Поэтому Марти не мог удержаться от улыбки, узнав, что со съемками «Рождения звезды» возникли проблемы. Ей нужны еще две недели. Что за черт?! У него уже написаны сценарии к двум сериям и все без ее участия.
Не то чтобы Джан доставляла ему какие-то неприятности. Однако Марти признал, что просто не мог бы пожелать добра Эйприл Айронз. Как говорил один комик: «Почему он так меня ненавидит? Я для него никогда ничего не делал?» Марти давно отказался от соглашения с Эйприл, и это очень обидело ее. Марти знал себя – столько лет прошло, можно бы забыть, – и он считал себя безупречно хорошим парнем. Но Марти плохо поступил с Эйприл, и это заставляло его чувствовать свою вину даже сейчас, спустя годы. Поэтому Марти не мог любить ее и желать ей добра. Эйприл украла у Марти идею «Рождения», о которой он мечтал. И Марти ненавидел ее за это. И знал, что Эйприл ненавидит его.
Как бы там ни было, Эйприл знала вендетту так же хорошо, как сицилийцы, и играла в эту игру лучше, чем другие. Съемки Джан Мур не принесли Марти ничего, кроме головной боли. Но теперь он переживал триумф. В первых двух сериях нового сезона будет блистать Лайла. И ее мать. Пол Грассо сделает все как надо. Джан не представляла ценности, можно сделать так, будто Лайла возвращается домой. Возвращение блудного сына. Ну, дочери. Сценарии запели, а то, что будет показано, просто невероятно. Марти понимал, что он должен работать с Лайлой. Она будет звездой премьеры сезона, а то, что там будет участвовать еще и ее мать, поднимет престиж.
В воскресный вечер Марти должен был бы начать переговоры, но Тереза притащит целую толпу. Убил бы их. К сожалению, ее участие необходимо, а то они бы давно уже целовали его волосатую итальянскую задницу. Но престиж его поднимется настолько после двух сезонных шоу с участием Лайлы и ее матери, что за это нужно бороться. Но если у Лайлы есть какие-то возражения, то их придется принять. Все равно Марти своего добьется.
Вроде бы все предусмотрел. Но для большей безопасности он запустил бы несколько долгих фрагментов с Шарлин и Джан в начале и в конце, когда Лайла присоединится к ним: Кловер, Кримсон и Кара снова на дороге. Это будет прекрасно. Это может даже превзойти эпизод «Кто застрелил Дж. Р.?». Все зависит от милости Божьей.
Тереза О'Доннел не испытывала особой радости от работы. Последний раз она снималась в ее собственном шоу со Скинни и Кенди. Пол Грассо сказал ей, что ее роль в шоу будет весьма примечательным явлением, но она до сих пор не получила сценария. Тереза ожидала его утром. Однако было уже почти три, а эти черти из конторы Грассо не шевелятся.
Тереза вздохнула и подошла к белому столику возле пруда, подняла стаканчик с выпивкой и сделала глоток. Ну что же, она умеет ждать. Ей, может быть, хватит и одного дня, чтобы выучить свою роль. Тереза быстро заучивает. Всегда так было. Должно быть так, эти молодые лишь ковыляют за ней.
Вроде Лайлы. Тереза засмеялась, представив себе лицо Лайлы, когда ей сказали, что ее мать, Тереза О'Доннел, будет играть в шоу роль ее матери. Она откинула голову и засмеялась.
«Сука! Это послужит ей уроком. Пусть со мной поработает. Я еще хороша, – подумала Тереза. – Действительно хороша. И они не могут игнорировать этот факт. Во мне достаточно силы, и это известно. А вот в Лайле этого нет. А, может быть, есть, вот почему она меня так ненавидит. Потому что я сохранила свою силу после стольких лет занятия этим делом. И Лайла боится, что она не сможет держаться так же, как я.
Ну, может быть, я в чем-то уже не так сильна», – призналась себе Тереза.
Долгое время она не участвовала в телевизионных шоу. Но ей не нравятся фильмы, которые они сейчас лепят. А последний раз Тереза снималась в прошлом году.
Пол Грассо, парень, которому Марта доверил работу для этого шоу, добрался до нее.
– Я старался связаться с вами через Ару, вашего агента, но он сказал мне, что больше не представляет ваши интересы.
– Мистер Грассо, – твердо сказала Тереза, – я не нуждаюсь больше в том, чтобы кто-то представлял мои интересы.
И, конечно, мистер Грассо согласился. А ведь она так сказала, будто она выгнала Ару! Старая сказка.
Сейчас Тереза подняла трубку маленького телефона и одновременно сделала очередной глоток. Потом заглянула в телефонную книжку.
«Кто следующий?» – подумала она.
Тереза целый день названивала по телефону, давая знать нужным людям, что она снова будет сниматься на телевидении.
Конечно, Тереза должна немного поиграть в свою игру. Она старалась намеками, больше чем утверждениями, распространить побольше выдумок о себе. Например, что она будет играть постоянную роль в многосерийном фильме. Что Лайлу привела в возбуждение сама мысль, что они будут работать вместе. Что Тереза могла делать картины вместе с Марта Ди Геннаро.
