– Давно хотел поговорить с тобой и уточнить кое-какие детали.
– Например? – спросил Гермес. – Впрочем, спрашивай. Дозволяю.
– Ты науськивал нас на Ахилла, утверждая, что такова воля твоего отца и Пелид не должен стать богом. Как оказалось, у твоего отца другое мнение на этот счет.
– Значит, отец ошибается, – равнодушно сказал Гермес. – Я не знаю, какие боги у вас в мире, но мы далеко не всесильны и не всеведущи.
– А еще вы смертны.
– Ты об Аресе? Это уже третий на моей памяти. Бог войны слишком увлекается своим ремеслом, слишком любит битвы и всегда лезет на рожон. А среди смертных систематически находится свой Диомед.
– Еще твой отец хочет смерти Аполлона.
– Тоже мне новость! – фыркнул Гермес. – Он нам только по названию отец. Давно бы всех передавил, если бы нашел способ управиться сам, без нас. Кому нужны соперники?
– А разве Аполлон соперник Зевсу? Лук против молнии?
– Лук, молния, тирс, кадуцей – это лишь атрибуты. Символы. Настоящая сила бога – в вере. В кого верит больше людей, тот и сильнее. У нас, у богов, так.
– А у нас? У людей?
– А у вас сильнее тот, кто сильнее верит в себя. Потому Диомед сражает Ареса, а никому не известный сын Виктора ломает челюсть Мусагету.
– Ты что-то слишком откровенен сегодня, – сказал я. – Что, и у олимпийцев бывают неприятности?
– Я пришел попрощаться, – сказал Гермес. – Надоела мне эта возня. Делайте что хотите, и смертные, и бессмертные. Хотите – берите Трою, хоть завтра. Хотите – грузитесь на корабли и валите отсюда хоть в Тартар. Мне теперь наплевать.
– С чего такие перемены?
– Устал я. Всю жизнь в заботах, а верит в тебя какая-то жалкая горстка людей. Сто тысяч, двести… Мне стало трудно дышать. Кто мы здесь? Боги маленькой страны, которую в любой момент могут раздавить пришедшие варвары. И нас вместе со страной. Мир велик и огромен, Эллада – ничтожная его часть. А я – последний из двенадцати идолов. Самый молодой. Самый слабый. Надоело.
– И чего ты хочешь?
– Как и все. Лучшей доли.
Гермес встал с песка, оправил одежду, поднял кадуцей. И на какой-то миг он увиделся мне не усталым и запутавшимся юношей со странным посохом, а тем, кем он был на самом деле. Хитрым, старым, почти как этот мир, могущественным и великим. И в этот миг я не верил в его самоуничижение, продемонстрированное мне минутами раньше.
Он играл в какую-то игру. Играл роль. И, если ему наплевать на цели вчерашнего дня, значит, он поставил перед собой новую цель.
Согласно древнегреческим мифам он был самым умным из богов. А значит, и самым опасным.

