Кейес представил Верховному суду страны петицию с требованием пересмотреть решение нижестоящей инстанции. Поскольку прецеденты такие случались весьма редко, юридическое сообщество было немало удивлено, когда 4 марта 1983 года Верховный суд ответил адвокату согласием.
Благодаря усилиям Кловиса Брэйзелтона в ходе первых двух процессов присяжные так и не сумели прийти к единому мнению. Третий процесс был назначен в полном соответствии с конституцией. 21 сентября 1983 года Верховный суд страны шестью голосами против трех оставил приговор штата в силе. Кейес немедленно опротестовал постановление, однако успеха это не принесло.
Ко времени описываемых событий Кейес уже ничего за свою работу не получал: срок действия контракта закончился. Адвокат направил Сэму длинное письмо с объяснениями. Сэм все понял.
Получил весточку от Кейеса и его вашингтонский коллега по АКЛУ, который, в свою очередь, черкнул пару строк Гарнеру Гудмэну в Чикаго. Послание очутилось в руках адресата в самый подходящий момент: время шло, Сэм уже начал терять надежду, а Гудмэн как раз искал достойное фирмы “Крей-виц энд Бэйн” дело pro bono. 18 декабря 1983 года его партнер, Уоллес Тайнер, зарегистрировал в Верховном суде штата Миссисипи ходатайство о послаблении режима.
В документе приводилось множество допущенных в ходе всех трех процессов ошибок, включая ознакомление присяжных с жуткими фотоснимками изуродованных взрывом детских тел. Возмущаясь составом жюри, Тайнер обвинял Макаллистера в том, что тот сознательно отбирал его членов среди исключительно чернокожих жителей округа. Социальная атмосфера, указывал он, за прошедшие со времени взрыва четырнадцать лет разительно переменилась, суд вообще должен был заседать в другой местности. Всего, по согласованию с Гудмэном, Тайнер перечислил восемь грубых нарушений уголовного законодательства. Однако документ ни словом не упоминал о низком профессиональном уровне защиты – доводе, который в первую очередь выдвигали приговоренные к смертной казни. Собственно говоря, Гудмэн убеждал Кэйхолла вставить его в текст, но Сэм категорически отказался. Подобная формулировка дискредитировала Кейеса, а своим адвокатом Кэйхолл гордился.
1 июня 1985 года Верховный суд Миссисипи отклонил ходатайство. Тайнер апеллировал к Верховному суду страны, но без результата. Была составлена новая петиция с просьбой об отмене содержания под арестом и об отсрочке исполнения приговора. Рассматривал ее окружной суд.
Двумя годами позже, 3 мая 1987 года, после очередной неудачи, Тайнер обратился к федеральному суду штата, который официально подтвердил правомочность отказа, данного нижестоящей инстанцией. 20 мая 1988 года юристы фирмы “Крейвиц энд Бэйн” потребовали у федерального суда назначить новое слушание. Требование отклонили. 3 сентября 1988 года Тайнер и Гудмэн внесли в Верховный суд штата ходатайство о пересмотре дела. Суд постановил: в удовлетворении отказать. Неделей позже Кэйхолл впервые заявил обоим адвокатам, что обойдется без их услуг.
14 мая 1989 года Верховный суд США предоставил Сэму последнюю отсрочку – по аналогии с делом, слушавшимся во Флориде. Тайнер умудрился-таки убедить судей в том, что ситуация с Кэйхоллом почти идентична.
Пока Верховный суд тянул с решением дела во Флориде, судьба Сэма продолжала висеть на волоске. От безысходности Кэйхолл развернул против фирмы “Крейвиц энд Бэйн” настоящую войну. Пять или шесть его тогда еще неграмотно составленных исковых заявлений были отвергнуты, однако седьмое дало результат: 29 июня 1990 года федеральный суд штата позволил ему лично представлять собственные интересы. Папку с объемистым досье Сэма Гарнер Гудмэн отправил в архив. Как оказалось, ненадолго.
9 июля 1990 года Верховный суд Миссисипи заявил об истечении отсрочки. 10 июля ее аннулировал и федеральный суд. В тот же день федеральный суд объявил дату казни: 8 августа.
После длившейся девять лет схватки Сэму оставалось жить шестнадцать дней.
ГЛАВА 29
Испепеляюще жаркий день лениво приближался к полудню. Непривычную тишину, что царила на Скамье, нарушало лишь жужжание вентиляторов, безуспешно пытавшихся хоть сколько-нибудь охладить в камерах густой и липкий воздух.
Утренний выпуск теленовостей известил зрителей о новом поражении Сэма Кэйхолла. Отказ судьи Слэттери удовлетворить последнее ходатайство адвоката репортеры восприняли как очередной гвоздь в крышку его гроба. Студия в Джексоне восторженно вела отсчет: шестнадцать дней! Журналисты пророчествовали: “По нашим сведениям, все возможности Сэма как-то повлиять на исход затянувшегося дела уже исчерпаны. Большинство наблюдателей полагают, что казнь свершится в назначенный срок, 8 августа”. Далее следовали новости спорта и прогноз погоды.
