– Кругом отвесные скалы, а вход всего один. И дорога к лагерю идет прямо через город.
– Я помню. Я там был.
– Ты же слышал, что сказал Давин. Теперь во всех лагерях усиленная стража. Наверняка там уже придумали условные знаки, пароли, патрули… никакого сеная ни за что не пропустят в абертенский лагерь! Ни за что!
Эйдан бросил на меня через плечо очень серьезный взгляд.
– Не бойся, без тебя я туда не пойду.
– Ничего я не боюсь!
– Да, знаю. Ты ничего не боишься. – Эйдан снова отвернулся, и только тут меня осенило: да ведь он надо мной смеется!
С застежками он возился, как всегда, лет сто.
– Элимы говорят, что если спас кому-то жизнь, то эта жизнь отчасти принадлежит тебе, – сказал он, посмотрев наконец мне в лицо. – И тогда надо принимать в ней участие – горевать из-за ее горестей и радоваться ее радостям. Спроси Давина. Так что выходит, что мы теперь неразрывно связаны – ну ты, я, они… И это может нам сколько угодно не нравиться, но от этого никуда не денешься.
Он что, думал, что горечь таких слов можно подсластить улыбкой?
– А что элимы говорят, если разрушишь чью-то жизнь? – Я обошлась без улыбки. Как всегда, гнева я от него не добилась – он лишь погрустнел.
– Не знаю, не знаю. Возможно, оплату приходится удваивать. Каково принимать участие в чьей-то жизни, зная, что не можешь принести утешения, не можешь исцелить раны, которые сам и нанес? В последнее время я много об этом думал.
Я едва не закричала, что говорю вовсе не о нем, но тут из дома вышли Давин и Тарвил. За ними не спеша следовал Нарим.
– Пора ехать, – объявил Давин. – Мы все придумали. Встретимся через семь дней в "Красной Короне" неподалеку от Аберсвиля. Тамошний повар…
– Родич Тарвила, – хором отозвались мы с Мак-Аллистером. Элимы расхохотались и обнялись на прощание, и Мак-Аллистер, Давин и Тарвил, не мешкая, отправились в путь.
Едва затих топот копыт, и я еще глядела на холм, за которым исчезли путники, как Нарим сказал то, что я держала бы в тайне под любой пыткой:
– Ты его любишь.
Я не ответила. Вернувшись в дом Эйдана, я сорвала с себя тонкую льняную сорочку и натянула свое отрепье – потертые домотканые штаны и грубую коричневую рубаху, жилет из потрескавшейся кожи и залатанные сапоги. Потом я заплела косу, чтобы волосы во время езды не лезли в лицо, и лишь тогда совладала с собой настолько, что осмелилась ответить Нариму. Все это время он глядел на меня.
– Я дала клятву во всем тебя слушаться. Клятвы я держу.
Элим, который два года отказывал себе во всем ради того, чтобы я осталась жить, стоял в дверях. Лица его я не видела – за дверью сияло солнце.
– Лара, я не хотел делать тебе больно. Поверь, я ценю Эйдана Мак-Аллистера не меньше, чем ты. Надеюсь, что удастся исполнить твои желания, но только не это. Это невозможно. Ты все прекрасно понимаешь.
– Даже лучше, чем ты. Не бойся. Я сделаю все в точности так, как ты велел. Но не жди, что я тебя прощу! И себя я тоже никогда не прощу! И пожалуйста, не пой мне больше песен про преступление элимов, драконьи души и перемены, которые ждут мир! Ты ошибся!
– Он все равно не смог бы жить дальше по-прежнему. Он достиг вершины мастерства, а драконы со временем дичали все больше и больше. Представь себе, что он перестал бы их слышать. Он бы просто умер, так и не узнав правды. Неужели ты думаешь, что так было бы лучше?
– А ты у него самого спрашивал, а, Нарим? Ты решил, будто понимаешь, что происходит! И давай строить планы, плести интриги и писать свою книгу! Только ты ошибся. Драконы тут ни при чем. Музыка рождалась у него в сердце, а теперь оно разбито! И он точно погибнет! Или без доспехов полезет в драконье пламя, или попадется Всадникам! Да я его собственными руками убью, только бы он опять не оказался в Мазадине!
Я не стала дожидаться, пока Нарим ответит, отстранила его и зашагала прочь. Слишком много мне приходилось его слушать. Как тем вечером, когда он заявил, что для спасения мира иногда надо творить ужасные вещи. Наплевать мне было на спасение мира. Я не верила в элимские легенды о Говорящих с драконами. Я делала все, что он велел, потому что меня раздирали ненависть и жажда мести, а теперь мне придется воплощать его замыслы, потому что честь воина превыше всего. Если я откажусь ему повиноваться, это довершит мое падение, перережет последнюю ниточку, которая связывает меня с Кланом. Нет, так я не могу. Но я точно знала, что если я стану слушаться Нарима, то погибну – как погибнет и Эйдан Мак-Аллистер. И этого не миновать.
