Не нужно, так не нужно.
У меня мороз прошел по коже. Они стараются не перечить мне! Бр-р!
Я привычно сделал свинье инъекцию, торопливо вымыл руки и отказался от чая.
Когда я выезжал со двора, Себ и Джош, стоя рядом на булыжнике, подняли руки в торжественном прощании, а в окне кухни я увидел их жен. Прочесть их мысли не составляло труда.
Бедняга Хэрриот! И ведь неплохой человек. Больно смотреть, как он потихонечку свихивается.
28

Водя стетоскопом по ребрам старого пса, я взвешивал, долго ли еще он протянет.
- С сердцем у Дона не лучше, - сказал я старенькому мистеру Чандлеру, который сидел сгорбившись в кресле у очага.
Я старался говорить бодрее. Сердце работало заметно хуже. Собственно говоря, казалось, что я никогда еще не выслушивал такого скверного сердца. Какие там шумы! Мешанина всплесков и хлюпанья: я только диву давался, каким образом животворная кровь еще циркулирует по телу дряхлой собаки.
Дону, косматому нечистопородному колли, было четырнадцать лет, и к сердечной слабости добавлялся неизбежный хронический бронхит, внося свою лепту бульканья и хрипов в симфонию, оглашавшую его грудь.
- Может, и так. - Мистер Чандлер наклонился вперед. - А в остальном-то он еще ничего. Ест даже очень хорошо.
Я кивнул.
- Да, удовольствие он от жизни получает, это несомненно. - Я потрепал старого пса по голове, и его хвост энергично застучал по коврику у очага, служившему ему подстилкой. - Боли он не испытывает и радуется, чему может.
- Если бы не чертов кашель,- проворчал его хозяин. - Покоя ему не дает. А сегодня совсем разыгрался, вот я вас и вызвал.
- Ну совсем кашель не пройдет, но помочь, когда очень скверно становится, все-таки можно. Сейчас сделаю укол и оставлю таблетки.
После инъекции я отсчитал запас моих верных окцитетрациклиновых таблеток.
- Спасибо, мистер Хэрриот. - Старик взял пакетик и положил его на полку. - А вообще-то он как?
- Трудно сказать, мистер Чандлер. - Я замялся. - Я видел много собак с больным сердцем, которые жили годы и годы, а с другой стороны... Ждать можно всего. В любую минуту.
- Ну да... понимаю, понимаю. Будем надеяться на лучшее. Только старому-то вдовцу вроде меня немножко тоскливо становится. - Он поскреб в затылке и виновато улыбнулся. - Ночь сегодня скверная выдалась. С телевизором повеселей было, да он не работает. - Старик кивнул на темный экран в углу. - За чаем совсем разладился. Я чертовы ручки крутил и так и эдак, и все без толку. Вы в этих штуках понимаете?
- Боюсь, что нет, мистер Чандлер. Я телевизор купил совсем недавно. В начале пятидесятых телевизор был еще новым чудом, а для тупиц в технике вроде меня - непостижимым чудом. Тем не менее я подошел к нему и включил, а затем принялся вертеть ручки, нажимать на кнопки, подтягивать проволочки, щелкать выключателями. Внезапно старик у меня за спиной вскрикнул:
- Э-эй! Есть оно! Есть изображение.
Я растерянно уставился на экран, где по техасской равнине несся галопом отряд шерифа. Чем-то я пронял таинственный ящик.
- Колдун вы, мистер Хэрриот! - Лицо старичка просияло. - Сразу мне веселее стало.
Я испытал непривычное горделивое торжество.
- Ну очень рад, что сумел помочь! - Однако, взглянув на собаку, прильнувшую к коврику, я перестал радоваться.
- Если ему станет хуже, позвоните, - сказал я и вышел из домика со скверным предчувствием, что скоро услышу от мистера Чандлера печальное известие. И что-то для меня кончится. Я ведь успел привязаться к старому Дону, одному из самых покладистых пациентов, усердному хвостовилялыцику, которого лечил много лет.