Дэн
В моем кабинете кончилось спиртное, а трезветь мне категорически не хотелось. И оставаться в здании проекта тоже не хотелось. Поэтому я привел себя в приличный (чуть не сказал – божеский) вид и отправился в ближайший бар, где три часа подряд накачивался виски в блаженном одиночестве.
А потом пришел он.
Подсел за мой столик, не спросив разрешения, и заявил, что видел меня в реалити-шоу «Троя».
– Ага, – сказал я. – Разрешите представиться: Ахиллес. Почешите мне пятку, будьте добры.
– Я не так выразился, – сказал он, – Я видел вас не в самом шоу, а в здании корпорации. Вы что-то вроде первого зрителя, да?
– Ага. В первом ряду сижу. А вы кто?
– Я – Гремлин, – представился он.
Было в его лице что-то неуловимо знакомое, хотя я видел парня впервые. Но все же у меня складывалось впечатление, что я его знаю. Дежавю, наверное.
– И что ты хочешь от меня, Гремлин?
– Ты – опасный человек, Дэн. – Откуда-то он знал мое имя, хотя я его и не называл. Наверное, на проекте разузнал. – Ты помнишь то, чего не было. Такой человек должен быть с нами.
– А ты кто?
– Я – Гремлин.
– А я – папа римский.
– Кто это?
– Неважно. Никто этого не помнит.
– Кроме тебя. Значит, я прав.
– Это странный разговор, – сказал я. – Наверное, так и начинается белая горячка. На самом деле тебя нет. Ты – плод моего воображения.
– Отчасти и так. Но только отчасти.
– Знаешь что, плод? Пошел ты. Адрес уточнить?
– Мы еще вернемся к этому разговору, – пообещал Гремлин. – Когда ты будешь не так пьян.
– Это будет нескоро, – заверил я. – Фактически я надеюсь, что этого не будет никогда.
– Будет, – заверил он. – Уж я позабочусь.
И исчез так внезапно, словно умел открывать дромосы. Впрочем, его место недолго было пустым. Словно по волшебству, передо мной появился еще один индивид.
– О, – сказал я. – Еще один плод.
– Сам ты плод, – сказал Макс. – Как дела на шоу?
– С каждым днем ключ, которым жизнь бьет нас по голове, становится все увесистее. А каково находиться за бортом?
– Прикольно, – сказал Макс. – Ты насколько пьян?
– Явно недостаточно, раз еще узнаю твою гнусную рожу.
– Сегодня в новостях сообщили, что Северов умер. Инфаркт?
– Инфаркт.
– Или что-то еще?
– Или что-то еще. Тебе чего надо, бывший главный режиссер?
– Поговорить. Только ты мне для разговора трезвый нужен.
– Приходи в следующем году, – посоветовал я.
– Время не ждет. Пошли.
– Посылаю. Иди.
– Пошли со мной.

ГЛАВА 19

Полковник Трэвис
Воздух был напоен ожиданием грозы. Банальная фраза, но…
Я совсем не имею в виду, что над полем будущей битвы висело облако с восседающим на нем Громовержцем. Просто было у меня такое чувство, что сегодня что-то произойдет. Что-то значительное.
Когда я увидел, сколько народу Гектор выводит на поле из Скейских ворот, то понял, что чувство это посетило не меня одного. Если я не ошибаюсь, троянский лавагет выставил сейчас в поле почти всех оставшихся у него воинов.
А я в таких вещах ошибаюсь редко. Глаз у меня натренирован.
Старший Атрид тоже серьезно подошел к сегодняшней битве. Такого количество бойцов он не выставлял со дня первого штурма. Линия фронта растянулась на несколько километров. Центр, как обычно, Атриды оставили за собой. Левый фланг был отдан аргосцам Диомеда. Вожди с армиями поменьше стояли справа. Одиссей, оба Аякса, Ахилл с Патроклом, Идоменей, Нестор. Никто из прославленных и богоравных не остался сегодня в лагере.
Ахейцев было много. Гораздо больше, чем троянцев. Неужели война закончится сегодня? Или хотя бы в ближайшие дни? Неужели противники решили поставить на карту все?

Я находился рядом с колесницей Одиссея, натягивающего тетиву на свой знаменитый лук. Басилей Итаки был серьезен, собран и немногословен.
Я прикрыл глаза и попытался проследить, чем заняты сейчас знаменитые троянцы.
Гектор и Эней, как и подобает вождям, находились во главе войска. Циклоп и Сарпедон возглавляли фланги. Парис стоял на башне рядом со Скейскими воротами, а по правую руку от него были еще двое лучников. Точнее лучник и лучница. Аполлон и Артемида, брат и сестра, пара божественных стрелков.
Олимпийцы снова спустились на землю, чтобы убивать смертных. Правда, в свете последних событий я совсем не уверен, что их вмешательство сильно поможет троянцам.
Аполлона не было видно на поле сражения со дня ахейской высадки на побережье, и до сегодняшнего дня мне было не слишком понятно, каким образом Ахиллес собирается выполнить полученный от Зевса приказ. Златострелый дарил Ахиллесу воистину божественный шанс.
Знал ли он, какую волю высказал Пелиду отец богов?
– Не понимаю, – пробормотал Одиссей – Гектор выгнал в поле столько народу, что в городе наверняка не осталось и сотни воинов. Чего он хочет добиться?
Прямо мысли мои читает.
Островитянин бурчал себе под нос. Одиссей явно ни у кого не требовал ответа, хотя я, всю ночь наблюдавший за троянским лавагетом, мог бы объяснить Лаэртиду поступок Гектора.

