На шпильках она была чуть-чуть выше Саймона, и от него не укрылось – хотя больше никто этого не замечал,– что после их с Милли помолвки Оливия стала надевать туфли на высоком каблуке все чаще и чаще.
– Мне пора,– проговорил он.– Я должен вернуться в офис. На работе сейчас уйма хлопот.
– Как и у всех! – заметила Оливия.– Осталось каких-то четыре дня. Четыре дня – и вы пойдете к алтарю. А у меня еще тысяча дел! – Она обернулась к дочери.– Ты занята, милая? Тоже спешишь?
– Нет. Я взяла выходной на полдня.
– Как насчет того, чтобы пройтись со мной в город? Не выпить ли нам…
– По чашечке горячего шоколада у «Марио»? – закончила Милли.
– Именно.– С победоносной улыбкой Оливия воззрилась на Саймона.– Я читаю мысли своей дочери, как открытую книгу!
– Точнее, как открытое письмо,– парировал Саймон.
Повисла напряженная пауза.
– Ну, я пойду,– невыразительно произнесла Оливия, нарушив наконец молчание.– Я ненадолго. До вечера, Саймон.
Она открыла калитку, ведущую к дому каноника Литтона и проворно двинулась по тропинке, слегка скользя на снегу.
– Зачем ты так? – укорила Милли Саймона, когда они оказались вне пределов слышимости.– Про письмо. Она взяла с меня обещание не говорить тебе.
– Извини, но она это заслужила. Почему она считает, что у нее есть право читать личную переписку?
Милли пожала плечами.
– Она ведь объяснила, что это получилось нечаянно.
– Нечаянно?! Милли, письмо было адресовано тебе и лежало в твоей спальне.
– Да ладно,– добродушно сказала Милли.– Пустяки.– Она вдруг хихикнула.– Хорошо еще, ты ничего такого не написал про нее.
– В следующий раз напишу,– пообещал Саймон и бросил взгляд на часы.– Мне и в самом деле пора.
Он взял в ладони ее замерзшие пальцы, нежно перецеловал их и привлек Милли к себе. Прикосновение его губ было мягким и теплым. Объятия становились все крепче, и Милли закрыла глаза…
Внезапно Саймон отпустил ее, и порыв холодного ветра со снегом ударил ей прямо в лицо.
– Все, я побежал. Пока.
– Пока,– попрощалась Милли.
Он открыл дверцу машины, сел за руль и, резко тронувшись, мгновенно скрылся из виду.
Саймон всегда торопился. Спешил чем-то заняться, чего-то достичь. Ему, как щенку, требовался каждодневный выгул; он либо делал полезные дела, либо активно наслаждался жизнью. Терпеть не мог терять время, не понимал, как это Милли способна провести целый день в счастливой праздности или не иметь определенных планов на уик-энд. Иногда он присоединялся к ней в безмятежной неге, повторяя при этом, как хорошо порой немного расслабиться,– а через несколько часов вскакивал и заявлял, что отправляется на пробежку.
Когда Милли впервые увидела его – на кухне в гостях у знакомых,– Саймон одновременно разговаривал по мобильному телефону, запихивал в рот чипсы и щелкал пультом, просматривая заголовки новостей в режиме телетекста. Увидев, что Милли наливает себе вино, он тоже протянул бокал, а в перерыве разговора успел улыбнуться и поблагодарить ее.
– Вообще-то вечеринка в другой комнате,– сообщила она.
– Знаю-знаю,– отозвался Саймон и опять уткнулся в телевизор.– Буду через минуту.
Милли закатила глаза и покинула кухню, предоставив этого странного парня самому себе и даже не поинтересовавшись, как его зовут. Однако чуть позднее тем же вечером, когда Саймон вновь присоединился к остальной компании, он подошел к Милли, очень любезно представился и извинился за невнимание.
– Не хотел пропустить важные деловые новости.
– Плохие или хорошие?
Сделав очередной глоток вина, Милли пришла к выводу, что изрядно набралась.
– Это зависит от того, кто вы.
– А разве не все в этом мире зависит от того, кто мы? Хорошая новость для одного – плохая для другого. Даже…– Она взмахнула рукой с бокалом.– Наступление всеобщего мира. Плохая новость для производителей оружия.
– Да,– медленно проговорил Саймон.– Пожалуй. Никогда не думал об этом с такой точки зрения.
– Ну, не всем же быть великими мыслителями,– сказала Милли, с трудом удержавшись, чтобы не прыснуть со смеху.
– Принести вам чего-нибудь выпить? – предложил Саймон.
– Не-а. Если хотите, можете зажечь для меня сигарету.
Саймон склонился над ней, оберегая ладонью пламя, и Милли про себя отметила, что у него гладкая и загорелая кожа, сильные пальцы и что ей нравится запах его лосьона после бритья. Когда она сделала затяжку, их взгляды встретились. К удивлению Милли, под взором внимательных, темно-карих глаз Саймона по ее спине пробежала дрожь, и она нерешительно улыбнулась в ответ.