Ждать пришлось недолго. В семь часов вечера три дня спустя зазвонил телефон.
- Чандлер говорит, мистер Хэрриот.
Голос был расстроенный, и я приготовился к худшему.
- Не хочется мне вас беспокоить, мистер Хэрриот, но, может, вы ко мне заглянули бы?
- Ну конечно, мистер Чандлер. Сию же минуту. Я понимаю, как вам тяжело.
- Да уж, худо, дальше некуда. Но я знаю, вы его подправите.
Мне вспомнилась какофония, звучавшая в стетоскопе, и я почувствовал, что обязан сказать правду.
- Мистер Чандлер, четырнадцать лет - срок долгий. Все изнашивается.
- Четырнадцать? Так ему, чертову сыну, и двух нет!
- ДВУХ?! - Неужели у старика в голове помутилось? - Дону еще и двух нет?
- Дону? Да причем тут Дон? Ему от таблеток очень даже полегчало. А вот телевизор этот треклятый опять не работает, хоть ты что! Может, заглянете починить его, а?
29

Фермер Уайтхед с сомнением потер подбородок.
- Что-то я в нем не разберусь, - сказал он. - Вроде бы на работника с фермы не очень похож, да и сам говорит, что был школьным учителем, но видно, что в уходе за скотиной разбирается. Ну я его пока на пробу беру. Привередничать-то мне особо не приходится: найти, кто согласится жить в таком глухом месте, не очень-то легко. Так вы мне скажите, как он вам покажется.
- Обязательно. - Я кивнул. - А он женат?
- Что есть, то есть! - Фермер ухмыльнулся. - И жена, и детей семеро!
- Семеро? Да, семья не маленькая.
- Верно. Я и взял-то его отчасти из-за этого. Ему негде жить, а у нас тут есть хороший дом. Просторный. Он совсем вроде в отчаяние пришел, ну и мне его жалко стало. - Мистер Уайтхед помолчал и задумчиво посмотрел через двор. - Какой-то он из ряда вон выходящий...
Я направился к двери, а фермер сказал мне вслед:
- И зовут его Бэзил Куртенс. Имечко тоже не из обычных, верно? В коровнике я с интересом оглядел Бэзила. Лет тридцать пять, решил я. Очень худощавый, смуглый - ну просто испанец. Меня ой приветствовал широкой улыбкой.
- Здрасьте! Ох, ну и холодрыга же нынче! На лугу того и гляди легкие отморозишь.
- Вы правы, - ответил я. - Подморозило сильно. - И снова всмотрелся в него. Говорил он совсем не как школьный учитель. Но в нем чувствовалась бодрая лихость, темные глаза дружески поблескивали - он мне понравился.
Корова, к которой меня вызвали, прихрамывала на левую заднюю ногу, и, когда я нагнулся и сунул палец в межкопытную щель, она предостерегающе меня лягнула.
- Пожалуйста, подержите ее за голову, - сказал я.
Бэзил изящно наклонил собственную голову в легком поклоне и вошел в стойло. Но он не ухватил корову за рог и не сунул пальцы ей в ноздри, как делается обычно, а обнял ее за шею и прижал голову к груди. Ничего подобного я еще ни разу не видел, но цель, казалось, была достигнута: корова спокойно позволила мне поднять ее ногу. Постукивая по подошве ручкой копытного ножа, я скоро нашел болезненный участок.
- Небольшой абсцесс, - сказал я. - Придется его вскрыть. Удобнее всего будет задрать ей ногу, перекинув веревку вон через ту балку. Вы не принесете веревку?
Вновь легкий наклон головы, изящный поклон, и он пошел по проходу широкими грациозными шагами. Вернувшись, он красиво протянул мне веревку, наклоняясь от бедра, точно портной, демонстрирующий свое изделие.
