Этот ужасный фильм и сейчас это бульварное шоу. Они не сводят тебя с ума? Я не разрушила твою жизнь?
– Правильнее сказать, не разрушил ли я твою? Ты в порядке, Джан?
– Ты меня еще любишь, Брюстер?
– Конечно, да. Джан, я… – Брюстер умолк.
– Брюстер, Брюстер, ты здесь?
Прошла еще одна волна помех, потом связь прервалась. Она тупо трясла телефонную трубку.
– Брюстер? Брюстер? – кричала она.
Но его не было. Джан стала всхлипывать, но слабо, безнадежно, как отчаявшийся ребенок. О Боже, Брюстера больше не было. Джан не могла поговорить с ним. Джан всхлипывала, с носа капало. Она взяла полотенце, чтобы утереться. Зазвонил сигнал охранной сигнализации.
Джан подняла трубку внутренней телефонной связи.
– Брюстер Мур. Вы ждете его? – спросил голос охранника.
Она потрясла головой, чтобы убедиться, что не сошла с ума. Каким образом Брюстер мог оказаться возле внутреннего телефона?
– Да, – пробормотала Джан и повесила трубку. Должна ли она была положить трубку? Пропустят ли его?
Позвонили в дверь. Джан протянула руку за одеждой и едва сумела одеться. Но Брюстер не звонил. Вновь настойчиво позвонили в дверь.
– Минутку, – крикнула Джан, хотя знала, что никто не мог ее слышать.
Зачем она повесила трубку? Следовало ли ей дать отбой? Не потеряла ли она Брюстера?
Джан положила телефон на постель и поспешила к двери. У нее было такое ощущение, будто на ноги ей навесили гири. По дороге Джан чуть не упала.
– Иду! – крикнула она, восстановила равновесие, прошла через гостиную по галерее к огромной входной двери.
Открыла. На пороге стоял Брюстер Мур, в левой руке он держал чемодан, в правой – плащ. Брюстер! Брюстер был здесь!
– Разве ты не в Гондурасе? – спросила Джан. Мур шагнул в прихожую.
– У тебя неприятности? – спросил он, поставил чемодан, и они бросились в объятия друг другу.
В этот же день, позже, после того как Джан приняла ванну, после того как Брюстер приготовил ей завтрак и помог вымыть голову, Джан достала платье и оделась к торжеству. Потом они сели в «лимузин».
– Знаешь, – сказала Джан доктору Муру, – если бы не ты, я бы сегодня никуда не поехала. Спасибо, что ты пришел!
– Прости меня, Джан, но я должен был это сделать. Ты не знаешь, но очень многие люди, и мужчины и женщины, сильно нервничают при виде меня. Ты не поверишь, кто звонил мне в Нью-Йорк! Ведь мое имя оказалось связанным с тобой. Люди в этом городе, заметив меня, нервничают больше, чем космонавт на старте. Каждый боится, что теперь нокаутируют его.
Джан с удивлением посмотрела на Мура.
– Что ты хочешь этим сказать?
– Неужели ты в самом деле думаешь, что только ты у меня знаменитая пациентка? Тогда ты не была знаменитостью. Но, Джан, в течение нескольких лет я исправлял ошибки других хирургов, занимаясь лечением очень богатых, очень известных людей. Было бы неэтично с моей стороны говорить с тобой об этом в те дни, когда у нас впервые начались деловые отношения. Или даже сейчас. Но все боятся, что я заключу договор на книгу, или на телепередачу, или как-нибудь еще выйду на публику. – Мур сделал глоток белого вина. – И учитывая, что эти ублюдки сделали с тобой и что они говорили обо мне, да, это очень заманчивая идея. Знаешь ли ты, что за последние сорок восемь часов ко мне обратилась Лаура Ричи и другие издатели из англоязычных стран с просьбой рассказать все? И предлагали неприлично большие суммы? Заманчиво, очень заманчиво. Такие бешеные деньги позволят оплатить лечение доброй сотни таких парней, как Рауль. Они придут к тебе тоже, не удивляйся.