«Но, – подумала она, начиная набирать следующий номер, – именно в такую игру и следует играть».
– Угу. Не надо трогать этот номер. Настало время появиться тетушке Робби.
Тереза посмотрела в том направлении, откуда раздался голос, и увидела Робби Лаймона, грациозно проскальзывавшего в дверь.
– А не мог бы ты катиться отсюда, а? – спросила она. – Куда-нибудь подальше.
– Нет, дорогая. Я за рулем. – Тетушка Робби пододвинул стул и устроился рядом с ней. – Я бы позволил поцеловать меня, но я только что вымыл волосы, – сказал он, хлопнув себя по лысине.
– Робби, с такой болтовней иди к кому-нибудь другому. Я дорожу своим временем, не так уж много мне осталось в жизни.
– Бетт Дэвис, «Окаменевший лес» с…
Тереза подняла руку.
– Расскажи мне подробности. Я не люблю этих намеков.
– Если о намеках, то получила ли ты сценарий? В чем заключается твоя роль?
– Намеки? Ты сука. Я всегда буду той, кто я есть. – Вот это было не совсем верно. Тереза поставила стакан на стол. – Нет, я еще не получила сценария, но меня это не беспокоит. Ты знаешь, я вызубрю любую роль за несколько часов.
Тереза вновь потянулась к телефону.
– Кому звонить собираешься? – Тереза накапала в стакан остатки выпивки из бутылки.
– Я весь день сижу на телефоне и звоню репортерам и критикам. Лауре Ричи, Уильяму Новичу и этой старой суке Синди Адамс. Я устала.
– Слово уже произнесено? – спросил тетушка Робби. – Мир мал, не так ли? – Последние слова он пропел. – «Цыган», – объяснил он. – Роз Рассел в…
– Знаю! – сказала Тереза. – В любом случае не будь наивен, Робби. Я звонила им. Если я не позабочусь о себе, то кто позаботится? Телевидение? Пол Грассо? Марта Ди Геннаро? Ара Сагарьян? Вонючая сказка – ничего личного. Растем, Робби. Только так это делается.
37
Ни с чем нельзя сравнить съемки фильма на натуре. В процессе работы складывается свой собственный, замкнутый мирок, объединяющий группу прекрасно подготовленных, высокооплачиваемых, обладающих к тому же повышенной сексуальностью профессионалов, которые собрались вместе и ценой невероятных усилий пытаются что-то создать. Вдали от своих семей, вдали от мира Зануд, Ведущих Размеренный Образ Жизни, Таланты, то умирая от скуки, то смертельно переутомляясь, обычно испытывают усталость, одиночество и разочарование. Неудивительно, что во время натурных съемок часто завязывается самая тесная дружба, вспыхивает так много бурных романов. И дружба, и романы порождают массу сплетен. Сплетни живут своей собственной жизнью. Вот тут и появляюсь я, Лаура Ричи. Я собираю сплетни и публикую их, что оказывает существенное влияние как на самих героев, так и на тех, кого они оставили дома. Иногда сплетни живут дольше, чем их персонажи. Но одна из тайн Голливуда заключается в том, что, как только съемки фильма закончены, дружба и любовь теряют шансы на продолжение.
Конечно, пощечина, которую влепила Джан, стала известна всему миру. И если на следующий день опухшая щека Майкла обрела свой нормальный вид, то его «Я» было задето гораздо глубже. Ударить Майкла оказалось нетрудно, зато работать с ним стало просто невозможно, это Джан пришлось признать.
– Ах, он просто как ребенок! – пробормотала Май и была близка к истине.
Майкл вел себя так, как ведут себя злые дети с ярко выраженным инстинктом разрушения. Если ему приходилось чего-то дожидаться – а Джан уже усвоила, что съемки фильма и состояли только из «скорей» и «погоди», – он впадал в бешенство и дулся, особенно если им надо было повторить дубль, даже если он сам был тому причиной.
Они еще разговаривали между собой, но только в силу необходимости и всегда на повышенных тонах. Джан подозревала, что Майкл прохаживается на ее счет за ее спиной.
Казалось, ему доставляет удовольствие отпускать самые ехидные замечания, и то, что они всегда или почти всегда попадали в точку, не могло не беспокоить актрису. Если Джан пропускала реплику и портила тщательно подготовленный эпизод, Майкл презрительно усмехался и обзывал ее «кинодевственницей». Когда девушка-секретарь, у которой к ее несчастью торчали вперед верхние зубы, забывала надеть на него нужный галстук и всю сцену приходилось переносить на другой день, Майкл намекал, что «если дать ей палец, она откусит не только руку», и буквально издевался над бедняжкой в присутствии десятка людей.
– Ах, он отвратительный. Да еще хам. Не понимаю таких мужчин. Он все еще сердится, потому что ты слегка ударила его и не захотела спать с ним? Смешно? Разве он никогда не получал отказа от женщин? – Май, которой пришлось переделать все костюмы Джан, подняла глаза от шитья и потерла пальцами виски. – Даже у меня болит от него голова. Неужели никто из женщин никогда не говорил ему «нет»?