Я затянул веревку вокруг копыта, перебросил другой конец через балку, Бэзил бодро потянул за нее, и я начал строгать рог.
- Я слышал, вы преподавали в школе? - спросил я, скобля копыто.
- Ага, было такое. И не один год, можете поверить.
- Вот как. А какие предметы вы преподавали?
- То и это, это и то. Я за что ни возьмусь, сделаю, знаете ли.
- Так-так. А где вы преподавали, в какой школе?
- Там и тут, тут и там. На одном месте не засиживаюсь. - Бэзил покачал головой и улыбнулся, словно слова эти вызвали приятные воспоминания.
Он продолжал болтать, пока я работал, и, ничего конкретного не сказав, дал понять, что преподавал и в университетах.
- Читали лекции?
- Во-во! Читал.
Меня обволакивало странное ощущение нереальности, но я все-таки спросил:
- А в каких университетах?
- Ну-у... там и тут, тут и там.
Разговор оборвался, когда из-под ножа брызнул гной - счастливое завершение моих трудов.
- Ну вот, - сказал я. - Теперь все в порядке. Я сделаю ей укол, и дня через два она будет совсем здорова. Но мне нужна вода, чтобы вымыть руки.
Бэзил сделал широкий жест.
- Так идемте в дом. Вымоетесь как следует.
Я пошел за ним к коттеджу, примыкавшему к службам, он распахнул дверь и церемонно проводил меня внутрь.
У стены большой кухни стоял длинный стол, за которым все семейство вкушало субботний обед. Миссис Куртенс, толстая улыбчивая блондинка, приглядывала за оравой пышущих здоровьем детей, которые усердно трудились над полными тарелками. В центре пола восседал на горшке крепкий малыш и тужился под взрывчатые звуки, сопровождавшие его усилия.
Бэзил обвел рукой эту домашнюю сцену.
- Моя жена и детки, мистер Хэрриот, и все мы очень рады с вами познакомиться.
Он не преувеличивал. Дети расплылись в улыбках и принялись весело кивать под горделивым взглядом отца. Поистине счастливый семейный очаг!
Бэзил подвел меня к раковине, загроможденной до края немытой посудой, которая явно накопилась со вчерашнего дня. Подсунуть руки под кран удалось только после того, как Бэзил освободил для меня небольшое пространство, сдвинув в сторону грязные сковородки и изящными движениями выбрав из мыльницы кусочки застывшего сала и колбасные шкурки.
Пока я мыл руки, малыш решил покинуть свой трон. Бэзил подошел, поднял горшок и с удовлетворением изучил его содержимое. Затем направился к угольной печке у стены, приподнял крышку и опрокинул горшок внутрь. Каждое движение было верхом грациозности.
Миссис Куртенс приподнялась на стуле.
- Выпьете чашечку чая, мистер Хэрриот?
- Нет... э... благодарю вас, но меня ждут еще в двух местах, и я тороплюсь. Благодарю вас еще раз и был очень рад с вами познакомиться.
В следующие месяцы мне пришлось побывать на этой ферме несколько раз; Бэзил, казалось, неплохо справлялся со своей работой. Но я не мог не обратить внимание на то, что он все делал не так, как остальные знакомые мне скотники. С животными он обращался крайне своеобразно, да и все его поведение было более чем странным. Например, однажды он, чтобы надеть намордник на телку, повис на балке, зацепившись за нее ногами. Казалось, он кое-что знает об уходе за животными, но опыта не имеет никакого.
Пока я работал, Бэзил болтал без умолку, все время туманно упоминая эпизоды своего удивительно разнообразного прошлого. Обрывочные намеки на его причастность к театру, архитектуре и другим творческим профессиям следовали один за другим. Так, он как будто одно время преподавал бальные танцы. Но все попытки установить что-нибудь поточнее наталкивались на неизменные "там и тут, тут и там".
