Их можно было заставить отменить шоу. Конечно, Эйприл не собиралась верить в обещания. Но в чем она была абсолютно уверена, так это в том, что эти крысы в Голливуде знали, что делать, если тонет корабль.
Сегодня, после почти одиннадцати лет, Эйприл получила возможность послать подальше Марти Ди Геннаро и Сая Ортиса, как они послали ее много лет назад.
Марти Ди Геннаро мурлыкал про себя что-то невнятное, поправляя опаловый кабошон, пристегнутый к рубашке. Это была привычка, которая часто бесила его бывшую жену, но Марти уже давно забыл о ней. Он почти надеялся, что наткнется на нее этим вечером, расхаживая под руку с Лайлой. Его бывшая была маленькой и темной, совсем неинтересной. Прекрасная в своем роде женщина, но не сногсшибательная. Не Лайла. Никто не был похож на Лайлу.
Марти все пытался пристегнуть запонку, но что-то мешало. То ли пуговица была близко пришита, то ли с проклятой застежкой что-то было не в порядке. Черт. Марти был исключительной персоной, и он любил исключительно одеваться. Опаловые запонки когда-то принадлежали Гарри Куперу. Марти приобрел их из собственности последней хозяйки Купа. Салли была ошеломлена, и сказала, что опалы приносят неудачу, если только это не твой камень, но Марти они нравились. Он надел их сегодня в первый раз.
Да, пусть они приносят неудачу. Марти посмотрел на часы, затем позвал на помощь Салли. Он будет носить опалы, черт бы их побрал. Потому что он был человеком, который во всем был удачлив! У него была восхитительная невеста, которая никогда не смотрела на других мужчин, вереница «Оскаров» длиной в милю и новая карьера на телевидении, которое он собственноручно теперь изменял.
– Сал! – нетерпеливо позвал он. – Поторопись и принеси ножницы.
В то время как Салли входила в комнату, Марти рукой дернул запонку. Она выпала из его руки, завертелась волчком, описала в воздухе полукруг, и упала в мраморное углубление внизу у двери его гардеробной. Как при замедленной съемке в одном из его фильмов. Марти смотрел, как опал разлетелся вдребезги, рассыпая по полу переливающиеся отблески.
– Черт возьми! – воскликнул Марти.
– Их нельзя склеить? – спросила Салли и наклонилась, чтобы собрать осколки.
– Брось это, – сказал ей Марти. – Раз сломано – значит сломано.
Появились новые гости. И хотя Ара чувствовал себя уставшим – да, почти истощенным – от всех приготовлений, которые, сейчас казалось, стоили этого. «Не плохо для старика», – подумал он. Ара был здесь, человек, который должен был по всем законам уже умереть, или, по крайней мере, отойти от дел и жить в Палм Спрингс, он был здесь и давал еще один успешный вечер, на котором были только сливки сегодняшней Индустрии киноискусства.
Ара посмеялся своей маленькой претенциозности. «Сливки, мой сморщенный армянский Йорик, – подумал он про себя. – Звезды, их создатели, их любовники и их разрушители – все хватающие, подлые убийцы».
Но, напомнил он себе, большинство среднего класса собралось сегодня под одной крышей. Ара все еще был игроком. Главным игроком. Человеком власти, окруженным законодателями вкуса, людьми новой волны. Все под одной крышей. Его крышей.
Он улыбнулся, кивнул и захромал навстречу первому гостю.
– Не забывай, с кем ты имеешь дело! – набросилась Тереза на Робби, когда попросила у него стакан «шерри», а он отмахнулся. – Мне просто нужно немного чего-нибудь, чтобы меня успокоило.
– Тереза, ты уже достаточно выпила валиума, чтобы вознестись выше высокого! Тебе больше ничего не нужно.
Тереза не сдавалась так легко.
