Конечно, мать тебя вспомнит.А это свекровь. Четкое стаккато каблучков, позвякивание украшений, запах дорогих духов – тех же, что и в прошлый раз.– Но она так ужасно выглядит! – Снова девочка. Дочь. – Я думала, ей уже лучше.– Разумеется, ей все лучше и лучше. Но выздоровление требует времени. А от нас, Сисси, требуется прежде всего терпение. – На этот раз в голосе пожилой леди прозвучал... нет, даже не упрек – предупреждение.– Знаю, знаю! – театрально вздохнула Сисси.За прошедшие несколько дней Марла научилась узнавать доктора Робертсона, медсестер и родных по голосам, по звуку шагов, по запаху. Однако сознание ее по-прежнему оставалось туманным: она не смогла бы сказать, кто из них и сколько раз был здесь.Пожилую даму, ее свекровь, зовут Юджиния Кейхилл. Муж Юджинии «в списках не значится». Может быть, уже умер, или болен, или просто не интересуется здоровьем невестки. Так или иначе, в больнице он не появлялся, насколько она помнит. Впрочем, не глупо ли в ее состоянии полагаться на свою память?Свекровь – как ей кажется – приходит часто. И производит впечатление заботливой женщины, искренне обеспокоенной ее состоянием. Сисси, кажется, пришла в первый раз... или не в первый? Этого Марла не помнила.И еще муж. Алекс. Незнакомец, к которому Марла, по идее, должна испытывать нежные чувства. А на деле не испытывает никаких.Как только она пыталась сосредоточиться, начала раскалываться голова. Невыносимая боль – словно бритвой по мозгам – заставила Марлу подумать, что и в забытьи есть свои хорошие стороны.– Что, если она... ну, знаешь... так ничего и не вспомнит... и шрамы останутся... и вообще она будет не такой, как раньше? – прошептала Сисси, и Марла внутренне содрогнулась.– Ну вот, ты опять за свое, – упрекнула девочку бабушка. – Говорю тебе, ей все лучше и лучше.– Надеюсь, – с чувством ответила Сисси, хотя в голосе ее слышалась нотка недоверия. – А еще пластические операции будут? Папа говорил, она перенесла уже чуть ли не десяток.– Ровно столько, сколько нужно. И давай поговорим о чем-нибудь другом.– Почему? Думаешь, она нас слышит?– Не знаю.Наступило молчание. Марла почувствовала, как кто-то подходит ближе, склоняется над кроватью. Лицо ее овеяло чье-то теплое дыхание. Кто-то рассматривал ее, словно бактерию под микроскопом. Она напрягла всю силу воли, чтобы шевельнуть хоть пальцем, дать понять, что все слышит и осознает.– Да ни фига она не слышит!– Ничего , Сисси, – поправила Юджиния. – Она не слышит ничего.– Ладно, ладно. Извини.Марла словно увидела, как девочка упрямо вздергивает подбородок.– Помни одно: твоей матери посчастливилось выжить в страшной автокатастрофе, – заговорила Юджиния. – Конечно, выглядеть она теперь будет по-другому. Но вот увидишь: в один прекрасный день с нее снимут все эти трубки и скобки – и она будет как новенькая!– А ходить сможет?У Марлы замерло сердце.– Разумеется, сможет. Ведь ноги у нее не повреждены. Говорю тебе, все будет хорошо.– Почему же она никак не приходит в себя?– Потому что перенесла тяжелый шок, и ее организму нужен покой.Сисси фыркнула, словно не верила ни одному слову бабушки.– Ладно, мне плевать. Все равно я ей никогда не нравилась!– Не говори глупостей, – нервно рассмеялась Юджиния. – Конечно, нравилась – как же иначе! Она тебя любит!– Тогда почему она так хотела второго ребенка? Мальчика? Значит, меня им мало... а, ладно, забудь, – пробормотала девочка, отходя от кровати.– Разумеется, забуду. О такой чепухе и помнить не стоит, – словно сквозь сжатые губы, проговорила Юджиния.