- Замечательно. Но хотел бы...
Меня прервал стук в дверь, и вошел Хьюго Моттрам. Мы молча уставились на него. Он взглянул на ящик.
- Вижу, шампанское вам доставили.
- Это вы его прислали? - произнесли мы в один голос.
- Да... да... маленький знак благодарности. Я вернулся из Шотландии только вчера вечером и... э... Ламзден рассказал мне, как вы спасли Коробка.
- Ну право же, ни к чему... мы рады... - Против обыкновения Зигфрид начал заикаться.
Моттрам тоже изнывал от неловкости. Как всегда прямой, исполненный достоинства, он тем не менее был явно смущен, поджимал губы и мучительно подбирал слова.
- Нет, к чему... чтобы как-то выразить мою благодарность... которая глубже, чем я... чем я могу выразить. И еще, чтобы извиниться перед вами, господа... за мои глупые и непростительные слова при нашей последней встрече...
- Мой дорогой, все это лишнее! - воскликнул Зигфрид. - Мы нисколько...
Моттрам поднял ладонь.
- Разрешите мне сказать... Я крайне сожалею и стыжусь... Не понимаю, почему говорю подобные вещи... Со мной это уже бывало... Я, кажется, чересчур нетерпим... Боюсь, что ничего с этим поделать не могу.
Говоря, он все выше задирал подбородок и смотрел на нас сверху вниз.
Возможно, и с этим он ничего поделать не мог. Но такие признания ему дорого стоили, и я ощущал, как возрастает напряжение.
Зигфрид явно почувствовал, что необходима разрядка. Он раскинул руки всеобъемлющим жестом.
- Моттрам, Моттрам, дорогой мой. О чем вы? Маленькое недоразумение, уже забытое. Больше ни слова, прошу вас. Право же, нас с Джеймсом интересует только, что ваш чудесный конь теперь совсем здоров.
Моттрам чуть-чуть расслабился.
- Знаете что, - произнес Зигфрид негромко, - я бы сам хотел иметь такую лошадь. Искренне вам завидую.
И я заметил, как между этими любителями лошадей сразу возникла симпатия.
Моттрам кивнул.
- Ну, я рад, очень рад, - пробормотал он. - И, кстати, я привез вам кое-что от Ламздена. Он тоже чрезвычайно вам благодарен. - И он протянул Зигфриду небольшой сверток.
Мой партнер быстро сдернул бумагу и испустил одобрительный вопль.
- Бутылка выдержанного виски! Молодец Гарри! Нынче наш счастливый день. И, по-моему, надо отпраздновать выздоровление Спичечного Коробка - ну и все остальное. Ингредиенты налицо. - Он достал из ящика бутылку шампанского. - Что скажете, Моттрам, старина? У нас есть до обеда немножко свободного времени.
- Вы очень любезны, Фарнон. С удовольствием.
- Отлично, отлично! Так садитесь же и располагайтесь поудобнее. Джеймс, принесите бокалы.
Через две-три минуты хлопнула пробка шампанского, и мы расселись вокруг стола. Зигфрид поднял бокал и одобрительно посмотрел на его искристое содержимое.
- За здоровье Спичечного Коробка! И пусть живот у него больше никогда не болит!
Мы выпили, и Моттрам откашлялся.
- Мне бы хотелось сказать еще одно: я очень сожалею, что мы прежде не узнали друг друга поближе. Не отобедаете ли вы оба у меня в следующую пятницу?
9

Поднимая на стол роковую собачку миссис Федерстон, я неизменно преисполнялся самыми дурными предчувствиями, но на этот раз я ощущал только легкость и полнейшую уверенность в себе. В бредовом состоянии я всегда такой.
Бредовое же состояние было одним из бесчисленных проявлений бруцеллеза. Эта инфекционная болезнь, вызывающая аборты у скота, сгубила тысячи трудолюбивых фермеров моего поколения и постоянно угрожала ветеринарам, которым приходилось принимать отелы, завершавшиеся выкидышами, и удалять послед.
