Этим и правился ей Лэрри — он никогда не падал духом. Просто резиновый мячик.
— У меня сейчас голова занята совсем другим, — призналась она. — Кортланд Парк… я только об этом и думаю.
— Я могу чем-нибудь помочь? Знаешь, в свое время я командовал скаутским отрядом.
Кейт со смехом отвернулась от него.
— Нет, но за предложение спасибо.
«Какой же он милый, — подумала она, — и удобный, как разношенные тапочки». Когда он начал ухаживать за ней, она позволяла ему целовать и ласкать себя. Но когда сегодня вечером он решил пойти дальше, она, внезапно прозрев, осознала неопровержимую истину: она не может этого и не хочет, она готова принять его в качестве друга, но никак не любовника, ибо подобная роль… Подобная роль предназначалась тому, кто походил бы на Блэза Чандлера. Она изо всех сил пыталась бороться с этим безнадежным и ненужным чувством. Однако пять минут назад, в объятиях Лэрри Коула, когда нужно было уступить или же отказать, она поняла, что уже ничего не сможет с собой поделать.
Она влюбилась в Блэза Чандлера, несмотря на все свои ухищрения: возводила надежный барьер из обиды и неприязни, усердно выискивала любой повод для подозрений, всячески стремилась — безуспешно, как выяснилось, — держать его на безопасном расстоянии. Слишком поздно: он занял прочное место в ее сердце и в ее мыслях, целиком завладев ими. В нем воплотились ее девические грезы — как будто Эдвард Рочестер вдруг сошел со страниц романа и обрел новую жизнь в облике Блэза Чандлера. Сама же она превратилась в Джен Эйр, что было только естественно, ведь они обе не отличались красотой.
— А это не потому, что ты до сих пор воображаешь себя уродиной? — спросил Лэрри, словно прочитав ее мысли.
Кейт была удивлена его проницательностью.
— Почему ты так решил? — сказала она, уклонившись от ответа.
— Мне кажется, ты просто не веришь, что можешь понравиться любому человеку… то есть любому мужчине.
Кейт сдвинула брови.
— Это не так, — произнесла она наконец и тут же искренне добавила:
— В свое время так оно и было, но я жила тогда не здесь, и вообще, той девчонки больше нет.
— В самом деле нет? — спросил Лэрри.
— Да, — твердо ответила Кейт.
— О'кей, — легко согласился он. — Значит, дело во мне. Не умею понравиться.
— Перестань, — насмешливо сказала Кейт. — Ты сам знаешь, что это не правда.
— Я не знаю, чему верить. Вроде бы я все делал правильно и говорил нужные слова…
— Так оно и было. Только мне нужны другие слова.
Лэрри застегнул рубашку, подтянул галстук и потянулся за пиджаком.
— Что ж, всех завоевать нельзя, — кивнул он, примиряясь.
— Полагаю, ты завоевал гораздо больше, чем положено тебе по справедливости.
Он встал, горделиво расправил плечи.
— Не жалуюсь.
Но Кейт чувствовала, что он раздосадован.
— Ты мне очень нравишься, — честно сказала она, — но не больше того. Возможно, во мне что-то еще сохранилось от прежней Кейт, и я не могу относиться к этим вещам легко…
Она ткнула пальцем в сторону измятого покрывала на софе.
— Для меня это должно быть… серьезно.
— Значит, это несерьезно. В любом случае, для тебя.
— И для тебя тоже, — спокойно парировала Кейт. — Будь честен.
— Какой же парень упустит свой шанс? — честно признался он.
— У меня такое ощущение, — с улыбкой произнесла Кейт, — что тебе шанс подворачивается частенько.
Он фыркнул.
— О'кей, обойдемся без разбитых сердец. Всего лишь еще одна любовь растоптана.
— Это тоже не правда, — резко бросила Кейт.
Когда дверь лифта распахнулись, он наклонился к ней:
— Мы по-прежнему друзья?
— Надеюсь, — ответила Кейт.
— Я заеду за тобой завтра вечером?
— Нет, у меня аукцион на носу. В четверг.
— Договорились.
Он одарил ее своей белозубой, широкой, беспечной улыбкой — и дверь лифта медленно закрылась за ним.
Кейт расправила покрывало на софе, отнесла бокалы на кухню и вымыла их. Затем выключила свет и направилась в спальню.
Она ничего не изменила в меблировке: кровать была очень большой, а драпировки выдержаны в серых и бордовых тонах — цвета чисто мужские. Все здесь было подобрано ее отцом: и блестящая полированная французская кровать, и высокий комод с восемью выдвижными ящиками, и роскошные бархатные занавеси. Она подложила под спину широкие твердые подушки и вновь склонилась над пачкой отцовских писем. Прочитав их в первый раз, она рыдала так, что даже заснула в слезах — настолько ей было стыдно за себя. Снова взяв в руки письма, в которых сохранилось так много от ее любимого отца, она спросила себя, не стало ли вырвавшееся на волю и безмерно выросшее чувство к Блэзу Чандлеру в некотором смысле роковым искуплением.
