Через полчаса ты поднимешься и выйдешь. Вечером закажешь ужин в уютном ресторанчике, а потом уляжешься в мягкую постель. На твоей стороне иная жизнь. Я же здесь стал животным. Я живу в клетке. Законы штата Миссисипи отпустили мне ровно четыре недели. В таких условиях трудно любить людей, малыш. Поэтому я и назвал твой вопрос дурацким.
– Выходит, до прибытия в Парчман ты любил кого-то? Сэм выдохнул густое облако дыма.
– Еще один дурацкий вопрос.
– Почему?
– Не важно, советник. Ты юрист, а не психиатр.
– Я твой внук, значит, могу задавать деду вопросы о его прошлом.
– Задавай. Но, боюсь, какие-то останутся без ответов.
– Опять – почему?
– Прошлого не вернешь, мой мальчик. Мы не можем переделать того, что уже сделано. Да и объяснить тоже.
– Однако у меня нет прошлого.
– Счастливчик.
– Не уверен.
– Слушай, если ты рассчитывал найти во мне археолога, то ты здорово ошибся.
– О'кей. С кем же мне еще поговорить?
– Не знаю. Для меня это все не важно.
– Это важно для меня.
– Честно говоря, в данный момент ты меня не интересуешь. Хочешь – верь, хочешь – нет, но сейчас меня волнует собственное будущее. Часы тикают, и с каждой минутой все громче. Я слышу их отсчет, он вселяет в меня тревогу. Что мне дела до проблем других людей?
– Почему ты вступил в Клан?
– Потому что в нем состоял мой отец.
– Почему он вошел в Клан?
– Потому что там уже был его отец.
– Не слабо. Три поколения.
– Четыре. В годы Гражданской войны полковник Джейкоб Кэйхолл сражался плечом к плечу с Натаном Бедфордом Форрестом. По семейному преданию, старина Джейкоб являлся одним из первых членов Клана.
– И ты им гордишься?
– Это вопрос?
– Да.
– Дело не в гордости. – Сэм кивнул на соглашение. – Подписываешь?
– Подписываю.
– Так давай же.
На последней странице Адам расписался и протянул документ Кэйхоллу.
– Мы затронули весьма конфиденциальную сферу, – сказал тот. – Будучи моим адвокатом, ты никому не скажешь лишнего слова.
– Я соблюдаю правила профессиональной этики. Рядом с именем внука Сэм поставил свое.
– Когда же ты превратился в Холла?
– За месяц до своего четвертого дня рождения. Не я один – вся семья. Сам я этого, конечно, не помню.
– С чего он решил стать Холлом? Почему не сжег мосты, не сделался каким-нибудь Миллером или Грином?
– Это вопрос?
– Нет.
– Он же отправился в бега, Сэм. Думаю, четырех поколений было многовато даже для него.
Положив соглашение на стол, Кэйхолл неторопливо закурил очередную сигарету, глубоко затянулся.
– Вот что, Адам, – голос его прозвучал неожиданно мягко, – давай-ка дела семейные отложим на потом. Позже я, может быть, соглашусь вернуться к этой теме, а сейчас уволь. Сейчас важнее другое. Каковы, например, мои шансы? Сумеешь ли ты остановить часы? Что у тебя на уме?
– Это зависит от ряда вещей, Сэм, от того, насколько подробно ты расскажешь о взрыве.
– Не вижу связи.
– Если откроются новые факты, мы найдем способ представить их. Такие способы существуют, поверь. Разыщем судью, который готов будет нас выслушать.
– Что за новые факты?
Адам перевернул страницу блокнота, написал на полях дату.
– Кто перегнал зеленый “понтиак” в Кливленд накануне взрыва?
– Не знаю. Один из подручных Догана.
– Имя его тебе известно?
– Нет.
– Брось, Сэм.
– Клянусь. Я не знаю. Я никого не видел. Машину просто оставили на стоянке. Предполагалось, что туда же я и верну ее.
– Почему ни в одном из процессов не упоминалось об этом человеке?