– Как будто валиум мог когда-нибудь заменить водку. Ты, кажется, не ухватываешь одной очень важной вещи. Я под невероятным давлением. Через несколько минут я могу стать матерью победительницы «Эмми». Ты очень, очень пожалеешь.
– Да, знаю. Я заплачу завтра.
– И прекрати идиотскую игру. Ты находишься на этом чертовом голливудском вечере, Господи Боже, не в каком-нибудь баре с флагом и пианино. Тебе не нужно называть «бывшие» фильмы. Мы здесь с людьми «этого дня»!
Робби ухмыльнулся.
– А ты не знала, да?
Тереза на мгновение заерзала на стуле. Она редко когда могла выдержать, и Робби знал это. Конечно, да. Тереза была не в состоянии согнать его с дороги и ненавидела Робби за попытки отвлечь ее внимание.
– Я заплачу завтра. История жизни Лилиан Рос, алкоголички. Господи, у меня же не куриные мозги.
– Тогда ты согласишься со мной. Тебе лучше быть хорошей девочкой сегодня, а иначе я положу тебя на лопатки и выверну на изнанку, – предупредил Робби.
Тереза была на высоте своей вечерней порции высокомерия.
– Против моей воли? Не смеши меня. Этого никогда не случится. Робби кивнул, затем усмехнулся.
– О нет, это случится. Это случилось однажды ночью.
– Прекрати! – Она почти завизжала.
– Я только говорила – кто это был? Уоррен Битти? Нет, это была Аннет. Нет, Эйприл Айронз. Вот кто это был! Эйприл! – Крайстал Плинем чуть не схватила Ару за лацканы. – Я говорила Эйприл: как Ара Сагарьян смог хорошо сохраниться? В чем секрет, Ара? Ты можешь совершить удачную сделку, продав его.
Крайстал чувствовала себя ужасно и это было заметно. Она знала, что это такое – войти в комнату и произвести впечатление. И она знала, что сегодня не произвела его.
Лицо Крайстал пылало. Если ей нужно будет улыбаться этим засранцам еще минут десять, у нее наступят спазмы лица. Она вспомнила, что сказал ей режиссер ее первого фильма. Он сказал, что некоторые актеры и режиссеры думают, что самое трудное – заплакать. У него было другое мнение на этот счет, и он сказал, что актерам труднее всего натурально изобразить смех, а не слезы. Он был прав. Смеяться ничтожным шуткам людей было выше ее сил.
После этого Крайстал увидела его. Сукин сын! Маленькими шажками, насколько могло позволить ее платье, она подошла к Сэму Шилдзу. Он был окружен кем-то из властителей Индустрии, но Крайстал их проигнорировала.
– Ты не собираешься поздороваться? – спросила она.
Сэм взглянул на нее и улыбнулся – одна из этих ничего не выражающих вежливых улыбок, которые Крайстал десятками получала за последнее время.
– Привет, Крайстал!
Она смотрела ему прямо в лицо.
– Я просто хотела поблагодарить тебя. Поблагодарить за то, что ты разрушил мою карьеру. И я хотела дать тебе вот это.
И она влепила ему пощечину.
Элизабет бродила с Ларри. Уоррен сидел, смеясь, позади Аннет. Кевин Костнер и Синди без умолку болтали с Марвином Дэвисом. Джо Пески стоял в углу, потягивая воду на пару с Джеком Николсоном. Стивен Сигал ел саши у мониторов. Скотт Рудин швырнул салфетку в Паулу Уэйнстайн. Роб Рейнер стоял позади своей жены, одной из известных сестер Сингер.
