотя и простую и вышедшую из моды одежду. Рубашку он расстегнул до талии – на коже сверкали капли пота. Ему не мешало бы побриться.
– Вы постарели, – заметила она неловко.
– А вы – нет. Выглядите все так же. Так же красивы. Мне приятно снова видеть вас, Фоска.
Она, оглядываясь вокруг, ходила по комнате. Хотя смотреть здесь было почти не на что.
– Итак, именно отсюда вы ведете свою революционную работу? – полюбопытствовала она. – Как интересно!
– Это наскучивает как дерьмо, – проворчал Раф. Он кивнул головой в сторону своего стола. – Я пишу листовки. Обычную чепуху: «Прогоните ваших угнетателей! Поднимайтесь на восстание! Избавление приближается!»
– Раньше вы к этому не относились цинично, – сказала Фоска. – Вы верили в эти лозунги.
– Я и сейчас верю. Но с течением времени рассеялась наивность. Лозунги справедливы. Они побуждают народ принять их и жестоко действовать в соответствии с ними. Мне довелось видеть французов, орущих «Свобода! Равенство! Братство!» и сносящих головы с плеч своих братьев-дворян. Подобные сцены заставляют задуматься.
– И вы хотите, чтобы именно это случилось в Венеции? Хотите, чтобы и здесь покатились головы?
Раф уселся на край стола и скрестил руки на груди. Он смотрел жестко, и взгляд его был непроницаемым. Раф утратил свойственные ему в прошлом юношескую надежду и энтузиазм, на смену которым пришла обретенная опытом расчетливая холодность.
На мгновение Фоска вспомнила, каким был Алессандро, когда она впервые встретила его: безжалостным, нетерпеливым, нетерпимым, жестоким. Потребовались годы, чтобы он смягчился, осознал, что мирские успехи не приносят счастья. Мир использует своих даровитых сынов, высасывает из них силы, а потом забывает их.
– Это, Фоска, история, – сказал Раф. – Я не творю ее. Я лишь следую за ней, двигаюсь вместе с ней в своем направлении. Я был и остаюсь лояльным участником революции, сменил свое имя на Леопард, плачу полагающиеся налоги, присоединился к тем, кому, подобно Бонапарту, принадлежит истинная власть.
– Теперь для меня настало время, – после некоторых раздумий продолжил он, – выйти на авансцену и потребовать вознаграждение. Когда французы овладеют Венецией, я возглавлю Временное революционное правительство, стану здесь самым могущественным человеком. И это я, тот самый, сеющий смуту еврей из гетто. Теперь настал мой черед, Фоска. Именно этого я всегда хотел. Меня нисколько не смутит, если для этого понадобится отсечь несколько голов.
– Вы не всегда оценивали жизнь так дешево, – заметила Фоска.
– Я просто не знал, насколько она дешева. Отнять жизнь столь же легко, как и начать новую. – Раф заметил, что Фоска содрогнулась от его слов. – Я слышал, у меня есть сын. Как он там?
Фоска проглотила обиду.
– Он прекрасный мальчик. Прекрасный. С вашей стороны очень любезно, что вы наконец проявили к нему интерес. Кстати, откуда вы узнали о нем? От вашей танцующей шлюхи?
– Так вот что вас тревожит.
– Вы не могли дождаться, как бы уйти от меня, чтобы перелететь к ней. Так где же она? – вскинула голову Фоска. – Почему же вы не взяли ее сюда, она составила бы вам компанию в этом забытом Богом месте и помогла с вашей писаниной. Я слышала, она блестящий корреспондент.
– Прекратите! – сказал он резко. – У вас нет оснований ревновать к ней.
– Чтобы я ревновала к этой?.. Вы, конечно, шутите. Для того, чтобы ревновать к ней, я должна была бы прежде всего интересоваться вами, но этого уже нет. Вы меня совсем не интересуете. Я ненавижу вас!
Она несколько раз прошлась по комнате, прикрыв лицо руками. Он подошел к ней сзади и обнял.
– Вы всегда были негодной лгунишкой, Фоска, – сказал он, вздохнув.
– Вы уехали, – хрипло ответила она. – Можно было подумать, что вы исчезли с лица земли. Ни разу не написали, ни разу не черкнули ни слова. А ей вы писали. Разве не так?
– Нет, я ей не писал, – возразил Раф. – Через наших людей, скрывающихся здесь, она прислала мне несколько писем, поскольку считала, что я должен был знать о болезни моей тети. Я был ей благодарен за информацию, хотя помочь ничем не мог.
– Да, я уверена, что вы были благодарны. И уверена, что выразили ей за это глубокую благодарность, как только вернулись сюда. А почему бы и нет? Вам это ничего не стоило, а она – я уверена! – была счастлива.
Фоска попыталась вырваться из его объятий, но он крепко удерживал ее руки и повернул лицом к себе.
– Позвольте мне уйти, – вспылила Фоска. – Я уже сыта по горло вашей проституткой и вашей вонючей революцией! Меня тошнит от вас! Не хочу больше видеть вас! Отпустите меня!