– Откуда мне знать? Кого интересовала мелкая сошка? Им был нужен я. По-другому объяснить не могу.
– Взрыв офиса Крамера стал уже шестым по счету?
– Я так думаю. – Голос Кэйхолла звучал приглушенно, как если бы Сэм опасался спрятанных в стенах комнаты микрофонов.
– Ты так думаешь?
– С той поры прошло немало времени. – Он прикрыл глаза. – Да, шестым.
– ФБР считает его шестым.
– Значит, так оно и есть. Феды никогда не ошибаются.
– А до Гринвилла зеленый “понтиак” уже использовался?
– Да. Пару раз, если мне не изменяет память. В нашем распоряжении имелось несколько машин.
– Все предоставлял Доган?
– Да. У него была торговля подержанными автомобилями.
– Знаю. В предыдущих случаях “понтиак” подгонял один и тот же человек?
– Я никогда не видел того, кто подгонял машины. Доган придерживался собственного стиля. Он соблюдал дьявольскую осторожность и скрупулезно просчитывал все варианты. Не стану утверждать, но водитель “понтиака” почти наверняка и представления не имел о том, кто я такой.
– Машины подгонялись уже с динамитом в багажнике?
– Да. Без исключений. Запасов взрывчатки Догану хватило бы на небольшую войну. Ведь феды так и не обнаружили его арсенал.
– Где ты научился обращаться со взрывчаткой?
– В летнем лагере Клана. Прочитал книжонку с инструкциями.
– А не в крови ли у тебя этот дар?
– Нет.
– Я не шучу. Так откуда он?
– На самом деле все очень просто. За полчаса и недоумок натаскается.
– Ну да. А потом у тебя уже появился некоторый опыт.
– Опыт помогает. Суть-то в том, чтобы зажечь спичку. Годится любая, лишь бы не отсырела. Вспыхивает огонек, ты подносишь его к концу бикфордова шнура и делаешь ноги. При достаточной длине шнура у тебя есть пятнадцать минут.
– Этим искусством владели все члены Клана?
– Все, с кем я был знаком.
– Ты и сейчас поддерживаешь с ним отношения?
– Нет. Меня бросили.
Адам внимательно наблюдал за лицом своего собеседника. Кэйхолл смотрел на него не мигая, морщины на лбу оставались неподвижными, в глазах не светилось ни сожаления, ни ярости. Внук опустил голову к блокноту.
– 2 марта 1967 года прозвучал взрыв в синагоге Хирша в Джексоне. Бомбу установил ты?
– Идешь прямо к цели, да?
– Вопрос несложный, правда? Сэм стиснул зубами фильтр.
– Почему это так важно?
– Просто ответь на него, и все. – Адам готов был сорваться. – Увиливать поздно.
– О таком меня еще не спрашивали.
– Что ж, пользуйся моментом. Да или нет?
– Да.
– Приехал туда на зеленом “понтиаке”?
– По-видимому.
– Кто находился рядом с тобой?
– С чего ты взял, что со мной еще кто-то был?
– Некий свидетель говорил, будто за несколько минут до взрыва мимо него проехал зеленый “понтиак” с двумя мужчинами внутри. Он даже узнал в тебе водителя.
– Ага. Старый добрый Баскар. Читал о нем в газетах.
– Он стоял на перекрестке, через который вы мчались к синагоге.
– Как же, стоял. Выйдя в три часа ночи в стельку пьяным из бара. Баскар, и ты об этом знаешь, ни разу не появился в зале суда. Его не приводили к присяге, не подвергали перекрестному допросу. Он молчал до того момента, пока газеты всей страны не напечатали мой портрет.
– По-твоему, он лгал?
– Нет, скорее всего просто не сознавал, что несет. Не забывай, Адам, ведь обвинение в этом взрыве мне так и не предъявили. Баскар не давал официальных свидетельских показаний. Вся история выплыла наружу только после того, как его раскопал в одном из борделей какой-то бойкий репортеришка.