– Ха! Я никогда не буду говорить с кровопийцами-журналистами. Я лучше уйду, – рассмеялась Джан. – Это звучит знакомо?
– Да, но не так уж глупо. Может быть, тебе следовало бы сделать именно так. Возвращайся в Нью-Йорк.
Мур взял ее за руку. У него была небольшая, теплая и на удивление уютная ладонь. Джан крепко пожала ее.
– Зачем? Играть? Это смешно. Самое большое для меня – это быть звездой в какой-нибудь возобновленной постановке на Бродвее, и люди будут глазеть на меня? Или участвовать в интермедии на карнавале. Нет, нью-йоркскому театру пришел конец. К счастью, кажется. Мне нужно подумать, как зарабатывать на жизнь другим способом. Но проблемы своей карьеры я обдумаю позже, когда у меня будет больше времени. Сейчас же я должна ценить момент – то, что есть. – Джан попыталась улыбнуться. – Однако нынче я должна предстать перед этими прекрасными барракудами.
Доктор Мур рассмеялся.
– Некоторые из них были ужасными барракудами, но они пришли ко мне, – лукаво похвалился он, – И что? Не думаешь ли ты, что показываешь класс, являясь на прием в компании своего хирурга? Этим ты колешь им глаза!
Джан рассмеялась.
– Никто не знает об их тайне, но зато теперь каждый знает обо мне. Мой возраст, мой прошлый и нынешний вес – они видели мои прежние изображения, брали интервью у девочек, с которыми я училась в школе, вытащили дела, которые были у меня с Питом и Майклом Маклейном. Я унижена.
– Я не психиатр, но полагаю, что кое-что понимаю в людях. Когда они увидят, с кем ты была сегодня вечером, они станут относиться к тебе, как к принцессе Диане до ее скандалов. Не забудь, я знаю такие подробности их жизни, что твои мелкие проблемы выглядят как прыщ в сравнении с раковой опухолью. Если тебе так плохо, если у тебя предстартовое нервное возбуждение и ты не хочешь выходить из машины, я покажу тебе несколько картинок, которые привез из Нью-Йорка. Из моих архивов. Я знаю, это непрофессионально, но я ненавижу лицемеров. Джан, помнишь, что я говорю всем своим пациентам? Это только немножко ранит, а потом все проходит.
Лайла закинула руки за голову, а ноги вытянула во всю длину сатиновых простынь. Едва открыв глаза, она вздрогнула от резкого дневного света. Это было проклятие дома Малибу – резкий свет с востока. Слишком много солнца, даже при спущенных занавесях. Лайла позвонила горничной, велела ей принести свежевыжатый апельсиновый сок и медленно – очень медленно – открыть занавеси. Ей больше не нужна никакая помощь. Как всегда, Лайла займется туалетом.
Она лежала, не двигаясь, потягивая охлажденный сок, пытаясь представить, что она в действительности думает о предстоящем вечере. Награждение «Эмми» было его завершением. Лайла могла ощутить вес медали в руке, холодок металла в теплой ладони. Сейчас, двигая носками по простыням, она чувствовала наслаждение, как будто была принцессой Циндереллой, впервые проснувшейся в замке. После всего Марти был принцем Голливуда, а она была принцессой. Свадьба и новое совместное кино отметят начало их царствования.
Конечно, риск велик, но дело стоит того. Лайла уже сказала Марти, что настаивает на отдельной комнате, отдельной постели и уединении. Если ее капризы устроят его, ему не на что будет жаловаться.
А если она не выйдет замуж за Марти, что тогда будет?
Холодный ветер подул в открытое окно, кожа покрылась мурашками. Лайла почувствовала, как хорошее настроение уходит, так было всегда, когда она думала о замужестве. Но она отказалась думать о нем. Она должна быть счастливой!