Очевидно, немногие, но Джан понимала, что Майкл злился не только из-за ее отказа. Как свинья, натренированная по нюху находить трюфели, Майкл Маклейн безошибочно чуял в воздухе сексуальное напряжение. Джан заметила, как он следил за ней и Сэмом. А поскольку не Майкл оказался объектом страсти, его это бесило. Потому что, естественно, от Джан с Сэмом исходил любовный жар.
Джан постоянно думала только о Сэме. По правде говоря, она почти ни о чем больше не думала. Джан помнила все, что происходило между ними, что он делал, что говорил, какие были ощущения. Но то чувство, с которым она вспоминала об их интимных отношениях, всегда перемешивалось со стыдом. Ей было стыдно за ширину своих бедер, за растянутую кожу на груди, за то, что у нее отвисал живот, когда она ложилась на него сверху. Это был не сексуальный стыд, не ощущение, что секс есть нечто грязное. Джан стыдилась себя, ей было стыдно за то, что она недостаточно хороша, что она несовершенна. Это был страх, что Сэм разлюбит ее отвисшие груди и ее широкие бедра. Может, других женщин тоже мучили подобные мысли? Теперь, когда она изменила внешность, то понимала, чего стоит даже в Голливуде выглядеть хорошо на экране. Ах, во всем этом виноват Голливуд! В тех любовных сценах, которые ей приходилось видеть, снимались очень красивые люди. Некрасивые, толстые, малорослые были объектом или просто насмешек, или презрения. Пожилые, морщинистые, несимпатичные люди не занимались сексом, а если и занимались, то делали это скучно и тайно. Разве вина Джан в том, что все герои, которых она когда-либо видела в кино, были гораздо красивее ее самой? А сейчас разве не она оказалась участницей этого обмана, который лишит людей сексуального комфорта? Ведь любовные сцены, которые они снимали, были так далеки от действительности. В результате трюков с дублершей, гримом, освещением, специальными рассеивающими объективами ее образ на экране заставит каждую зрительницу в зале испытать чувство неполноценности.
Джан еще не спала с Сэмом. И хотя ей этого так хотелось, что она почти ни о чем больше не думала, Джан не была уверена, что решится на близость. Что Сэм подумает о ее шрамах? Как она сможет объяснит? Но самое важное, если Джан отдастся ему, как она сможет контролировать свои чувства? Как она сможет избежать подчинения ему?
Май дала ей совет.
– Не надо любить его больше, чем он тебя!
Джан была не прочь последовать этому совету, но ей становилось все труднее сопротивляться. Сэм окружил ее необыкновенным вниманием. По правде говоря, казалось, что он держит ее в своем поле зрения весь день: каждое замечание, каждая шутка, каждое распоряжение, казалось, содержало в себе тайный смысл и было обращено к ней. Каждый вечер после работы Сэм приходил к ней или присылал за ней машину, и Джан приезжала к нему в дом, который он арендовал на время съемок. Они обсуждали события, происшедшие за день, отношения с Майклом, трудности с персоналом, проблемы со сценарием. Джан подумывала о том, чтобы признаться Сэму, кто она, каждый вечер проигрывала эту идею, но ни разу так и не решилась. Они много смеялись, вместе ели, пили вино – хотя Джан очень следила за калориями и их воздействием на цвет лица и общее состояние. Она никогда не говорила о себе. И старалась казаться как можно соблазнительней. Да, Джан сводила его с ума! Но с тех пор как они единственный раз поцеловались в Санта-Крус, она не позволяла Сэму дотрагиваться до нее. За одним исключением. Вчера, когда Джан уходила, Сэм взял ее руку и приложил к своей груди.
– Ты слышишь, как бьется сердце? – спросил он.
– Да. – Джан старалась не показать вида, что у нее перехватило дыхание.
– Так оно бьется из-за тебя вот уже несколько недель. А как бьется твое? – И он, по-прежнему, накрыв своей ладонью ее руку, держал ее на своей груди.
– Оно бьется спокойно, – солгала Джан.
– Неправда! – сказал Сэм, и на мгновение женщине показалось, что он прочел ее мысли.
– Неправда! – повторил Сэм и улыбнулся. – У тебя или нет сердца, или секс тебя не волнует. Или одно, или другое.
– Вечное заблуждение всех мужчин: если женщина не ложится с ним в постель, значит, она равнодушна к сексу! И все потому, что я не сплю с тобой! – воскликнула Джан, пытаясь обратить все в шутку.
– Нет, – сказал он серьезно и тихо. – Потому что ты не отвечаешь на мою любовь. Или отвечаешь?
Она молча повернулась и ушла к себе, в свою одинокую постель, чтобы провести еще одну беспокойную ночь. Но когда в два часа ночи Джан проснулась, она почувствовала себя такой несчастной, что чуть не позвонила Май.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119