Мы покинули прекрасный зеленый Девонхилл и не торопясь направились на юг. Стояла ясная весенняя погода. А по мне так лучше бы лил дождь. В первые дни мне приходилось спешиваться каждый час, чтобы размять раненую ногу, и уже через несколько часов я уставала настолько, что готова была упасть из седла и тут же заснуть.
Между тем Нарим пересмотрел свои планы. Он по-прежнему настаивал, что невозможное возможно и сенай вот-вот разузнает, как освободить драконов. Я старательно отвечала – именно то, что он хотел от меня услышать. Да, разумеется, я прослежу, чтобы драконы сразу же полетели к Кир-Накай. Сами они туда не захотят, потому что наверняка помнят, как их отравили дженикой, из-за чего и начались все их беды. Мак-Аллистер убедит Роэлана повести к озеру остальных. Иначе никак. Да, разумеется, медлить мы не станем. Как только Клан лишится былого могущества, мир захлестнет невиданная доселе волна ненависти. Драконы должны оказаться в безопасности, прежде чем грянет буря. О том, что будет дальше, я просто не думала. Не будет никакого "дальше".
Нарим такой же безумец, как и Мак-Аллистер. Неужели жизнь припасла такое наказание за мое детское безрассудство? Не пожелала остаться со своими соплеменниками – на, получай, живи до конца дней среди чокнутых чужаков!
К пятому дню мы уже вовсю неслись по лесам южной Элирии, останавливаясь только чтобы дать роздых лошадям и перекусить. На шестое утро дорога стала подниматься к дождливым предгорьям Абертена, и я все пришпоривала коня, словно за нами по пятам гналась стая волков, – мне казалось, что он скачет непростительно медленно. Когда в полдень на пустынном перекрестке Нарим объявил привал, я едва не завизжала.
– Лара, любовь моя, не спеши так, уже скоро, – улыбнулся элим. – Сейчас я тебя отпущу, и скачи во всю прыть навстречу нашим друзьям. Здесь мы расстанемся, потому что я чувствую, что Эйдан прав. Я уверен, что в Абертене он найдет Роэлана, и поэтому должен кое-что уладить. Как только я получу весточку, что вы все сделали, тут же вас и найду.
Свихнулись. Оба. Точно.
– Так ты не станешь смотреть, как он погибнет?
– Я не стану смотреть, как он обретет величайшее счастье своей жизни, которого он так заслуживает. Нет. Увы, нет. – Он нежно отвел прядь волос с моего изуродованного лица, как делал в те дни, когда я умирала у него на руках. – Но потом я его увижу – и я увижу, как ты, Лара, исполнишь свое предназначение. Ты будешь парить в поднебесье, и весь мир увидит твою красоту, храбрость и честь.
Я со всей силы пришпорила коня и поскакала прочь. Он так и остался стоять на перекрестке, протянув руку мне вслед.

К ночи я спешилась у конюшни во дворе небольшого уютного постоялого двора в лесу в полулиге от Аберсвиля, столицы Абертена. Ярко горели факелы, из распахнутых окон во влажную теплую тьму несся хохот и звуки дудок и рожков. Я поручила лошадь конюху – сонному парнишке-флорианцу с рабским клеймом, выжженным на щеке.
Пока я шла к дверям, перед глазами так и стояла его обожженная щека. В точности как у меня. Мне настолько не хотелось входить в залитую светом комнату, что я обошла дом и скрылась в темноте среди сараев, свинарников и мусорных ям, теснившихся среди деревьев за постоялым двором. Присев у поленницы, я стала ждать, когда закончится веселье и погаснут огни. Но прошло с четверть часа, и по числу пьяных гостей, выбиравшихся за дверь облегчиться, и парочек в венках, убегавших в рощу и затем появлявшихся, задыхаясь и поправляя одежду, я поняла, что здесь гуляют удемскую свадьбу. Это до утра.
Ждать придется долго. Я задремала и проснулась, когда луна уже садилась; повозка, увитая гирляндами, разукрашенная пучками пшеницы и увешанная колокольчиками, увезла счастливых новобрачных в постель, а гости вернулись за стол, чтобы провести еще час-другой, выпивая на посошок.