– Хорошо, попробуем по-другому. Был ли кто-либо рядом с тобой утром 2 марта 1967 года, когда ты закладывал бомбу в синагогу Хирша?
Отодвинувшись от окошка, Сэм склонил голову на грудь, мышцы его расслабились. Из кармана появилась синяя пачка “Монклера”, морщинистые пальцы неторопливо выбрали сигарету, поднесли ее к влажным губам. С той же обстоятельностью из другого кармана Кэйхолл извлек коробок, чиркнул спичкой. К потолку потянулась сизая струйка дыма.
Адам понял: рассчитывать на скорый ответ не приходится. Длительная пауза сама по себе была достаточно красноречивой. Биение сердца участилось, по пустому желудку растеклась сосущая боль. Уж не момент ли истины переживает сейчас Сэм? Если в подготовке взрыва принимал участие и его сообщник, то, может быть, вовсе не дед устанавливал трубки динамита? Может быть, удастся найти судью, который выслушает вновь вскрывшиеся обстоятельства и распорядится отсрочить казнь? Вполне допустимо. Даже вероятно. Или только может быть?
– Нет, – с сочувствием, но твердо ответил Кэйхолл.
– Не верю.
– Я действовал один.
– Я не верю тебе, Сэм.
Кэйхолл пожал плечами и закинул ногу за ногу. Набрав в легкие воздуху, Адам аккуратно записал что-то в блокноте, перевернул страницу.
– В котором часу ты прибыл в Кливленд ночью 20 апреля 1967 года?
– Какой раз ты имеешь в виду?
– Первый.
– Из Клэнтона я выехал около шести. Дорога заняла пару часов, значит, на месте я оказался примерно в восемь.
– И куда ты направился?
– В торговый центр.
– Зачем?
– На стоянку, за машиной.
– Зеленым “понтиаком”?
– Да. Но его там не было. Тогда я сел за руль и двинул в Гринвилл, осмотреться.
– Тебе приходилось бывать в нем раньше?
– Да, недели за две до этого. Провел, так сказать, рекогносцировку. Я даже заглянул к адвокату в офис.
– Ты совершил глупость, согласись. На суде секретарша опознала в тебе мужчину, который спрашивал дорогу и попросил разрешения зайти в туалет.
– Ужасную глупость. Но ведь я и не рассчитывал попасть в руки полиции. Предполагалось, что второй раз девица меня уже не увидит. – Кэйхолл затянулся дымом. – Непростительная ошибка. Но какой смысл рассуждать об этом сейчас?
– Сколько времени ты провел в Гринвилле?
– Час или час с небольшим. Нужно было вернуться в Кливленд, сменить машину. Догам всегда предусматривал альтернативный вариант, так что “понтиак” ждал меня на запасном Месте, на стоянке трейлеров.
– Где находился ключ зажигания?
– Под ковриком.
– И что же ты сделал?
– Совершил пробную поездку. Выбрался из города, нашел посреди хлопковых полей укромный уголок, полез в багажник.
– Сколько там было динамита?
– Пятнадцать трубочек, если не ошибаюсь. В зависимости от типа здания я всегда закладывал от двенадцати до двадцати. На только что отстроенную синагогу ушло двадцать, но офис Крамера оказался старой деревянной конторой. Я знал, что мне хватит и пятнадцати.
– Что еще лежало в багажнике, кроме динамита?
– Обычный набор. Картонная коробка с трубками, два взрывателя, шнур.
– Это все?
– Да.
– Ты уверен?
– Я уверен.
– А часовой механизм?
– Забыл! Он находился в другой коробке, поменьше.
– Опиши его мне.
– Для чего? Ты же читал протоколы допросов. Феды не пожалели усилий, чтобы в точности воссоздать мою милую бомбу. Ведь читал, а?
– И не один раз.
– Да еще фотоснимки деталей будильника. Их ты тоже видел?
– Видел. Где Доган взял часы?
– Мне не приходило в голову спросить его об этом. В принципе, будильник можно купить где угодно. Обычная дешевка с отвратительным звонком.