Сейчас тридцатипятидюймовые экраны, разбросанные по всему дому Ары, были забыты. За исключением одного. Гости собрались у экрана в библиотеке. Ара сидел в центре гостей. На экране ведущий представлял Фаррах Фосетт, которая улыбалась и открывала конверт. В комнате не было ни звука, как будто каждый сделал ставку на результат «Эмми». Ара улыбался про себя. Он тоже поставил. Да, на кого-нибудь…
Фаррах открывала конверт, делая вид, что волнуется, и продляя таким образом напряженность. Она открыла конверт, достала карточку и сказала:
– Победительницей стала…
9
Джан заняла свое место с края, рядом с доктором Муром. Брюстер сидел рядом с ней, его рука крепко держала ее руку. И это был не просто утешающий, но явный сдвиг карьеры: получилось так, будто Джан смеялась над прессой, похваляясь перед ними своим доктором. Она не казалась пристыженной.
Трудно было сидеть здесь, в зале, заполненном самыми лучшими и прекрасными актерами, зная, что за тобой наблюдают и тебя обсуждают. Тебя. Получит ли она Эмми? Беспокоится ли она об этом? Джан была уверена, что ни Шарлин, ни Лайла не смогут ничего сделать. Она не была так уверена, что остальные ее друзья видели все в таком свете. И она обнаружила, что сегодня хочет победить. Не потому, что эта борьба имела какое-то значение, но потому, что прямо сейчас ей нужно было одобрение.
Когда Шарлин прибыла в театр, она посмотрела в монитор, только чтобы увидеть свое собственное лицо, отворачивающееся от камеры.
Девушка быстро отвела взгляд и посмотрела на Дина. С другой стороны сидел Доуб – Сай смог достать лишний билет.
– Я никогда раньше не присутствовала при прямой трансляции. Ты не нервничаешь от этого? – спросила она его шепотом, с пересохшим горлом.
– Конечно, нервничаю. Боюсь, некоторые ребята, которым мы продали таблетки, должны уже настроиться на программу.
Мгновение она испуганно смотрела на Доуба, потом поняла, что он шутит.
– Из-за них никто никогда не волнуется, Шарлин. Они слишком стесняются своей скупости и глупости. Итак, держи выше голову, девочка. Ты на телевидении, и тебе нечего смущаться.
– Мне стыдно, что я сомневалась насчет тебя, – призналась Шарлин. – Я думала, что никогда снова не увижу тебя, после того как дала тебе эти деньги.
– Но тем не менее ты дала их мне, не так ли? Как так?
– Я не могла сказать «нет» другу, Доуб.
– И ты пока что ничего не спросила о нашем соглашении.
– Все о'кей, если ты потерял деньги, Доуб. Я просто не хочу потерять тебя.
– Потерял деньги? Черт, ты думаешь, что я полный дурак? Я не потерял деньги. Но я не купил землю в Монтане.
Замечательно! Он был готов признать свою вину. Шарлин почувствовала облегчение. Это было единственным, что стояло между ними. Все нормально, Доуб. Это как вода под мостом. Ему дали добро на деньги. Она просто не хотела, чтобы он врал ей насчет этого.
– Великолепно! Я рад, что ты не расстроилась. В Монтане полно новых карьеристов и голливудских глупцов. Превратили целый чертов штат в заросли папоротника. – Шарлин кивнула. Это было верно. Она любила Доуба и всегда будет любить. Доуб улыбнулся. – Да, Монтану превратили в развалину. Поэтому я купил славное местечко в Вайоминге. Ты такого никогда не видела!
Шарлин открыла рот от удивления.
– В самом деле, Доуб?
Она развернулась к нему, лицо ее сияло. Счастье переполняло Шарлин.
– Конечно да! Ты ведь никогда во мне не сомневалась. – Доуб лукаво усмехнулся. – Девятьсот акров. Не слишком убого. А теперь помаши зрителям ручкой и настраивай внимание на сцену. Они объявляют лучшую актрису года. Не важно, что произойдет, но я хочу, чтобы ты сохраняла достойное выражение лица, когда будет объявлена победительница.