Не в силах более держать тяжкие мысли при себе, сразу же по возвращении со свадьбы Ахилла Гектор поделился своими сомнениями с женой. И та закатила ему богоравный скандал, по сравнению с которым самая жуткая сеча с ахейцами казалась милой возней ребятишек в песочнице.
– Мы проигрываем войну! – кричала Андромаха. – Ты, муж мой, глава нашего войска, ее проигрываешь! И не надо быть твоей вещей сестрой, чтобы понять, что ждет нас после падения города и твоей смерти, Гектор! Я не желаю быть чьей-то рабыней! Я не хочу видеть смерть моего сына! Нашего с тобой сына! И я не желаю видеть твою смерть, Гектор! Смерть твоего отца, твоих братьев и сестер! Каждый день ты выводишь войска за неприступные стены, ведешь людей, словно агнцев на заклание!
– Я ничего не могу сделать, пока на троне мой отец.
– И ты, верный сын, предпочитаешь смерть от ахейской руки, но ничего не хочешь сделать для спасения своего города? Своего народа?
– Я не могу.
– А я могу, – неожиданно тихо сказала Андромаха. – Если жизнь города требует жертв, то я готова принести эти жертвы. Твоего отца, твоего брата, эту чужеземку, из-за которой все началось, себя и даже своего сына, Гектор. И я сделаю все, что надо.
– Что ты говоришь, любимая?
– Выходи завтра в поле, – сказала она. – А когда ты вернешься, ты станешь правителем нашего города. Я позабочусь об этом. Ты только вернись.
На лице Гектора сменялись обуревающие лавагета чувства, но борьба была недолгой. Видимо, он для себя все уже решил.
И предпочел не задавать своей жене лишних вопросов из опасения услышать хотя бы один ответ.

Анхисида он разбудил пинком. Легким, конечно, можно даже сказать – дружественным, но все равно пинком. И даже не специально, а потому что Эней спал на пороге своего дома, так и не добравшись до опочивальни, и лавагет об него банально споткнулся.
– Ты достаточно трезв для серьезного разговора?
– А то, – сказал Эней.
– Завтра мы выйдем в поле, – сказал Гектор.
– Как это завтра? А перемирие?
– В Тартар перемирие.
– Это подло, – сказал Эней. – Но это мне нравится. Наши воины не гуляли на свадьбе. И последствия возлияний Дионису их не мучают. Мы перережем врагов сонными.
– Нет, – сказал Гектор. – За час до рассвета пошлем в их лагерь гонца и предупредим о битве.
– Но зачем, Приамид?
– Завтра мы выйдем в поле в последний раз, – сказал Гектор. – И пусть все будет сделано по правилам. Мы нарушим перемирие, но не подло и низко, а заранее предупредив об этом. И никто не упрекнет нас…
– В последний раз? Что это значит, Гектор?
– Если мы переживем этот бой, то потом будем лишь защищать стены. Наш город неприступен, когда наше войско внутри него. А завтра… Завтра мы должны нанести ахейцам удар, который они запомнят надолго. Пришло время бить по вождям, Эней. Атриды, Ахиллес и Аякс Большой должны умереть. Я не хочу, чтобы они вышли из боя живыми.
– Аякса я возьму на себя, – сказал Эней. – Но как быть с Атридами? Агамемнон не бьется в первых рядах.
– Поговори с лучниками. Я постараюсь убить Ахиллеса.
– Но как? Мы же пробовали с тобой, помнишь? Поганец неуязвим.
– Любого можно убить, Анхисид. Любого, даже бога, а Ахиллес пока еще не бог.