Позже, когда общая беседа иссякла и гости, разбившись на группы, уселись на пол и закурили марихуану, разговор зашел о вивисекции. Неделей раньше, лежа дома с простудой, Милли случайно посмотрела по телевизору выпуск познавательной детской передачи «Отдать швартовы!», где речь шла как раз о вивисекции, поэтому на вечеринке поразила всех своими познаниями. Саймон не сводил с нее восхищенного взгляда.
Несколько дней спустя он пригласил ее поужинать и много говорил о бизнесе и политике. Милли, которая не разбиралась ни в том ни в другом, только улыбалась и согласно кивала; в завершение вечера, перед тем как в первый раз ее поцеловать, Саймон сказал, что Милли – необычайно тонкая и восприимчивая натура. Через некоторое время она попыталась признаться в своем удручающем невежестве в вопросах политики – как, впрочем, и в большинстве других предметов, но Саймон лишь пожурил ее за излишнюю скромность.
– Я помню ту вечеринку,– сказал он.– Ты в пух и прах разгромила того чудака с его слабыми доводами. Ты прекрасно разбиралась в том, о чем говорила. По правде говоря,– добавил Саймон, и его глаза чуть потемнели,– ты меня здорово завела!
И Милли, уже готовая выдать свой источник информации, лишь теснее прижалась к нему, чтобы он поцеловал ее еще раз.
Саймон так и не изменил своего первоначального впечатления о ней. Он по-прежнему укорял ее за скромность, по-прежнему считал, что ей нравятся те же заумные выставки, что и ему, интересовался мнением Милли насчет американской предвыборной кампании и внимательно выслушивал ее ответы. Он был уверен, что она любит суши и читает Сартра. Не собираясь вводить Саймона в заблуждение, однако не желая и разочаровывать его, Милли позволила ему создать собственное представление о ее личности,– не совсем соответствовавшее истине.
Что будет, когда они начнут жить вместе, Милли не знала. Порой ее беспокоила степень искаженное™ своего образа; она не сомневалась, что Саймон уличит ее в обмане, едва застанет в слезах над пошлым бульварным романом. В другие дни Милли убеждала себя, что образ этот не настолько и ложен. Пускай даже она не та утонченная женщина, которой ее считает Саймон, но она может ею стать. Надо всего-навсего выбросить старую одежду и носить только новые вещи; иногда вставлять умные замечания и благоразумно помалкивать остальное время.
Однажды, в начале их отношений, когда они лежали в огромной двуспальной кровати Саймона в Пиннакл-холле, он сказал ей, что сразу понял: она – особенная, ведь она никогда не спрашивала его об отце. «Почти все девушки,– с горечью констатировал он,– интересуются только тем, каково быть сыном Гарри Пиннакла; хотят, чтобы я помог им устроиться на работу в отцовской фирме. Но ты… ты даже ни разу не упомянула о нем». Саймон настороженно глядел на нее, а Милли нежно улыбнулась ему и что-то неразборчиво пробормотала сонным голосом. Она не нашла в себе сил признаться, что не упоминала о Гарри Пиннакле только потому, что в жизни о нем не слышала.

– Итак, сегодня вечером нас ждет ужин с Гарри Пиннаклом! Это должно быть очень интересно.
Голос матери прервал размышления Милли, и она подняла глаза.
– Да, наверное.
– У него все тот же замечательный повар-австриец?
– Не знаю.
Милли вдруг поймала себя на том, что переняла у Саймона его холодный тон, когда речь заходила о Гарри Пиннакле. Саймон по возможности старался избегать разговоров об отце; если собеседники были чересчур настойчивы, он резко менял тему. Он неоднократно разворачивался и уходил от своей будущей тещи, когда та настырно выспрашивала у него пикантные подробности и байки из жизни известного магната. Связи между этими явлениями она до сих пор не замечала.
– Гарри абсолютно не выделяется из остальных, это чертовски мило с его стороны, не находишь? – продолжала Оливия. Она по-семейному взяла Милли под руку, и они неторопливо двинулись по заснеженной улице.– Я так всем и говорю: глядя на Гарри, даже в голову не придет, что он знаменитый мультимиллионер, что именно он создал громадную национальную сеть предприятий. Встретившись с ним, всякий просто подумает – какой приятный человек! Саймон весь в него.
– Саймон – вовсе не мультимиллионер, он обыкновенный рекламный агент.
– Далеко не обыкновенный, милочка!
– Мама, прошу тебя…
– Знаю, тебе не нравится, когда я так говорю. Но в один прекрасный день Саймон сказочно разбогатеет, это факт.– Оливия легонько сжала руку дочери.– И ты вместе с ним.
– Возможно.– Милли равнодушно пожала плечами.
– А когда это произойдет, твоя жизнь изменится.
– Не изменится.
– Богатые живут по-другому.
– Минуту назад ты восхищалась простотой Гарри. Он ведь не живет по-другому, правда?
– Все относительно, солнышко.