Ведущий церемонии прошел через все эти причудливые традиции номинации, единственно ради которых сидели здесь семьи и друзья претендентов на премию, сидели, съехав на край кресел. Представили предпоследнего победителя, лучшего актера в драматическом сериале, а затем ведущий произнес:
– А теперь то, что мы все так долго ждали! Лучшая актриса в драматическом сериале.
Он прочитал имена претендентов с табло, а затем неизбежное:
– Конверт, пожалуйста!
Лайла почувствовала, что вот-вот спрыгнет с кресла. Она уже несколько раз прижимала к груди вечернюю сумочку, и соски ее стали большими и твердыми, как виноградины, и проступали через зеленую паутину шифона. Лайла была полностью готова к победе. Она была готова.
Но что, если она проиграет? Все рухнет сразу, возможность проплывет мимо нее. Лайла протянула руку и положила ее на руку сидящего рядом Марти и почти сдавила ее, схватила, как клешней.
– Господи, какие у тебя холодные руки! – сказал он, и затем ведущий церемонии, Джонни Бартон, передал конверт Фаррах Фосетт.
– Победительницей стала Лайла Кайл!
10
Театр вздохнул как один человек, а затем взорвался аплодисментами. Камера нашла лицо Лайлы, она изобразила хорошо отрепетированное удивление, затем широчайшую улыбку, какой у нее еще никогда не было на экране или вне его.
Лайла поцеловала сидящего рядом с ней Марти, вскочила, и, придерживая длинное платье, чтобы не споткнуться, быстро прошла к подиуму. Она слышала биение своего сердца и ощущала жар прожекторов. Лайле казалось, что она движется как в воде, как во сне, как в замедленном кадре, с каждым шагом все выше к подиуму, через сцену. Лайла приняла «Эмми» из рук Джонни – его лицо она видела все еще как во сне – и затем повернулась к микрофону.
Лайла еще никогда не стояла перед такой толпой. Ну, в конце концов, она не сценическая актриса. Сейчас, стоя перед этой аудиторией, перед сливками общества, она слышала аплодисменты и чувствовала их любовь. О, это невозможно было описать! Это было то, о чем она мечтала ночами. Любовь. Чистая любовь. Любовь, которая не принижала, любовь, которая не задевала ее, но которая окружала, как теплая ванна, как грудь матери.
Лайла могла ощущать аплодисменты, она могла ощущать их своими торчащими сосками, своим животом и ниже, где-то ниже.
– О!.. О, благодарю вас! – попыталась что-то сказать Лайла в микрофон, но подготовленная речь вылетела у нее головы. – Благодарю вас всех!
Аудитория, уставшая от обычных пространных речей и фальшивой искренности, ответила на ее простое чувство. Снова начались аплодисменты, нарастая и усиливаясь, пока не превратились в овацию. И Лайла почувствовала, как что-то нарастает и ширится внутри нее. Аплодисменты, казалось, несли ее, одобрение поднимало и опускало, освобождало и выпускало.
В первый и последний раз в своей жизни Лайла почувствовала неповторимую дрожь, которая переросла в волну, глубокую, мощную волну, заставившую ее содрогнуться и приведшую ее, прямо здесь, на вершине подиума, к оргазму.
Прошло несколько минут, пока аплодисменты утихли, и в течение этих нескольких минут Лайла плакала.
От облегчения, от радости, но больше всего из-за того, что это было впервые после того вечера, много лет назад, когда она вызвала аплодисменты зрителей.
«После этого Тереза ревновала меня. Смотрит ли она сейчас и ревнует ли?»
Лайла затрепетала от триумфа. С того вечера до этой волшебной ночи она выступала только перед камерой, лишенная ответной реакции, без благодарных аплодисментов. Сегодня она поняла, что потеряла. И хотела еще.
Лайла собралась с духом, хотя еще дрожала. Затем осторожно выступила вперед и обошла подиум, чтобы еще раз поклониться, чтобы успокоить аудиторию и в то же время еще раз насладиться моментом успеха.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119