Одиссей закинул лук за спину и принялся пересчитывать стрелы. А стрелы у Лаэртида были отравленные, после попадания итакийца еще никто не выживал.
Благородные воины не видели ничего зазорного в том, чтобы смазывать свои стрелы и копья ядом. Разные у нас с ними понятия о благородстве.
Правда, я себя благородным никогда не считал. По моему скромному разумению, честь и война – понятия несовместимые. Если ты хочешь победить, то тебе лучше забыть о чести и использовать все средства для достижения цели.
Я до сих пор жив только потому, что ничем не брезгую при выборе средств.
Поэтому я никогда не смогу понять Гектора, который решил нарушить перемирие, что давало сынам Трои определенное преимущество, но не стал это преимущество развивать и отправил ахейцам глашатая с вестью об утренней битве.
Как и следовало ожидать, сие известие ахейцев обрадовало несильно. Половина войска, включая всех предводителей, была пьяна, и лагерь долго сотрясали похмельные стоны и крики о предательстве и вероломстве жителей Илиона.
Но протрезвели они достаточно быстро. Прекрасно понимая, что троянцы не будут делать скидок на похмелье врага, вожди чуть ли не пинками загоняли своих солдат в холодную морскую воду.
Диомеда Одиссей пошел будить лично.

– Просыпайся, ванакт.
– Кто здесь?
– Одиссей.
– А, тип, преисполненный козней различных и мудрых советов… Я не нуждаюсь ни в том, ни в другом.
– Ты нуждаешься в хорошем пинке. До рассвета осталось совсем немного.
– И что с того?
– Гектор нападет на нас на рассвете.
– Чушь. У нас еще два дня перемирия.
– Троянцы нарушили его.
– Приапоголовые ублюдки! Ведь их вожди бухали вместе с нами!
– Гектор почти не пил. Он здраво рассудил и выбрал удачное время для битвы. Для Трои это хороший выбор, Тидид. И мы должны быть благодарны Гектору хотя бы за то, что он решил предупредить нас, а не напал внезапно.
– Клеад, вина! Твоему господину срочно надо поправить здоровье перед боем!

Одиссей наклоняется, проверяет, ладно ли сидят на нем боевые сандалии и поножи, несколько раз притопывает ногой. Древнегреческий воин перед боем подобен современной женщине перед важным для нее свиданием. Одевание и моральная подготовка могут занимать даже несколько часов.
Ахиллес, например, начал облачаться в свои божеской работы доспехи почти сразу же после извещения о предстоящей сече. Зато Диомед до сих пор мудрит со своей броней. Точнее, Клеад над ней мудрит, а Диомед глушит неразбавленное вино, добиваясь нужной кондиции.
Я в очередной раз пожалел об отсутствии курева и вернулся к наблюдению за троянцами.

Андромаха, Елена и Кассандра – этакий женсовет, спускаются со стены, откуда они любовались на своих мужей и братьев, и идут в сторону царского дворца. Они не разговаривают между собой, а на лицах у них отчаянная решимость.
Парис постоянно косится на божественную парочку по соседству. Странно, но сейчас камеры фиксируют богов.
Приамид то и дело порывается что-то спросить у коллеги-лучника, но Аполлон даже не смотрит в его сторону. Взор Сребролукого устремлен на выходящий из лагеря авангард Агамемнона. Хорошо, что стрела, пущенная с крепостной стены, не может долететь до стоянки ахейцев. Даже стрела Аполлона.

Услышав о предстоящей битве, к предводителю ахейцев заявился Калхант и стал на все лады предрекать Агамемнону победу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42