У нее начиналась истерика, и она повысила голос. Он ладонью резко ударил ее. Но это не успокоило Фоску. Он ударил ее еще раз – на этот раз лишь слегка – и встряхнул. Фоска замолчала, а потом разразилась слезами. Пока она рыдала, Раф поддерживал ее.
– Это вы, вероятно, сочинили уже давно?
– Почему вы не написали? – задыхаясь, спросила она. – Хотя бы один раз? Хотя бы сообщить о том, что вы живы и любите меня?
– Я не знаю, Фоска. Я полагал, что не писать было легче. Уговорил себя, что вы меня забыли, что так будет лучше.
– Как же я могла забыть вас, если у меня ребенок, напоминающий о вас? Я думала о вас каждый день, каждый час.
– Я знаю и очень сожалею. Я тоже думал о вас. Когда все вокруг становилось невыносимо тяжело и жестоко, я закрывал глаза и вспоминал, как хорошо нам было здесь и в Париже. Вдвоем, и никого больше. Как прекрасны вы. Как я вас любил.
– Но мы тогда ссорились, как и теперь. Точно так же. Я такая ревнивая. – Фоска посмотрела ему в лицо. – Раф, вы должны сказать мне правду. Вы любите ее? Я должна это знать.
Он вздохнул.
– Что вы хотите, чтобы я сказал вам, Фоска? Что меня воротит от одного ее вида? Но это не так. Она очень много сделала для меня. Я не возлагаю на нее вину за то, что она совершила семь лет назад. Тогда она была еще ребенком. Сейчас она заботится о моей тете, выкупила мою мебель и вещи, которые я вынужден был продать…
– И все для того, чтобы вы бежали вместе со мной, – с горечью сказала Фоска.
– Я был бы рад сделать это. Но сейчас… я так благодарен ей.
– Она также спасла вашу жизнь. Помните? Устроила побег из тюрьмы инквизиции… вы были очень счастливы. Если бы вы ждали, пока спасу вас я, то были бы уже давно мертвы. Я была всего лишь развращенная и беспомощная дворянка. Не обладала ни отвагой, ни воображением!
Он крепко вцепился в ее руку повыше локтя.
– Вы когда-нибудь остановитесь? Говорю вам, Фоска, я люблю вас. – И потом вновь повторил очень размеренно: – Я люблю вас. Я никогда не любил ни одну женщину так, как люблю вас. Никогда. Ни Лиу. Ни какую-нибудь другую. Вас, Фоска. Только вас.
Новый поток слез оросил ее щеки.
– Я не могу остановиться. Не знаю, что со мной происходит. Я думаю о ней и о том, что она пыталась сделать с Алессандро, а потом я представляю вас обоих вместе…
– О чем вы говорите? При чем тут она и Лоредан?
– Я уверена, что вы слышали. А может, сами и задумали? Вы сказали ей, чтобы она соблазнила Лоредана, чтобы выманить у него последний цехин и утопить его в болоте бесчестья и разорения. Она шпионила по вашему заданию, пытаясь ослабить моральные устои дворянства.
– Для этого не требуется ни помощь Лии, ни кого-либо другого, – односложно заметил Раф. – Лоредан? Лиа и этот самодовольный, напыщенный бюрократ? Не верю.
– Целые недели об этом только и сплетничали, пока я не положила этому конец. Спросите кого угодно. Томассо, кого угодно.
– Почему же вы, Фоска, оставались с ним? – неожиданно спросил он. – Почему не развелись?
– Он не предоставил мне выбора. Он не разрешил бы мне уйти.
– Негодяй! – выпалил Раф. – Злобный, порочный тип…
– Вы ошибаетесь, – быстро возразила Фоска. – Он поступал так, потому что любил меня. Да и сейчас любит. Я знаю, что у моего мужа много пороков, но он не тот человек, за кого вы его принимаете. После того как мы поженились, мы оказались очень упрямыми и не питали друг к другу никаких симпатий. Мы болезненно досаждали друг другу. Но теперь… я стала понимать его лучше.
– Ну и… – выдыхая, Раф присвистнул. – Какое блаженство! В самом деле, настоящее блаженство! Вы и он пришли к взаимопониманию. Так вас следует понимать?
– Да, именно так.
– Он надувает вас, Фоска. Он пытался использовать все, что мог, – силу, неволю. Сейчас старается сыграть на вашей симпатии.
Фоска отстранилась от Рафа.
– Я и не рассчитывала, что вы меня поймете.
– Иными словами, хотите сказать, что я не обладаю рафинированным чувством понимания дворянства? – глумливо усмехнулся он. – В этом вы, Фоска, правы. Когда я люблю женщину, я не отношусь к ней как к куче отбросов.
– О нет. Вы просто полностью забываете о ней и ложитесь в постель с первой попавшейся вам на пути проституткой.
– Прекрасно, – холодно сказал он. – Итак, я грубый, тупой, невежественный.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57