Несколько раз я видел Бэзила в Дарроуби. Любителем спиртного он не был, но ему нравилось провести субботний вечер в трактирчике. И когда я впервые столкнулся с ним в этой обстановке, меня вновь поразило его своеобразие. Он сидел за большим столом в окружении ухмыляющихся работников, утоляющих жажду из пинтовых кружек, но пива не пил. Откинувшись на спинку стула, вытянув ноги, он сжимал в руке рюмку с красным вином. Ножка ее виднелась ниже его пальцев. Мне доводилось видеть в кино, как иностранные аристократы и тому подобные персоны держали рюмки таким манером - но не в йоркширских питейных заведениях.
Как всегда, Бэзил являл собой картину элегантности и изящества. Непринужденно развалившись на стуле, он держал речь перед завороженными слушателями, иногда небрежно помахивал рукой для пущей убедительности, иногда отхлебывал глоточек вина. И работники с окрестных ферм слушали его с явным восторгом. Взрывы смеха, радостные кивки, изумленные возгласы неопровержимо свидетельствовали, как их увлекает красноречие Бэзила.
Вскоре он стал местной знаменитостью, и, насколько я понял, особенно простодушную аудиторию интриговали смутные намеки на его университетскую деятельность, хотя тайна окутывала и все остальное с ним связанное. Он получил прозвище "профессор Бэз", и во всех окрестностях Дарроуби его знали только как "профессора". Неизменные "тут и там" исчерпывали все сведения, которых удалось от него добиться, и каких только теорий о нем не сочиняли! Однако одно было несомненно: он пользовался всеобщей симпатией.
В марте мне пришлось часто видеться с Бэзилом. В эту пору животные особенно склонны к разным заболеваниям. Долгое зимнее заключение в четырех стенах снижает сопротивляемость организма. Особенно уязвимы в это время телята, и питомцы Бэзила стали жертвой диареи - извечной страшной угрозы животноводческих хозяйств, дающей очень высокий процент смертности. А причиной может послужить любой просчет с кормами или неблагоприятные изменения в окружающей обстановке.
К счастью, современные достижения науки снабдили ветеринаров очень действенными средствами против диареи, а в то время я получал отличные результаты, применяя гранулированную смесь антибиотиков и сульфамидных препаратов. Однако с этими телятами дело шло плохо.
В длинном ряду стойл маялись шестнадцать моих пациентов, и я глядел на них со все возрастающим отчаянием. Они стояли несчастные, поникшие, по хвостам у многих стекала беловатая жижа экскрементов, а двое-трое неподвижно лежали на соломе.
- Бэзил, - сказал я, - а вы уверены, что не напутали с дозировкой?
- Да нет, мистер Хэрриот, даю точно, как вы велели.
- Напоследок вечером и сразу утром? Это очень важно.
- Так и даю. Об этом можете не беспокоиться. Я засунул руки поглубже в карманы.
- Ничего не понимаю. Они не поддаются. А дальше - пневмония. Очень они мне не нравятся.
Я сделал витаминные инъекции, чтобы лекарства лучше подействовали, и уехал полный дурных предчувствий, что вот-вот случится что-то очень скверное.
День выдался на редкость холодный, и задувал пронзительный ветер, обычно предвещающий снег. А потому я не удивился, когда часов в восемь вечера в воздухе закружили белые хлопья и вскоре землю одел снежный покров. Но длился снегопад недолго, и я обрадовался - добираться через сугробы до ферм высоко в холмах бывало трудной, а иногда и неразрешимой задачей. Самым нужным инструментом тогда становилась лопата.
В семь утра мне позвонили - тяжелый отел на маленькой ферме у самой вершины холма. И я с облегчением убедился, что за ночь снега не прибавилось. В девять я уже возвращался, полный радости, которую испытываю всегда, когда удается спасти теленка, и безмятежно любовался окружающей красотой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44