Скамья безмолвствовала. Не слышно было криков, стихла музыка, не ползли из камеры в камеру бумажные змеи. Приближался Большой день.
Сержант Пакер с улыбкой шел по коридору отсека “А”. Ежедневные ссоры и дрязги между сидельцами оказались на время забытыми. Заключенные вдруг разом вспомнили о своих адвокатах. То один, то другой стремились воспользоваться дарованным конституцией правом и сделать звонок юристу.
Пакер вовсе не ждал с нетерпением очередной экзекуции, но в полной мере наслаждался редким для Скамьи покоем. Он знал: умиротворение будет недолгим. Если Сэм получит завтра отсрочку, то Семнадцатый блок превратится в бедлам.
У камеры Кэйхолла сержант остановился.
– Прогулка, Сэм.
Попыхивая сигаретой, тот сидел на койке и печатал.
– А который час? – С коленей машинка переместилась на подушку.
– Одиннадцать.
Сэм приблизился к решетке, сунул в прямоугольную прорезь сведенные за спиной руки. На его кистях Пакер защелкнул наручники.
– Один пойдешь или в компании? Кэйхолл повернулся к нему лицом.
– Хеншоу тоже хотел прогуляться.
– Так и быть.
Сержант кивнул в сторону глухой стены, которой заканчивался коридор. Решетчатая дверь распахнулась, Сэм неторопливо вышел, встал у стены, чтобы в следующее мгновение двинуться следом за Пакером. Сидельцы провожали Кэйхолла полными сочувственного интереса взглядами.
Пройдя через все здание, Пакер повернул ключ в замочной скважине некрашеной металлической двери. В коридор упали лучи яркого солнца. Момент этот Сэм всегда ненавидел. Он ступил на траву и крепко смежил веки, дожидаясь, пока чернокожий гигант снимет с него наручники, а затем медленно раскрыл глаза. Беспощадный свет отозвался в них острой болью.
Пакер исчез. Минуты две Сэм стоял неподвижно, перед глазами его бешено вращались разноцветные круги, сердце прыгало. Беспокоил Кэйхолла не удушливый зной, давно ставший привычным, а нестерпимое золотое сияние, от которого мутилось в голове. Спрятать глаза за темными очками, подобно Пакеру, он не мог: осколок пластмассовой линзы уже послужил кому-то вполне действенным оружием. Несколько лет назад один из заключенных пытался с его помощью вскрыть себе вены.
Неуверенно шагая по коротко стриженной траве, Сэм приблизился к ограде из толстой металлической сетки. За ней до горизонта простирались хлопковые поля. Прогулочный дворик представлял собой площадку с двумя деревянными скамейками и вкопанным в землю столбом баскетбольного щита. Дворик Сэм вымерял шагами не одну тысячу раз, в длину он составлял пятьдесят один фут, в ширину – тридцать шесть. По верху десятифутовой ограды тянулись двенадцать рядов колючей проволоки. Справа от входа на площадку к вышке охраны уходила полоса жесткой травы.
Сэм двинулся вдоль сетки. Дошел до угла, четко, почти по-армейски, повернул, подсчитывая шаги. Пятьдесят один на тридцать шесть. Камера была шесть на девять, библиотека – восемнадцать на пятнадцать, половина комнаты для посетителей, где он общался с адвокатами, – шесть на тридцать. Размеры газовки, по слухам, равнялись пятнадцати футам на двенадцать, само же кубическое пространство, куда помещали обреченного, имело сторону всего в четыре фута.
В течение первого года Кэйхолл заставлял себя заниматься на прогулке спортивной ходьбой – она укрепляет сердце. Прыгал под щитом, стараясь забросить в корзину мяч, однако через пару недель оставил всякие попытки: баскетболист из него никакой. В конечном итоге на физических упражнениях был поставлен крест. Теперь прогулка приносила лишь тихую радость пребывания вне опостылевших стен. Сложилась даже привычка: стоя у ограды и глядя в зеленые поля, мечтать о недостижимом. О свободе. О скорости, которую ощущаешь, сидя за рулем машины, о рыбалке, хорошей еде. О женщинах. Временами перед глазами возникала небольшая ферма, зажатая с обеих сторон густым лесом. Черт побери, почему он не уехал в Бразилию? В Аргентину?
Потом мечты ушли, как ушло и ожидание чуда. Последний год Сэм просто ходил по площадке, курил сигарету за сигаретой, изредка играл с Хэнком в шашки.
Дверь в здании блока распахнулась, и во дворик ступил Хеншоу. Пока Пакер снимал с него наручники, Хэнк, щурясь, дико вращал головой. Получив свободу, он сделал несколько энергичных приседаний, с хрустом потянулся. Пакер подошел к одной из скамеек, поставил на нее картонную коробку.
Когда сержант скрылся за дверью, оба оседлали скамейку. Сэм извлек из коробки потертую, лоснившуюся от бесчисленных схваток, из картона же доску, Хеншоу пересчитал шашки.
– Я играю белыми, – предупредил Сэм.
– Белыми ты играл в прошлый раз.
– В прошлый раз были черные.
