Кроме того, он знал теперь, сколько она сделала для Кейт, и испытывал к ней и благодарность, и уважение. Она будет незаменима, когда, если это вообще произойдет, нужно будет справляться с яростью заброшенного Ролло Беллами. Да, думал Блэз, один Бог знает, что ждет нас впереди. Ему самому тоже нужно время, чтобы усилить и углубить свою власть над Кейт.
Поскольку он был влюблен впервые в жизни и, как и все влюбленные, жаждал полного обладания.
Кейт и Шарлотта поехали навестить Ролло в воскресенье после полудня. Он был худ, щеки запали, глаза ввалились. Пластыри и перевязки были сняты — прошло уже четыре месяца с тех пор, как он был избит, но перемен, увы, не было никаких.
— Ты думаешь, он когда-нибудь поправится? — спрашивала Кейт, держа исхудавшую руку Ролло.
— Доктора не видят причин, которые бы этому мешали.
— Но ведь он здесь уже так долго!
— Всего несколько месяцев. Я знаю, что люди годами могут находиться в коме.
— О Боже, молю тебя, нет… Я бы предпочла, чтобы он умер, а не лежал как живой мертвец.
— Тебе его не хватает?
— Ну… да, конечно. Сначала ужасно не хватало, но в эти последние месяцы… — вздохнула Кейт.
— Ты просто выросла и не нуждаешься больше в няньке.
— Да, мне кажется, можно это представить и так. — Она улыбнулась. — Когда мама умерла, он определенно обращался со мной, как с непослушным ребенком.
«Ролло отшлепает»… А сам меня ни разу пальцем не тронул.
— Только пускал в ход язык.
Кейт поежилась.
— О да… — Она снова вздохнула. — Я бы не возражала против любой его брани, только бы он вернулся.
Но Ролло, как обычно, сам выбрал время появления, Кейт с Шарлоттой покинули больницу и отправились в «Коннот», где должны были обедать с Блэзом и Агатой.
Когда они ели первое блюдо, Блэза попросили к телефону. Он возвращался медленно, и по его улыбке Кейт поняла, что у него хорошие новости.
— Корпорация заработала очередной миллиард долларов, — поддразнила она Блэза.
— Нет, хотя новость не хуже. Ролло пришел в себя.
Кейт вскочила, опрокинув стул — Пообедай, мы сейчас поедем туда, — быстро проговорил Блэз, когда она пробежала мимо него.
— А, пускай потом нам принесут новый обед, — не выдержала Агата. — Не могу пропустить такого зрелища.
Пойдем, Шарлотта…
Он больше не лежал, а сидел, привалившись спиной к подушкам. Глаза его были закрыты. Кейт, привыкшая к тому, что он всегда распоряжается всеми, была сбита с толку.
— Ролло… — нерешительно позвала она.
Глаза Ролло открылись. Они были какого-то неопределенного цвета, как небо в облаках, без обычного серебристого блеска, но взгляд их стал таким сердитым, когда Ролло увидал Кейт, что у нее перехватило дыхание.
— Ролло, — снова сказала она. — Это я, Кейт.
— Я не слепой, — голос стал тише, слабее, из него ушла резкость. — Что ты здесь делаешь? Почему ты не в школе?
Он вернулся в какой-то период в прошлом, сказали врачи. Надо предоставить ему возможность самому выйти из этого состояния. С ним нужно разговаривать, отвечать на его вопросы, но ни в коем случае ни о чем его не спрашивать. Просто быть здесь, когда он в вас нуждается. Ролло узнал Шарлотту, но спросил, как дела с ее новым спектаклем, в котором она участвовала давным-давно — еще в 1962 году. Блэза он не узнал, а вид Агаты заставил его, высоко подняв брови, страдальчески произнести:
— Никаких наркотиков, дорогая. Я никогда не работаю под этим делом.
Кейт прикусила губу, но Агата громко расхохоталась. Ролло Беллами оживал, оправдывая свою репутацию, и Агата стала навещать его чаще, чем кто-либо другой. Кейт появлялась у Ролло почти каждый вечер вместе с Блэзом, на что Ролло отреагировал, фыркнув:
— Я вижу, ты, наконец, завела себе дружка.
— Да, Ролло.
— Я не разрешаю тебе целыми ночами шататься по Лондону или заниматься чем еще…
— Знаешь, Блэз, мне кажется, шестидесятые годы как пунктик все же лучше, чем тридцатые, — сказала Кейт, когда они ехали обратно. — То, что он вообще вернулся, такое чудо — можно просто кричать от радости.
Но Блэзу не хотелось кричать от радости. Он внезапно оказался в тисках ревности. Ролло Беллами оказал решающее влияние на жизнь Кейт, был собственником по отношению к ней. Вдруг он, когда окончательно вернется к действительности, начнет казнить или миловать Блэза, а может быть, просто выставит его.
Не услышав ответа, Кейт взглянула на Блэза, увидела выражение его лица, с чуткостью любящей женщины стиснула его руку и сказала:
— Нет, любовь моя, так, как было, уже не будет.