Лайла знала, что сегодня у нее много дел, но она не собиралась что-либо делать, кроме как обдумать получение премии. И еще что она скажет в речи при вручении. Возможно, Лайла отметит своих соперниц, просто из злобы. Она рассмеялась.
У постели зазвонил телефон. Девушка мысленно выругалась, но ответила иначе.
– Да, – просто сказала она, это было ее обычное приветствие по телефону.
– Лайла, дорогая. Я так рада, что застала тебя. – Это была Лаура Ричи. – Надеюсь, что не потревожила тебя. Мне хотелось первой поздравить тебя с присуждением премии «Эмми».
– Спасибо, Лаура. Я всегда буду помнить это. Поздравлять меня с тем, что я еще не получила! Это говорит о настоящем доверии.
Я рассмеялась.
– Чепуха, дорогая, что это значит для друзей? В любом случае, премия у тебя в кармане. Каждый, даже не самый умный, знает, что ты всех опередишь. Все, моя дорогая, так говорят.
Я пыталась задействовать побольше сотрудников, чтобы заранее написать завтрашнюю статью. Это довольно-таки сложно, поскольку иногда тебя могут поймать на лжи, но порой необходимо успевать побывать сразу в трех местах.
– Лаура, извини, я должна бежать. Они ждут меня на лестнице. Фотографы, рекламные агенты. Дом просто кишит. Конечно, я ничего им не скажу и все детали сохраню для тебя. В конце концов, ты мой самый старый и самый дорогой друг в Голливуде.
– Я не такая старая, дорогая, но спасибо за доверие, – сказала я. – Ты идешь с Марти?
– Конечно.
– Вы уже договорились о дате?
– Еще нет, но ты будешь первой, кто узнает об этом.
– Да, между прочим, перед тем как ты убежишь, скажи, что наденешь сегодня вечером? Мне ты можешь это сказать. Я не проболтаюсь.
– Лаура, – воскликнула Лайла с притворным раздражением. – Я никогда и никому не скажу об этом, даже самому лучшему другу. Только намекну, но это будет между нами, не говори об этом ни слова Эдит Хед.
– Но, дорогая, разве Эдит Хед не умерла?
– Да, но один из ее нарядов из зеленого шифона жив.
– Лайла, ты потрясающее, талантливейшее дитя Голливуда! Я сохраню в тайне твой сюрприз. Целую, дорогая. До вечера.
Это был мой последний разговор с Лайлой Кайл.
8
Майкл Маклейн лежал в шезлонге около своего бассейна и наносил очередной слой солнцезащитного крема. Как получить этот прекрасный цвет здорового загорелого мужского тела, не теряя эластичности кожи? Такая проблема. Майкл терпеть не мог, когда приходилось применять грим для получения бронзового оттенка кожи, поэтому сегодня он уделял особое внимание тому, чтобы лицо равномерно загорело и каждые пятнадцать минут поворачивал голову.
Вечер у Ары должен быть одновременно и удовольствием, и пыткой – все равно что трахать женщину с исключительным телом и обычным лицом. Что, собственно, и предстоит ему скоро делать. В конце концов, у Майкла сегодня свидание с Адрианной.
«Рождение звезды» дало ему необходимую сейчас поддержку. Это продлит ему жизнь. У Майкла опять получилось! В самом деле, он не был глупым или наивным. Это была его лебединая песня, вне всяких сомнений, но Майкл понимал, что это лучшая из всех ролей для красивых, безрассудных мужчин. Он мог уже сейчас видеть, что Стюарту Грейнджеру – типу мужчин, как-будто специально созданных для киноролей на телевидении, – светило в будущем; и он, Майкл, был далек от того, чтобы завершить свою великолепную актерскую карьеру, играя роли стареющего, но еще достаточно привлекательного Джона Форсайта. Только не Майкл Маклейн.