Слава Богу, систематическая борьба с бруцеллезом теперь почти покончила с этой болезнью, но в пятидесятых годах о подобном никто не мечтал, и я, как и все мои современники, почти ежедневно буквально купался в этой гнусной инфекции.
Помню, как я стоял в коровниках обнаженный по пояс (отельные халаты тогда были редкостью, а о длинных пластиковых защитных перчатках никто и не слыхивал), часами орудуя рукой внутри зараженных коров, и с горечью рассматривал кожистую плаценту со светлыми некротизированными участками, напоминавшими мне, что я соприкасаюсь с миллионами патогенных бактерий. И когда я ополаскивал руки в дезинфицирующей жидкости, вокруг еще долго стоял характерный кислый запах.
Воздействие болезни на моих коллег ветеринаров было крайне разнообразным. Один высокий и дородный истаял в скелет, измученный волнообразной лихорадкой, и продолжал страдать от нее еще долгие годы, других скручивали сильнейшие артриты, а некоторые заболевали психически. В "Ветеринари рикорд" было напечатано письмо человека, который в результате своего синдрома, вернувшись как-то ночью домой, вдруг решил, что ему необходимо убить свою жену. Он, естественно, этому импульсу не поддался, но сообщил о нем как об интересном примере того, что может сделать с человеком Brucella abortus.
Я про себя радовался и благодарил Бога, что оказался невосприимчивым. Годами я вплотную соприкасался с инфекцией как будто безнаказанно и, думая о многих друзьях-страдальцах, сознавал, какое это счастье, что судьба меня пощадила. И после стольких лет был твердо уверен - мне бруцеллез не угрожает.
Что продолжалось, пока не начались мои веселые приступы.
Так в семье окрестили таинственные припадки, которые начинались внезапно и кончались столь же быстро. Вначале я счел их результатом переохлаждения, ведь постоянно приходилось раздеваться до пояса под открытым небом и часто по ночам, потом согрешил на короткий возвратный грипп. Симптомы всегда были одинаковы: угнетенное состояние, потом ледяной озноб, укладывавший меня в постель, где за час температура взлетала за сорок. Жар приносил с собой чудеснейшее настроение: я ощущал себя согревшимся, счастливым, хохотал, болтал с собой о том о сем и, наконец, разражался песней. Не запеть я не мог - так было хорошо. Детей это чрезвычайно развлекало, и чуть я принимался петь, они неизменно хихикали под дверью. Но я ничего не имел против. Меня все радовало.
Тем не менее я решил выяснить, что со мной происходит, и анализ крови, сделанный доктором Аллинсоном, рассеял все сомнения, дав положительную реакцию на Brucella abortus. Как ни жаль, но пришлось признать, что я принят в клуб ее жертв.
Приступ, во время которого миссис Федерстон привела свою собачку, произошел в субботу. Я возвращался домой с футбольного матча в Сандерленде в компании нескольких приятелей. Наша команда выиграла, мы были в чудесном настроении, смеялись, шутили, и я даже не заметил, как перестал быть душой общества и замолчал. Но когда я добрался до Скелдейл-Хауса и горестно притулился у огня, трясясь в малярийном ознобе, то понял, что надвигается новый веселый приступ.
Хелен немедленно прогнала меня наверх в спальню и принялась наливать горячую воду в грелки. Чувствуя, что умираю, я забрался под одеяло, прижал к груди грелку, положил ноги на другую, а кровать ходила ходуном - так меня трясло. Хелен накрыла меня еще одним пуховым одеялом и оставила моей судьбе. Мы оба знали, что будет Дальше. И все пошло по заведенному порядку. Озноб проходил, я согревался, на душе становилось легче, затем по всему телу разлился благодатный жар, и я погрузился в восхитительную томность и умиротворенность - все заботы куда-то исчезли. Райское блаженство! Я был не прочь, чтобы оно длилось вечно. Но жар все рос, становился огненным, и я почувствовал себя даже еще лучше: томность исчезла, я был сильным, могучим, глупо и буйно счастливым.