Я изменилась. Я больше не нуждаюсь в Ролло, мне нужен ты.
Она увидела, что выражение его лица смягчилось.
— А если он сам не захочет признать это? — спросил Блэз.
— Ему придется. Это будет так, потому что я этого хочу.
Темные глаза Блэза встретились с ее глазами. У нее сердце разрывалось от сочувствия к нему. Этот большой, сильный человек был безумно ревнив, и это делало его ближе, человечнее, уничтожало остатки его суперменства. Он просто человек, поняла Кейт, как любой другой, но случилось так, что она любила именно этого.
— Я справлюсь с Ролло, — сказала она твердо.
— Дело в том, что я не могу справиться с собой, — сказал Блэз задумчиво. — С тех пор, как появилась ты…
Понимаешь, я словно потерял свою раковину и пытаюсь спрятаться в тени других чувств. Ни одно человеческое существо не значило никогда для меня больше, чем ты.
О тебе моя последняя мысль, когда я засыпаю, и о тебе думаю я, открывая глаза утром. Не могу работать, не могу собраться — я даже не могу с тобой заняться, наконец, любовью из-за этого проклятого гипса.
— Для одноногого ты справляешься неплохо, — серьезно заметила Кейт.
Блэз захохотал и привлек ее к себе.
— Скверная девчонка, — ухмыльнулся он. — Быстра на язык… И этим, и всем другим ты меня привязала, Кейт. Я никогда не думал, что можно так привязаться к кому-нибудь, но боюсь, что подозревал об этом и поэтому держался ото всех женщин подальше. Но за эти месяцы ты привязала меня к себе; я не видел этих уз, не ощущал их — до самого пожара. А тогда я понял. Кейт, я люблю тебя так, что это причиняет мне боль…
Ее рука сжала его руку, ее глаза лучились, лицо сияло.
— Вот почему я ревновал к Ролло. Вы были так дружны, и мне пришло в голову: что, если он захочет, чтобы все было как прежде? Что, если ваши отношения так крепки, что мне не разорвать их…
— Они не разорвались, они исчезли, когда я поняла, что они не нужны мне, — сказала Кейт, с любовью глядя на Блэза. — Они существовали, потому что я нуждалась в этом. Потом они умерли. Я очень люблю Ролло, но это же совсем другое. Он занимает важное место в моей жизни. А ты — моя жизнь…
На этот раз во вздохе Блэза слышалось удовлетворение. Он обнял Кейт, и остаток пути они проехали в молчаний, которое было полно неслышных звуков, жестов и взглядов.
Кейт была необходима только одна вещь. Портрет отца, чтобы повесить его в холле «Деспардс».
— Он принадлежит Доминик, — заметил Блэз. — Этот портрет был сделан в подарок ее матери.
— Но портреты Деспардов всегда в конце концов оказывались там, где и должны были быть, — в «Деспардс».
— Значит, так же будет и с этим. Я куплю его для тебя.
— Она должна его отдать, — не соглашалась Кейт.
— Но не отдаст. Ни тебе, ни мне, ни, тем более фирме «Деспардс».
— Но продаст? — спросила Кейт.
— За хорошую цену, безусловно, — Блэз тихонько встряхнул ее. — Деньги меня волнуют меньше всего.
Но Доминик деньги как раз волновали больше всего.
После того, что сообщила ей Кейт, Доминик лихорадочно принялась продавать себя, чтобы с ужасом обнаружить, что никто больше не интересуется ею. Снова и снова, когда ей казалось, что она вот-вот ухватится за какую-то стоящую вещь, оказывалось, что Кейт Деспард опередила ее. Несколько клиентов, раньше предлагавших вещи на аукцион, теперь отказались от ее услуг; человек, который раньше в нетерпении ждал у телефона ее звонков, теперь постоянно отсутствовал.
Если имя Доминик оказывалось в разделе светской хроники, с ним, как правило, были связаны какие-то сомнительные слухи и утверждения Она привыкла относиться к подобным вещам свысока и сейчас обнаружила', что не умеет ни к кому толком подольститься. Слишком поздно Доминик поняла, что быть миссис Блэз Чандлер значило гораздо больше, чем ей казалось Не прошло и месяца, как она поняла, что надежды выиграть состязание у нее нет. Оказалось, как с болью поняла Доминик, что она вышла из моды…
Теперь у всех на устах была Кейт Деспард, вокруг которой крутились, которой льстили и поклонялись.
Когда Кейт полетела в Нью-Йорк, ей были оказаны просто королевские почести. Даже сотрудники Доминик в Нью-Йорке, держа нос по ветру, отложили аукционы, чтобы встретиться с Кейт. А обед на ранчо «Счастливый Доллар» в честь передачи Чандлеровской коллекции американского искусства штату Колорадо! Агата Чандлер публично назвала Кейт инициатором всего этого мероприятия перед лицом собравшихся гостей, в число которых входил президент Соединенных Штатов. На долю Доминик оставалась только горечь. Которая усиливалась еще больше, когда она снова и снова видела на первых страницах журналов фотографии женщины, победившей ее, и мужчины, который был для нее потерян. На этих фотографиях они улыбались друг другу так, что Доминик физически ощущала боль.