Нет, настало время поднять его имидж в глазах публики на совершенно новый уровень. Майкл любил быть в списке первых и хотел оставаться там навсегда, как Грегори Пек и Джимми Стюарт. Итак, в конце концов настало время, когда уже не миновать того, что раньше можно было обойти. Что всегда интересующий репортеров Майкл Маклейн никогда не делал с женщиной? Не женился.
В конце концов, это были девяностые. Время семейных ценностей. Не говорила ли ему Адрианна, что она уже упустила время? На этот раз никакого аборта. Майкл женится на ней. У них будет ребенок.
Он станет отцом. Какой интересный способ провести шестой десяток. Майкл отвернул лицо к солнцу и перестал улыбаться, чтобы не образовывавались так выдающие возраст морщины. Сразу после вечера по поводу присуждения «Эмми» он объявит, что собирается жениться на Адрианне. Не вызовет ли это сенсации в газетах?
Тетушка Робби появился у Терезы в девять утра того же дня, когда намечался вечер «Эмми» у Ары.
– Где она? – спросил Робби Эстреллу. Та кивнула вверх на спальню Терезы, затем пожала плечами. – Она уже пила что-нибудь? – спросил Робби.
– Я не знаю, мистер Робби. Я ей больше ничего не даю. Она теперь все время у себя в комнате. Не знаю, она не дает мне зайти к ней.
Робби направился к лестнице, призывая женщину следовать за ним. У двери Терезы он остановился, чтобы постучать, но решил, что ответа не последует, открыл дверь и вошел.
– Господи Иисусе, – произнес он в пустоту.
В комнате повсюду были видны следы побоища. Даже с задернутыми шторами в полумраке были видны груды разбросанной повсюду одежды и испачканная чем-то желтым кровать со сдернутым бельем, на полу белела человеческая масса, растянувшаяся во всю длину через порог ванной комнаты. Это была Тереза, голая и грязная, ее серые волосы имели тусклый, засаленный вид, какой бывает у уличной женщины. «Вот чем чаще всего становится легенда», – подумал Робби. Он не мог позволить себе предаться тому чувству горечи, что жгло его изнутри. Предстояло слишком много работы.
Робби раздвинул шторы, и комната залилась светом. Тереза застонала и повернула голову.
Он перетащил старуху с пола на кровать, а Эстрелла стала убирать месячный слой грязи.
– Но что она собирается надеть? – недовольно спросила Эстрелла. – Она все бросает на пол. Или вы думаете, розовое подойдет? Я его хорошенько проглажу. Как вы думаете, мистер Робби? Это будет хорошо выглядеть поглаженным, нет?
– Превосходно, Эстрелла. Но я возьму его в чистку. Ты тем временем найди пару длинных белых перчаток и туфли.
Эстрелла начала рыться в груде на полу, что-то бормоча себе под нос.
– И спасибо, Эстрелла. Ей повезло с тобой, – прокричал Робби.
– И с вами тоже, мистер Робби. Никто больше не пришел бы взять ее на вечер. Вы хороший друг.
– У меня нет друзей, – заплакала Тереза. – Никому нет дела до меня.
– Черт побери, Тереза! Возьми себя в руки! – Робби схватил ее за плечи и тряхнул. – У тебя сегодня вечер у Ары. Это может быть поворотным моментом для тебя.
– Нет. Больше нет. Они узнают. Они все узнают! – бормотала Тереза.
«Интересно, о чем она, к дьяволу, говорит», – думал Робби.
– Тереза, тебе нужно протрезвиться и давай собираться. Если ты не покажешься, Ара будет взбешен. Мы идем сегодня. Ты и я. Черт возьми, Тереза! Я хочу пойти на этот вечер.
– Но, Робби, – заплакала Тереза. – Я не могу пойти. Меня засмеют.
– Нет, если ты протрезвеешь, не засмеют.
– Но там будет Лайла, – причитала Тереза. – С «Эмми». – Тереза перестала плакать и огляделась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119