Вместо ответа послышался долгий вздох, красноречиво показывающий, что думает девочка обо всех взрослых вообще и о бабушке в особенности.– Не понимаю, почему я родилась в семье Кейхилл. Я ведь совсем не такая, как вы.«Как и я», – подумала Марла, хотя сердце ее рвалось к девочке. Неужели она была жестока и бессердечна с собственной дочерью?– Очень стараешься быть не такой, как мы – это точно, – миролюбиво сказала Юджиния. – Но рано или поздно тебе придется взяться за ум. Среди Кейхиллов не было недоучек и невежд. Твой отец окончил Стэнфорд, а затем – высшую школу в Гарварде, твоя мать училась в Беркли, я – в Вассаре, а...– Знаю, знаю, а дедушка в Йеле. Подумаешь! Я не собираюсь лучшие годы тратить на зубрежку! И потом, а как же дядя Ник? Он ведь не учился в университете?Наступило короткое напряженное молчание. Наконец Юджиния сухо ответила:– Ник сам выбрал свой жизненный путь. Но давай о нем сейчас не будем. Пойдем, пора встречать отца.Шаги удалились, и Марла осталась одна. Вошла медсестра, проверила ее пульс, и вскоре за этим знакомое тепло разлилось по жилам, унося прочь боль, страх, тревогу.
Она, должно быть, вздремнула, бог знает, долго ли. Ее разбудил скрип двери и легкий щелчок замка. Кто-то вошел в комнату.Марла ожидала, что кто-нибудь из медсестер подойдет, заговорит с ней, стараясь пробудить ее сознание, проверит пульс, температуру или давление. Но вошедший – кто бы это ни был – не издавал ни звука. Казалось, он крадется к ее постели на цыпочках. А может быть, здесь просто никого нет?Ей ведь могло присниться или почудиться, что дверь отворилась. Да, скорее всего, так оно и есть. Успокоившись, Марла снова погрузилась в полудрему, но вот какой-то звук вновь вывел ее из забытья. Скрип. Легкий скрип кожаной подошвы. Может быть, снова... но нет, теперь она ясно ощущала и запах. Легкий сигаретный душок и что-то еще, влажная земля, прелые листья, запах, совершенно неуместный в больнице и оттого странно зловещий.Ее охватил ужас. Она хотела закричать – но не могла выдавить из себя ни звука. Хотела открыть глаза – но они не открывались, словно ей зашили веки. Сердце колотилось, как барабан. Неужели дежурная медсестра – или кто у них там есть – не видит на каком-нибудь мониторе ее отчаянного сердцебиения? Неужели никто не спешит на помощь?Тишина. Ни звука. В горле сухо, словно в пустыне. Господи, что он здесь делает? Почему молчит? Кто он? Чего хочет? Еле слышные шаги двинулись прочь и затихли. Мягко щелкнула затворяемая дверь. Она осталась одна. Одинокая. Беспомощная. До смерти напуганная.
– Ну что ты на меня смотришь? – обратился Ник к собаке. – Да, сам знаю, что свалял дурака.Бросив в дорожную сумку пару свитеров, он вышел в ванную, откопал под раковиной чехол для бритвенных принадлежностей, уложил туда электрическую бритву и дезодорант и, не выходя из ванной, кинул через открытую дверь в сумку.Крутой лежал у кровати, положив голову на лапы, и уныло следил за сборами хозяина.– Я вернусь, – заверил его Ник. – И очень скоро. В сумку полетели две пары джинсов.– А пока о тебе позаботится Оле. Тебе у него понравится, вот увидишь. Есть у него сука-доберманша – такая красотка, когти оближешь!Крутой равнодушно моргнул.– У тебя-то все будет в порядке, – продолжал Ник. – Вот я – дело другое.Он застегнул сумку и бросил быстрый взгляд кругом. Эта сосновая хибара была для него больше, чем домом, – убежищем, где он нашел покой после изматывающих тараканьих бегов к успеху. Где-то на полпути от юности к сегодняшнему дню он сумел избавиться от программы, крепко засевшей в подсознании: «Ты Кейхилл! Будь Кейхиллом! Живи как Кейхилл!»