– Часовой механизм ты использовал впервые?
– Сам знаешь. Во всех других случаях применялся бикфордов шнур. К чему эти вопросы?
– Хочу услышать твои ответы. Да, я читал материалы расследования, всматривался в фотографии, но сейчас мне нужно услышать твои ответы. Почему ты решил установить бомбу замедленного действия?
– Потому что устал бегать. Мне требовалось побольше времени.
– Во сколько ты вышел из офиса?
– Около четырех утра.
– А взрыв должен был прозвучать?..
– Примерно в пять.
– Что же ему помешало?
– Не знаю. Взрыв раздался за несколько минут до восьми, когда в конторе уже находились люди. Кто-то из них погиб, а мне пришлось отправиться сюда. Вот сижу, готовлюсь нюхнуть газу.
– В своих показаниях Доган утверждал, что решение взорвать офис Крамера было принято вами обоими, что Клан охотился за адвокатом в течение двух лет, что использовать часовой механизм предложил ты и действовал ты в одиночку.
Попыхивая сигаретой, Сэм терпеливо слушал. Глаза его превратились в узкие щелочки, губы растянулись в подобие улыбки.
– Боюсь, с мозгами у Догана стало совсем плохо. Феды загнали его в тупик, он сломался. Знаешь, Догану никогда не хватало воли. – Кэйхолл бросил на Адама многозначительный взгляд. – Но какая-то правда в твоих словах есть. Немного, но есть.
– Ты рассчитывал убить Крамера?
– Нет. Людей мы не трогали. Дома взрывали, а убийств никто не планировал.
– Дом Пиндера в Виксбурге – твоих рук дело? Сэм неохотно кивнул.
– Взрыв раздался в четыре утра, когда все члены семьи мирно спали. Шесть человек. Видимо, произошло некое чудо, потому что пострадал лишь один, да и тот отделался десятком Царапин.
– Чудо здесь ни при чем. Бомба была установлена в гараже. Хотел бы я кого-то убить, я положил бы ее под кровать.
– Да, но полдома все же рухнуло.
– Рухнуло. Но ведь я и тогда мог использовать будильник, эти иудеи отправились бы на тот свет вместе со своей фаршированной щукой.
– Что же тебе помешало?
– Я уже сказал: людей мы не убивали.
– А цель?
– Запугать. Нанести упреждающий удар. Вынудить евреев отказаться от финансирования борьбы за гражданские права. Мы стремились поставить черных на место: пусть сидят в своих церквах и школах, пусть не лезут к нашим женщинам и детям. Евреи типа Крамера вовсю кричали о расовой гармонии, заигрывали с африканцами. Кто-то должен был привести их в чувство.
– И вы преподали Крамеру урок.
– Он получил то, что заслуживал. Мальчишек, конечно, жалко.
– Как трогательно.
– Слушай, Адам, и слушай внимательно. Я не собирался никого убивать. Предполагалось, что взрыв прозвучит в пять утра, за три часа до того, когда он приходит в контору. Дети оказались там лишь потому, что их мать подцепила грипп.
– Крамер потерял обе ноги. Из-за этого совесть тебя не мучает?
– В общем-то нет.
– А потом покончил с собой.
– На курок нажал он, не я.
– Ты ненормальный, Сэм.
– Да, и стану еще менее нормальным, когда глотну газу.
Адам покачал головой, но сдержался. О цвете кожи и равноправии можно было поговорить позже, во всяком случае, попытаться. Сейчас же требовалось обсудить факты.
– Что ты сделал после того, как проверил багажник?
– Отправился на стоянку трейлеров, выпил кофе.
– Почему?
– Наверное, жажда мучила.
– Очень остроумно, Сэм. И все-таки?
– Я ждал.
– Чего?
– Нужно было убить пару часов. Стояла полночь, я не хотел лишнее время торчать в Гринвилле, вот и околачивался на стоянке.
– Ты с кем-нибудь там говорил?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72