Она была преисполнена самых добрых намерений, когда прочитала письма впервые: мысленно клялась, что оправдает надежды отца, что станет достойной любви, пронизывающей все строки этих писем. Слишком поздно она осознала, что после его кончины перестала любить себя, хуже — возненавидела себя за то, что считала своим падением. Теперь же, ощутив исходящее от Блэза Чандлера тепло и раскрывшись перед ним в их искреннем разговоре, она понимала, что женщина может почувствовать себя красивой, только если ее любят. Девочкой она не считала себя некрасивой и не обращала внимания на слова бабушки, даже однажды передала их отцу. Он посмотрел на нее серьезно и сказал: «Но для меня ты красавица, моя маленькая Кэт». Лишь позднее, когда он перестал быть рядом, когда никто уже не называл ее прелестной, она потеряла всякий интерес к своей внешности, носила только джинсы и майки и уверовала в жесткую оценку бабушки, как в истину Евангелия. Только пережив шок от первого чтения, она начала вглядываться в себя и терзаться мукой невосполнимой утраты, сознавая, что обязана исполнить завещанное, ибо отец оставил ей самое дорогое, что у него было. Почему-то она совершенно не расстраивалась при мысли, что Блэз Чандлер также знает содержание этих писем — это обстоятельство сближало их еще больше. Письма были сугубо личными, но она была уверена, что он все понял — иначе не отдал бы их ей.
Кейт с удивлением обнаружила, что радуется его осведомленности. Теперь она могла признаться в своих чувствах к нему, хотя понимала их безнадежность — это не имело значения, поскольку ее радовали сами эти чувства.
Ей казалось, что она умерла для любви, поскольку в душе ее ничто не шелохнулось в ответ на страсть Николаса Чивли и Лэрри Коула. Теперь она ясно видела, что может полюбить мужчину, но только настоящего. Ей не суждено его получить, и в этом ее расплата за то, что она отвергла любовь, которую никогда не теряла, хотя и пыталась уверить себя в обратном.
Ей следовало бы печалиться, однако грусти не было.
Напротив, она ощущала, что окончательно и бесповоротно освободилась от тоскливого чувства пустоты и утраты, так долго владевших ею. Письма отца, полные безыскусной и горячей любви, заставили ее вернуться к самой себе.
У нее стало радостно на сердце, и она не смогла отказаться от удовольствия перечитать их еще раз.
…В Нью-Йорке Доминик переодевалась в вечернее платье, когда в комнату внесли цветы. Подумав, что их прислал мужчина, который должен был заехать за ней через полчаса, она сняла крышку с коробки и, едва взглянув на ее содержимое, похолодела от ужаса. Крошечные, Кроваво-красные розы были сплетены так, что напоминали огнедышащего дракона. На маленькой белой карточке было написано: «8 вечера. Следующий понедельник». Это был сигнал. На какую-то секунду она ощутила такой жуткий страх, что потянулась к телефонной трубке. Надо позвонить Блэзу, во всем ему признаться, ринуться под его защиту. Он мог окружить ее магической, непроницаемой стеной, опираясь на мощь своей Корпорации. Нет, сказала она себе, опуская руку, не торопись. Узнай, что они хотят. Не показывай своей силы. Оставь Блэза на крайний случай; Возможно, мы сумеем договориться. Я не поехала в Гонконг, как они надеялись. И не сменила судовладельцев. А если они попытаются избавиться от меня…
Постепенно к ней возвращалась прежняя уверенность.
Да, хладнокровно подумала она, надо встретить их лицом к лицу. Взять их на пушку.
И она сняла трубку, чтобы отдать распоряжение секретарше: пусть закажет билет на рейс, которым она должна будет прибыть в Кай Так в ближайший понедельник днем.
Сидя в машине, увозившей ее из аэропорта, она рассеянно слушала подробный отчет своего секретаря-китайца о том, что произошло за время ее отсутствия, и мысленно составляла план предстоящей кампании.
Когда Чжао Ли вошел, как всегда, не доложив о себе — ибо слуги пропускали его либо в силу соответствующих инструкций, либо из-за таинственной связи, существующей между всеми китайцами, — она была готова к встрече и ждала его, облачившись в черный шелковый чонсам с разрезами на бедрах и высоким оранжевым воротником, который был усеян неограненными сапфирами и квадратиками бриллиантов. В ушах ее сверкали знаменитые сапфировые серьги.
Она чувствовала себя свежей после горячей ванны и массажа: опытные руки мастера сумели снять с нее напряжение, сделали ее тело гибким и податливым, а главное — вернули ей ясность мысли. Она долго занималась своим лицом, затем надушила виски и заставила горничную расчесать волосы до блеска — при помощи щетки, обернутой в тонкий шелк. И вот наконец, медленно поворачиваясь перед зеркалом, она увидела то, к чему стремилась, — идеальное совершенство, которое, в свою очередь, вознаградило ее полной уверенностью в себе. Красота всегда служила ей надежным щитом — сегодня вечером нельзя было допустить никакого сбоя.