К тому же Кейт продолжала работать. Расписание предстоящих аукционов вызывало у Доминик недомогание. Клиенты дожидались своей очереди, чтобы воспользоваться услугами Кейт. Те, кто раньше добивался знакомства с Доминик дю Вивье, теперь, когда она проиграла и продолжала проигрывать, сторонились ее.
Даже Вениша отвернулась от нее.
Доминик поехала в Прованс. Оттуда она написала Блэзу как душеприказчику официальное письмо с отказом от каких бы то ни было притязаний на «Деспардс», а заодно сообщила ему о том, что возбудила бракоразводный процесс на основании того, что он бросил ее. С присущим ей практицизмом она поняла, что, посмей она обвинить его в супружеской неверности, ее могли бы побить камнями.
«Ты коварный человек, — мысленно обращалась она к портрету своего отчима, висевшему в гостиной над камином. — Я думаю, ты все это спланировал. Мне казалось, что ты занимаешь ровно то место, которое я тебе предназначила, а оказалось, все это время ты манипулировал мною… Ну что ж, „Деспардс“ потерян для меня.
Но деньги, которые я заработала в Гонконге, целы, а все доходные дела, которые я обделывала на стороне, привели меня в один швейцарский банк. В этом банке не скоро узнают последние новости обо мне. Я еще вернусь. Пусть пройдет время. У людей короткая память. И я постараюсь получить как можно больше из чандлеровских миллиардов. Я могу разыграть роль покинутой жены — я вообще могу разыграть любую роль. Он получит свободу, но заплатит за нее, потому что мне понадобится много, очень много денег. Доминик дю Вивье восстанет из пепла. Птица Феникс позавидует мне.
Доминик взяла в руки небольшую шкатулку работы Фаберже, которая обычно хранилась в ее личном сейфе-.
Повернула крошечный ключик, подняла инкрустированную драгоценными камнями крышку и увидела плотно связанные бумаги: письма, записки, фотографии, гостиничные счета и тому подобное.
«Какая предусмотрительность — запастись всем этим!» — похвалила себя Доминик. Она, улыбаясь, принялась перебирать бумаги. Вот Лукка ди Ченца, который подделывал Тьеполо, целых четыре картины; вот Эдуарде Санта Анна, владелец сомнительного Гойи, столько людей, столько сомнительных сделок… и столько постельных фотографий, причем ни на одной нет ее лица, видно только тело. Ах да, вот еще прием на вилле Караччио в Венеции, неожиданно окончившийся оргией… целый ряд хорошо знакомых лиц, мужчины и женщины, и каждый в состоянии хорошо заплатить за негативы — и продолжать молчать «Мое обеспечение», — удовлетворенно подумала она, раскладывая фотографии по столу, как колоду карт в пасьянсе. И стала прикидывать, испытывая при этом мстительное удовольствие, — с кого же начать?
Блэз появился в доме без предупреждения, и на какой-то миг Доминик показалось, что она все-таки выиграла, что она настолько сильно привязала его к себе, что он не может обойтись без нее. Когда же она услышала, что привело его сюда, то злорадно сказала:
— Это обойдется тебе в кругленькую сумму.
— Я так и полагал.
— Боюсь, что ты не представляешь…
— Назови свою цену.
Доминик выглядела как всегда прекрасно. Она была по-прежнему верна себе даже тогда, когда верность ей других людей пошла на убыль. Она была одета в просторную шелковую пижаму цвета маков с широкими рукавами и брючинами, а ее волосы лежали, как всегда, волосок к волоску, блестя, словно китайские лаковые фигурки От нее исходил присущий лишь ей неповторимый аромат, но теперь он показался Блэзу приторным.
И красота Доминик не тронула его. Ему хотелось лишь договориться о картине и уехать. И лучше бы им больше никогда не встречаться.
— Ну так как же? — спросила Доминик с ленивой улыбкой. — Какую цену мы назначим за этот прекрасный портрет покойного Чарльза Гастона Деспарда? — Она чувствовала себя настолько неуязвимой, что собиралась поиграть с ним в кошки-мышки, уверенная в своих острых ноготочках, в своей невероятной быстроте и ловкости. — Это, конечно, не шедевр, но вещь редкая.
Доминик взглянула на портрет: Чарльз сидел в своем кабинете за письменным столом, держа в руке ручку. На лице его играла улыбка, белые пряди обрамляли смуглое чувственное лицо с теплыми карими глазами. Позади него висел портрет старого Гастона, основателя фирмы.
— Нельзя назвать это высоким искусством, — вынесла приговор Доминик, — но портрет превосходно передает сходство. Кому ты думаешь заказать портрет Кейт?
К Аннидзони не обращайся, все его портреты напоминают восковые фигуры. Какая жалость, что Болдини уже умер, он мог преобразить в красавицу самую что ни на есть простушку…
— Так сколько же? — спросил Блэз спокойно.
У Доминик больше не было над ним власти, и она решила наказать его за это.
— Так это ты устроил слежку за мной, да?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74