На этой стадии я обычно протягивал пылающую руку за термометром на тумбочке и засовывал его под мышку. А! Сорок один, как я и думал. Я блаженно усмехнулся. Все было отлично, дальше некуда.
Радость жизни переполняла меня, и я заговорил вслух, обсудил с собой ряд интересных дел, но мое великолепное настроение требовало более действенного выхода. Как тут было не запеть? "В зеленеющем уборе роща по весне была, в росный час мне Анни Лори клятву верности дала", - загремел я, и никогда еще мой голос не был таким звучным и мелодичным.
Из-за двери донеслось "хи-хи", а затем шепот Джимми: "Во как!" и приглушенный смех Рози. Уже явились пострелята! Но какого черта? "Клятву верности дала, чтоб ее хранить до гроба!" - я бесстрашно взял высочайшую ноту, игнорируя "хи-хи" и "ха-ха" за дверью.
Потом еще побеседовал с собой, от души соглашаясь с каждым своим утверждением, а потом решил исполнить "Прекрасную Розу из Трейли" в манере Джона Маккормака и набрал в грудь побольше воздуха.
- Над зелеными горами бледная луна плыла-а!
- Ха-ха-ха! - закатились мои дети, и тут раздался звонок в прихожей, по лестнице взбежали шаги, и в дверь постучали. В щель всунулась физиономия Джимми.
- Привет, пап! - Он весь сморщился от старания сдержать смех. - Миссис Федерстон привела свою собаку. Она говорит, что это неотложно, а мама куда-то вышла.
- Все в порядке, старина! - Я спустил ноги с кровати. - Сейчас приду.
- А тебе можно? - Глаза моего сына полезли на лоб.
- Еще как! Раз-два, и я там. Проводи ее в смотровую.
Снова испуганно на меня посмотрев, Джимми притворил дверь и умчался.
Я натянул брюки и рубашку. Кровь гремела у меня в ушах, лицо горело. Обычно одно упоминание имени миссис Федерстон ввергало меня в панику. Богатая, пожилая, очень властная, она годы и годы допекала меня воображаемыми недугами своего пуделька Ролло.
Ролло был на редкость здоровым песиком. Как и большинство пуделей, его отличала крепость мышц. Он был способен взвиться с места на шесть футов вверх, словно на пружинах, но его хозяйка страдала настоящей ипохондрией - только болезни она придумывала не себе, а ему. С корыстной точки зрения, что может быть лучше денежной клиентки, готовой оплачивать регулярные осмотры совершенно здоровой собаки? Но я был сыт по горло. Снова, и снова, и без конца: "Право же, миссис Федерстон, то, что вас встревожило, это вполне нормальное явление". Или: "Уверяю, миссис Федерстон, вы волнуетесь совершенно напрасно...". Тут дама выпрямляется во весь свой внушительный рост и выпячивает подбородок: "Не хотите ли вы сказать, мистер Хэрриот, что мне все это приснилось? Что я не могу доверять собственным глазам? Бедняжка Ролло страдает, так будьте добры, примите меры!".
И каждый раз я трусливо подчинялся, отделываясь от нее с помощью какого-нибудь безобидного средства, которое не могло повредить песику. Но мне было мучительно стыдно. Я вынужден был признать, что боюсь этой женщины и в ее присутствии превращаюсь в зайца, в тряпку, позволяю ей небрежным движением руки отметать все мои робкие возражения. Ну почему я не могу поставить ее на место!
Однако в эту минуту, завязывая галстук и напевая что-то горящим глазам на багровом, отраженном в зеркале лице, я только диву давался - откуда такая непостижимая робость? И просто предвкушал предстоящее свидание с этой дамой.