После некоторого размышления она выбрала самую выгодную для себя позицию: когда появился Чжао Ли, она стояла у окна, где на фоне блестящей белой паутины занавесок ее черное платье и сверкающие драгоценности выглядели особенно эффектными — при виде подобной женщины у любого мужчины перехватило бы дыхание.
Ее труды не пропали даром, ибо темные, как терновая ягода, глаза Чжао Ли вдруг вспыхнули, и он сумел скрыть этот огонь лишь за глубоким поклоном. Она также склонила голову, ничем не выдав ненависти и страха, сжимавших ей грудь.
— Мадам…
— Чжао Ли…
— Как вы поживаете? — вежливо осведомился он.
— Прекрасно, благодарю вас. Не хотите ли выпить?
Как и всегда прежде, на столике их ожидала бутылка шампанского, а дополнял благостную картину дим-сум на традиционном каншийском блюде.
— Прошу вас…
Она показала на его любимое кресло из светлого лакированного бамбука с пухлыми подушками из бирюзового тайского шелка и, когда он сел, прошла мимо него со столь характерной для нее ленивой грацией — достаточно близко, чтобы в ноздри ему ударил опьяняющий аромат ее духов.
Доминик сама разлила шампанское, гордясь спокойными движениями своих рук и пальцев с длинными ногтями, сверкающими от недавно наложенного кроваво-красного лака.
— Итак, — иронически произнесла она, наслаждаясь вкусом холодного шампанского, — нам с вами необходимо кое-что обсудить.
— Вы ошибаетесь, мадам. Нам нет необходимости обсуждать что-либо.
Доминик улыбнулась. Эти стальные, без прищура, глаза, казалось, излучали силу.
— Напротив. Кое-что изменилось со времени вашего последнего… визита.
Она сделала паузу, словно бы намекая ему на то, что случилось во Франции, а затем перешла в решительное наступление:
— Если вы не сделаете кое-что для меня, я буду не в силах сменить судовладельцев и даже не смогу разрешить вам воспользоваться одним из моих судов. Моей сводной сестре посчастливилось приобрести права на два очень крупных аукциона: первый позволил ей сравняться со мной, второй же — если не воспрепятствовать этому — выведет ее в лидеры. Я же в таком случае потеряю и ту небольшую часть фирмы, которая пока находится под моим контролем. «Деспардс» уйдет из моих рук и, следовательно, из сферы ваших интересов.
Чжао Ли помолчал, обдумывая услышанное, а затем коротко бросил:
— Чего же вы хотите?
— Аукцион должен состояться в следующем месяце, в Кортланд Парке, большом загородном доме в графстве Сассекс. Если вам не удастся помешать этому, я не смогу за оставшееся время получить такие комиссионные, чтобы закрыть брешь, для этого необходимо устроить с полдюжины больших аукционов, а это сейчас невозможно, хотя я прилагаю все усилия. И я хочу предупредить вас: если эта распродажа состоится, фирма «Деспардс» будет потеряна для нас обоих.
После недолгой паузы Чжао Ли спросил:
— А если этот аукцион по каким-либо причинам не состоится?
— Тогда у нее не будет шансов догнать меня. Я сохраню первенство в течение необходимого мне времени благодаря аукциону, который провела здесь. Тогда фирма «Деспардс» станет моей, и я смогу… оказать вам содействие в вашем бизнесе.
Он вновь погрузился в размышления, а потом приказал:
— Вы предоставите мне детальные сведения об этом доме: его местоположение, план комнат, сроки проведения аукциона. Все сведения, которыми вы располагаете.
Я должен посоветоваться со своими партнерами. Вы получите наш ответ в течение суток.
Помолчав, он добавил:
— А когда мы осуществим задуманное, вы перейдете в наше распоряжение.
«Я сделаю все, чтобы этого не произошло», — подумала Доминик, но вслух смиренно произнесла:
— Конечно.
Несколько секунд Чжао Ли пристально смотрел на нее.
— Вы понимаете, что ваша информация будет немедленно перепроверена?
— Вы убедитесь, что она точна.
— Если это действительно так, у меня есть все основания полагать, что аукцион не состоится.
— Это все, что мне нужно. Меня не интересует, как вы это сделаете. Главное — сделать это.
— И тогда вы будете делать то, что нужно нам?
— Да.
— В таком случае, мадам, нам в скором времени предстоит встретиться вновь.
Он ушел, еще раз склонившись перед Доминик в глубоком поклоне.
Глава 18
Октябрь
Кейт появлялась в Кортланд Парке по меньшей мере раз в неделю, чтобы взглянуть, как продвигается подготовка к аукциону. Все, что находилось в доме, было уже описано, ибо она предоставила в этом полную свободу Дороти Бейнбридж, желая, чтобы работа была сделана как можно быстрее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74