– Ерунда все это, – пробормотал Ник и подмигнул псу.Крутой поднялся и захромал вслед за хозяином в гостиную. Здесь было прохладно; остывали в очаге вчерашние угли, и в воздухе стоял смолистый запах костра. На секунду Ник нахмурился, вспомнив, что никогда, даже в детстве, не соответствовал кейхилловским высоким стандартам. Отец все ждал, что Ник выйдет из тени Алекса, научится побеждать старшего брата. Что ж, Сэмюэла Кейхилла постигло разочарование. И, видит бог, старый сукин сын это заслужил.Зазвонил телефон. Ник чертыхнулся и совсем было решил не отвечать – но все же тремя широкими шагами пересек гостиную и схватил трубку.– Алло! – рявкнул он.– Ник? – назвал его по имени торопливый, чуть пришепетывающий женский голос. – Николас Кейхилл?– Кто это?– Чериз.Кузина. У Ника упало сердце: он давно усвоил, что от родни хороших новостей ждать не приходится.– Слушай, ну ты и спрятался! Мне едва не пришлось нанимать частного детектива, чтобы тебя найти, – нервно рассмеялась она.– Но все-таки не наняла?– Да нет, как видишь, сама справилась.С трубкой в руках Ник присел на потертый диван. Ему вспомнилась Чериз, какой она была в их последнюю встречу: миниатюрная стройная фигурка, ровный загар, белокурые волосы, янтарные глаза и яркая косметика. В детстве Чериз бегала за ним, как собачонка. Тогда она ему нравилась; но со временем пути их разошлись. Те времена давно позади; теперь у каждого из них – своя жизнь и свои проблемы.– Что ж, Чериз, здравствуй. Как поживаешь?– Отлично, – как-то не слишком уверенно ответила она. – Нет, правда замечательно! Знаешь, я обрела веру!«Что-то новенькое», – цинично подумал Ник.– Э-э... и как тебе?– О, это изменило всю мою жизнь!– Рад за тебя.Сам Ник не был религиозен и редко задумывался о подобных материях; но если Чериз нашла себе увлечение по душе, почему бы за нее не порадоваться? Она всегда следовала за модой. Раз Чериз заговорила о боге, значит, христианство сейчас в ходу.– Спасибо. Я каждый день благодарю за это Иисуса!– А как дети? – поинтересовался он, глядя в окно, где угасал серенький денек.– Э-э... нормально. Уже совсем большие! – Она театрально вздохнула. – Боюсь, над этой троицей господу еще придется потрудиться.Ник терпеливо ждал. Они не общались пятнадцать лет. Не для того Чериз его разыскивала, чтобы рассказывать об обретенной вере.Наступило напряженное молчание: наконец, глубоко вздохнув, Чериз заговорила:– Я... я звоню, чтобы рассказать о Марле.– О несчастном случае я знаю, – ответил Ник. – Ко мне приезжал Алекс.– А-а...Эта новость обескуражила ее. Но Чериз быстро соображала: мгновение спустя она снова ринулась в бой.– Да, все мы благодарим Иисуса, что она осталась жива! А вот подруге ее не повезло, – продолжала она. – Ты знал Памелу? Может быть, видел?– Нет, никогда.– Вот как...В голосе Чериз прозвучало едва заметное разочарование. Или, быть может, неодобрение. Ник невольно подумал о том, что связывало эту погибшую женщину с его свояченицей. Впрочем, Марла заставляла задуматься не только об этом.– Послушай, Ник. Я позвонила, потому что мы одна семья и, думаю, ты меня поймешь. Вы с Марлой когда-то были близки, а с тобой мы всегда ладили. Я люблю Марлу как сестру, то есть у меня нет сестры, но все равно...и Монтгомери, конечно, тоже ее любит, – добавила она, словно в последний момент вспомнив о брате. – Я... мы хотим ее навестить. Но Алекс не позволяет. Твердит, что она в тяжелом состоянии и не может принимать никого, кроме ближайших родственников.