Я сбежал вниз, сдернул с крючка белый халат, прорысил по коридору и увидел миссис Федерстон перед столом в смотровой.
Черт, а ведь она недурна собой! Очень, очень даже недурна. Странно, что не замечал этого раньше. В любом случае я твердо знал, как поступить: схвачу ее в объятия, влеплю звонкий поцелуй, хорошенько потискаю - и все былые недоразумения рассеются как утренний туман под ласковыми лучами солнца.
Я двинулся к ней и вдруг обнаружил нечто непонятное: она исчезла! Но я же видел ее тут всего секунду назад... Я заморгал и посмотрел вокруг недоуменным взглядом. Тут выяснилось, что она просто нырнула под стол. Славно, славно! Значит, она тоже в игривом настроении и затевает прятки.
Ее голова появилась над краем стола, и я весело крикнул:
- Ку-ку! А я вас нашел! - Но выяснилось, что она всего лишь нагнулась, чтобы водворить своего песика на стол.
Миссис Федерстон бросила на меня непонятный взгляд.
- Вы ездили отдохнуть, мистер Хэрриот? У вас такой яркий цвет лица.
- Нет, нет, нет и нет! Просто я в чудесной форме! Собственно говоря...
Дама поджала губы и нетерпеливо прервала меня:
- Я очень беспокоюсь за бедняжку Ролло.
Услышав свое имя, пуделек, выглядевший на редкость здоровым, принялся резвиться на столе и прыгать на меня.
- Беспокоитесь? Какой ужас! Расскажите же мне все! - Я подавил смешок.
- Ну, мы только вышли на вечернюю прогулку, как он вдруг кашлянул.
- Один раз?
- Нет, два. Вот так: хок-хок.
- Хок-хок? -Яс великим трудом сохранял серьезность. - И что случилось потом?
- Ничего не случилось! Разве этого мало? Злокачественный кашель?
- Но уточните, пожалуйста, вы имели в виду два "хока" или один "хок-хок"? - Я невольно хихикнул, сраженный собственным остроумием.
- Я, мистер Хэрриот, имею в виду однократный и опасный кашель. - В глазах дамы блеснул зловещий огонек.
- Да-да, - ответствовал я и достал стетоскоп. Выслушав пациента, я, разумеется, никаких отклонений не обнаружил, но готов был поклясться, что Ролло смотрел на меня извиняющимся взглядом.
Все это время смех у меня в груди старался вырваться на волю, и внезапно я испустил оглушительное "ха-ха!".
Брови миссис Федерстон взлетели к самым волосам. Она уставилась на меня и спросила ледяным тоном:
- Что вас так забавляет? - "Забавляет" она надменно растянула.
- Ну право же, это смешно до невозможности! - Я оперся о стол и закатился хохотом.
- Смешно?! - На лице миссис Федерстон изумление мешалось с ужасом. Она несколько раз открыла рот и лишь потом договорила: - Не вижу ничего смешного в страданиях беспомощного животного!
Укрытый надежным щитом жара и эйфории, я погрозил ей пальцем.
- Но он же ничуть не страдает, это и смешно! И никогда не страдал, сколько бы раз вы его ко мне ни приводили.
- Прошу прощения!
- Святая правда, миссис Федерстон. Все болезни Ролло - одни ваши выдумки. - Стол затрясся от моего смеха.
- Как вы смеете так говорить! - Дама прожгла меня высокомерным взглядом. - Вы ведете себя оскорбительно, и я не потерплю...
- Э-эй! Дайте мне объяснить! - Я смахнул с глаз пару слезинок и отдышался. - Помните, как вы расстраивались из-за манеры Ролло делать несколько шагов, приподняв заднюю ногу, а потом ее опускать? Я вам объяснял, что это привычка, не больше, а вы принудили меня лечить его от артрита?
- Ну да. Помню.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44