Они приближались к небольшой галерее дорогих модных лавок. Перед мягко освещенной витриной первого магазинчика мать и дочь остановились. За стеклом был выставлен единственный манекен в изысканном платье из тяжелого белого бархата.
– Прелесть,– пробормотала Милли.
– У тебя лучше,– немедленно возразила Оливия.– Я не видела ни одного свадебного платья красивее, чем твое.
– Да,– задумчиво проговорила Милли.– Мое платье красивое.
– Девочка моя, оно изумительно!
Они еще немного постояли у витрины. Их взгляды притягивал теплый розовый свет за стеклом; облака шелка, атласа и кружев, которыми были задрапированы стены; букеты из засушенных цветов и крошечные туфельки с затейливой вышивкой, предназначавшиеся для подружек невесты.
Оливия вздохнула.
– Вся эта кутерьма с подготовкой к свадьбе доставляет столько удовольствия! Мне будет жаль, когда все закончится.
– Ммм,– промычала Милли.
– Не знаешь, Изабел сейчас с кем-нибудь встречается? – как бы невзначай спросила мать.
Милли вскинула голову.
– Мамочка, ты что, и ее хочешь выдать замуж?
– Нет, конечно! Так, простое любопытство. Она ведь ничего мне не рассказывает. Я поинтересовалась, не хочет ли она прийти на свадьбу с приятелем…
– И что она?
– Сказала, что нет,– с сожалением ответила Оливия.
– Вот видишь.
– Это ни о чем еще не говорит.
– Мамуля, если ты хочешь знать, есть ли у Изабел парень, почему бы тебе не спросить у нее самой?
– Пожалуй,– рассеянно произнесла Оливия, как будто потеряв интерес к этой теме.– Пожалуй, я так и сделаю.

Через час они вышли из кофейни «У Марио» и направились домой. К тому времени, когда они вернутся, кухню начнут заполнять постояльцы домашней гостиницы, насмотревшиеся достопримечательностей и стершие в кровь ноги. Дом Хэвиллов на Бертрам-стрит был одним из самых популярных полупансионов Бата: туристам нравился красивый городской особнячок, со вкусом обставленный в георгианском стиле и удобно расположенный недалеко от центра; их привлекало радушие очаровательной хозяйки, любившей посудачить и умевшей превратить обычный сбор незнакомых людей в уютную вечеринку.
Полдник был самым оживленным временем в доме. Оливия обожала собирать гостей вокруг стола, за которым подавались фирменные сдобные булочки и классический английский чай с бергамотом. Она представляла постояльцев друг другу, с интересом слушала, как они провели день, рекомендовала программу развлечений на вечер и делилась свежими сплетнями о людях, которых ее клиенты никогда не знали. Если гость изъявлял желание удалиться в свою комнату и вскипятить чай в дорожном чайнике, наутро его ждал неодобрительный взгляд и холодные тосты. Оливия Хэвилл презирала дорожные чайники и чай в пакетиках и держала их в доме только ради того, чтобы ее заведение соответствовало четырем звездочкам в справочнике по домашним гостиницам Бата. Точно так же она презирала – однако в силу необходимости предоставляла своим клиентам – кабельное телевидение, вегетарианские сосиски и набор брошюр с рекламой местных парков отдыха и аттракционов. К вящему ее удовольствию, пополнять запас этих брошюр ей почти не приходилось.
– Да, чуть не забыла,– сказала Оливия, когда они свернули на Бертрам-стрит.– Пока тебя не было, приехал фотограф. Совсем молоденький!
Она порылась в сумочке в поисках ключа.
– Я думала, он приезжает завтра.
Я тоже. У этих замечательных австралийцев умер кто-то из родственников, и, на наше счастье, они срочно уехали. Иначе у нас не хватило бы места. Кстати, об Австралии…– Оливия вставила ключ в замок и распахнула дверь.– Посмотри-ка!
– Цветы! – воскликнула Милли. В прихожей стоял огромный букет сливочно-белых цветов, перевязанный темно-зеленой шелковой лентой с бантом.– Это мне? От кого?
– Прочти, что написано на карточке,– посоветовала миссис Хэвилл.
Милли взяла букет и зашуршала целлофаном в поисках карточки.
– «Славной малышке Милли,– медленно прочла она.– Мы очень горды за тебя и сожалеем, что не можем приехать на твою свадьбу. Мысленно рядом. С любовью, Бетт, Скотт и Адриан».– Милли ошеломленно посмотрела на мать.– Как мило с их стороны. Из самого Сиднея!
– Они рады за тебя, дорогая,– сказала Оливия.– Все за тебя рады. Свадьба выйдет просто чудесная!
– Какая красота! – послышался приятный голос сверху. Одна из постоялиц домашней гостиницы, женщина средних лет в свободных синих брюках и теннисных туфлях, спускалась по лестнице.– Цветы для невесты?
– И это только начало! – со смехом похвасталась Оливия.
– Ты счастливица,– обратилась к Милли гостья.
– Я знаю,– ответила та, и на ее лице расцвела довольная улыбка.– Пойду поставлю их в воду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34