«Вот оно как!» Ник взглянул на старинные часы, висящие над кухонным шкафом.– Разве она уже вышла из комы?– Нет, но я просто хочу посидеть с ней рядом, почитать вслух Библию. Знаешь, ведь Библия исцеляет.– Сколько я помню, Марла не слишком религиозна.– Неважно, – быстро возразила Чериз. – Иисус слышит все наши молитвы, все до единой!Ник предпочел промолчать.– Ладно, неважно, – продолжала Чериз, набирая скорость, словно несущийся по рельсам электровоз. – Я все время молюсь за нее, и за Памелу, и за того беднягу-водителя – ты слышал, наверно, он весь обожжен, говорят, что он не выживет. – Она перевела дух и затараторила дальше: – Ну вот, я просто хочу посидеть с ней рядом, подержать за руку, сказать, что люблю ее, и напомнить, что Иисус тоже ее любит.– Может быть, стоит подождать, пока ей станет получше?В трубке послышался протяжный страдальческий вздох, и вслед за ним – молчание. Ник словно видел, как вертятся шестеренки в голове у Чериз. Она из тех, что никогда не сдаются. Выбрав себе цель, вцепляется в нее, как собака в кость, – и всегда добивается своего. Трое мужей, когда-то завзятых холостяков, – это ли не доказательство ее способности настаивать на своем?– Послушай, Ник, ты, наверно, поедешь навестить Марлу. Ведь вы с ней не виделись ну очень давно.Намек, даже не особенно тонкий. Ник крепче сжал трубку и тряхнул головой. Он не желал пускаться в плавание по опасным водам воспоминаний.– Я не сомневаюсь, что ты хочешь ее навестить, – заметила Чериз, и Ник почти почувствовал; как дрожат провода от тайных подтекстов и невысказанных обвинений.– Может быть.Ник откинулся на спинку дивана. На побитом временем кресле свернулся Крутой: поймав взгляд Ника, он немедленно спрыгнул и заполз под кофейный столик, чтобы взглянуть на хозяина снизу вверх через стекло, покрытое кругами от вчерашней выпивки.– Так вот, когда будешь говорить с Алексом, пожалуйста, скажи ему, что я хочу ее увидеть! Постарайся его убедить! Все-таки мы – одна семья. Что бы там ни произошло между нашими отцами, все же мы родные. Одна кровь.– Это верно, – ответил Ник.– Так ты поговоришь с Алексом?– Ладно.– Вот и отлично. Спасибо тебе. Знаешь, пути господни неисповедимы.– Да, слыхал, – уже не сдерживая иронию, отозвался Ник, коротко распрощался и повесил трубку.Он взял со стола грязный стакан и отнес в раковину. Крутой потрусил за ним.– Я вернусь, – еще раз пообещал Ник и, вскинув сумку на плечо, двинулся к черному ходу.Проверив, что у пса есть еда, питье и подстилка в углу веранды, он запер дверь и спустился к машине. Крутой захромал следом, но Ник покачал головой.– В другой раз, приятель.Он почесал собаку за ушами. Одно ухо было разорвано: должно быть, этой отметиной наградил Крутого тот же, кто оторвал ему пол-лапы, искусал до полусмерти и бросил на дороге, по которой случилось проезжать Нику. «Видимо, подрался с енотом или с другой собакой», – сказал ветеринар. Крутой потерял лапу, сохранил ухо и обрел новый дом. Двое потрепанных жизнью одиночек прекрасно друг с другом поладили.– Береги себя, – сказал собаке Ник, сел в машину и завел мотор. На горизонте клубились низкие тучи. Очень под стать его настроению.Вспомнилась Чериз и ее новообретенная вера. Пожалуй, ему самому не помешала бы сейчас надежда на помощь всевышнего. В зеркале заднего вида Ник поймал отражение Крутого: пестрый пес сидел на крыльце и смотрел ему вслед.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49