– Черными тогда играл я. Хватит, меняемся.
– Послушай, Хэнк, мне осталось всего шестнадцать дней, и если я хочу играть белыми, значит, так оно и будет.
Хеншоу пожал плечами. Они принялись расставлять шашки.
– Твой ход.
– Сам знаю.
Сэм двинул пластмассовый кружок вперед, и партия началась. Через пять минут подставленные солнцу спины в красных куртках стали мокрыми от пота. Босые ноги обоих мужчин были обуты в резиновые тапочки.
После проведенных на Скамье семи лет сорокалетний Хэнк Хеншоу уже твердо рассчитывал так и не переступить порог газовой камеры. Две допущенные судом серьезнейшие ошибки давали ему хороший шанс покинуть территорию Парчмана не в черном персональном мешке.
– Телевидение несет дурные вести, – заметил он, пока Сэм размышлял над очередным ходом.
– Перспектива и вправду вырисовывается мрачная, а?
– Пожалуй. Что говорит твой адвокат? Оба не поднимали головы от доски.
– Он считает, мы еще поборемся.
– Как это понимать? – Хеншоу двинул шашку.
– Как? Меня будут душить, а я начну брыкаться.
– Он хоть понимает, что несет?
– О да. Ум у парня острый. Ничего не поделаешь, моя кровь.
– Но он же совсем мальчишка.
– Зато сообразительный. Получил отличное образование. Был вторым на своем курсе, в Мичигане издавал юридический журнал.
– И что это значит?
– А то, что у него великолепные мозги. Он найдет какой-нибудь выход.
– Ты серьезно, Сэм? Думаешь, ему удастся?
Одним ходом Сэм съел сразу две шашки противника. Хеншоу выругался.
– Сострадание мешает, Хэнк? Когда ты победил в последний раз?
– Две недели назад.
– Трепло! За минувшие три года такого еще не было. Хеншоу сделал новый ход, и Сэм торжествующе убрал с доски еще одну черную шашку. Через несколько минут партия завершилась. Игроки тут же приступили ко второй.
* * *
Ровно в полдень из двери блока появился Пакер. За его плечом стоял охранник с наручниками. Приятелей развели по камерам: соседи уже обедали. Тушеные бобы, картофельное пюре, пять кусочков тостов. Неохотно поковыряв ложкой в пластиковом подкосе, Сэм отодвинул его от себя и принялся ждать. Рука его сжимала завернутый в чистые боксерские трусы овальный брусок мыла. Банный день.
Через четверть часа охранник проводил Кэйхолла в тесную кабинку душа. Посещать ее внутренние правила разрешали сидельцу пять раз в неделю.
Сэм быстро намылил голову, ополоснул волосы теплой водой, а затем повторил процедуру. Стены и пол кабинки были чистыми, но пользовались ею все четырнадцать заключенных, поэтому снять резиновые тапочки он не рискнул. Воду давали только на пять минут, и большинству их хватало. Сэм с отвращением взирал на тусклую плитку. Имелись на Скамье такие вещи, скучать по которым он никогда не будет.
Двадцать минут спустя микроавтобус доставил Кэйхолла к библиотеке. Там его уже ждали.
* * *
Покосившись на направившегося к двери охранника, Адам снял пиджак. Когда мужчина в форме вышел, дед и внук обменялись рукопожатием. Сэм опустился на стул, закурил.
– Где ты пропадал?
– Был занят. – Адам устроился за столом напротив. – Среду и четверг провел в Чикаго.
– По моим делам?
– Можно сказать и так. Гудмэн захотел ознакомиться с материалами, а там возникла еще пара вопросов.
– Гудмэн опять сует свой нос?
– Гарнер Гудмэн – мой старший партнер, Сэм. Я должен с ним считаться, если только дорожу этой работой. Знаю, ты его ненавидишь, но Гудмэн очень озабочен тем, что здесь происходит. Можешь не верить, однако он не испытывает никакого желания затолкать тебя в газовую камеру.
– Ненависти к нему во мне уже нет.
– С чего вдруг такая перемена?
– Понятия не имею. Стоя одной ногой в могиле, человек о многом задумывается.
Адам надеялся, что Кэйхолл разовьет тему, но клиент смолк. Внук рассеянно наблюдал за дедом, гоня от себя мысли о Джо Линкольне и драке на похоронах, о всех печальных подробностях, которые поведала тетка. Удавалось ему это с трудом. Он обещал Ли не касаться в разговоре с Сэмом событий далекого прошлого.
– Полагаю, про нашу неудачу ты уже знаешь. – Адам начал извлекать из кейса бумаги.
– Она не заставила себя ждать.
– И слава Богу. Я подал апелляцию в федеральный суд.
– С федеральным судом мне никогда не везло.
– В данный момент мы не можем выбирать ту или иную инстанцию.
– Что мы можем в данный момент?
– Существует несколько пунктов. Во вторник, после беседы с судьей, я лицом к лицу столкнулся с губернатором. Он хотел переброситься парой слов без свидетелей. Дал мне номера своих телефонов, сказал, что намерен обсудить ход дела.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72