Настала тишина, и тут я услышала из леса гнусавый отрывистый крик пестрянки. Эта птичка встречается в Элирии куда чаще прочих, и на ее крик никто не обратит внимания. Но тот, кто вырос в палатках Двенадцати Семейств, приучен слышать условные знаки. Резкий писк, два высоких протяжных крика, снова резкий писк и трель. "Все готово". Два свистка, потом один. "Жди приказа". Сигнал пробежал по кольцу среди деревьев, смешиваясь с жужжанием шмелей, шелестом молодой листвы и довольным тявканьем собаки, которой удалось ночью славно поохотиться. Из окон слышался слезливый напев.
С разговорами у Всадников строго. Больше я ничего не узнаю. Кто-то разведал, что Мак-Аллистер здесь. Стоит гостям разойтись – и его схватят, как новорожденного котенка. Оставалось неясным, есть ли у Всадников свой человек в доме и следят ли за сенаем. Если есть, дела наши плохи. Но чутье мне подсказывало, что нет. Лучше поскорее проверить. Гости засобирались домой, они кучками уходили по дороге к городу. Вот-вот пестрянка снова запоет свою смертоносную песенку.
Как зайти внутрь? Если те, кто сидит в засаде, считают входящих и выходящих, мое внезапное появление может заставить их ворваться в дом. Раздался взрыв хохота. С крыльца сбежала очередная парочка в сбившихся на сторону венках и устремилась в кусты – выразить свои надежды на плодовитость новобрачных. Я не успела придумать, как бы мне занять место девушки, как они вернулись назад.
Прошла еще четверть часа. Ожидание было невыносимым. И тут из дома вышел низенький крепыш. Пошатываясь, он добрел до моей поленницы и принялся всласть мочиться, вовсю горланя грустную песню про любовь и юность. Наверно, он целую бочку эля вылакал. Он не успел и штаны поправить, когда я со всей силы пнула его в брюхо. У него дух перехватило. Я затащила его в вонючую коптильню, связала моим ремнем и подвернувшимся обрывком веревки, а потом ласково похлопала по щекам и шепнула:
– Устроим жениху сюрприз. – По всему, он был настолько пьян, что уже не помнил, уехал ли жених. – Посиди здесь тихонько, а он придет – и мы как следует повеселимся. – Удемы обожают грубые розыгрыши.
Моя жертва хихикнула и зашикала сама на себя, бормоча: "Ш-ш-ш… не шуми… пошутим… ш-ш-ш…" Скорее всего, он вот-вот уснет и во сне увидит сплошное веселье. Позаимствовав его плащ, я вперевалку направилась в дом, мыча на ходу.
В общей зале оставалось еще человек двадцать. Большинство сидело за двумя длинными столами, заставленными пустыми кувшинами, корзинами цветов, залитыми элем и заваленными костями, корками и прочими остатками крестьянского пира. Гости горланили хором сразу три разные песни и пили без устали. Из угла доносился храп какого-то толстяка, серая от усталости служанка тащила еще один поднос эля, сонный элим поворачивал над огнем гуся на вертеле. Всадников вроде бы не видно.
Мак-Аллистер и два элима сидели в уголку за маленьким столиком и ни на кого не глядели. Я скинула ворованный плащ, плюхнулась на скамейку рядом с Эйданом и нарушила их сладостный покой.
– Пора тебе отсюда убираться подобру-поздорову, – зашипела я, упредив элимские приветствия, и рассказала, что постоялый двор взят в кольцо Всадников. – Надо притвориться, что мы гости на свадьбе, и уйти по дороге вместе с прочими. – Трое парней, рыдая от избытка чувств и цепляясь друг за дружку, чтобы не упасть, как раз провожали в дверях очередную компанию.
– У них наверняка на дороге есть патруль, – мотнул головой Тарвил.
– Тогда, наверное, лучше через лес, – предложил Мак-Аллистер. – Попробуем пробраться между постами.
– Ничего вы не понимаете! Это же разведчики-Всадники! Чтобы они – и не заметили?!
– Кое-чего они таки не заметят, – хмыкнул Тарвил и кивнул в сторону здоровяка, запустившего руку за корсаж светловолосой красотки. Та покрывала поцелуями его лоснящуюся физиономию. Прочие радостно завопили и принялись осыпать их цветами. Заиграла флейта.
– За дары Тьяссы! – поднял кружку рыжий крестьянин в шляпе с пером. – Пожелаем Уле полсотни сыновей!
– Пусть Норла рожает здоровых ребят! – подхватила морщинистая старуха, одним махом осушив кувшин эля.
Все расхохотались и захлопали в ладоши, а здоровяк со своей дамой, благословенные Тьяссой и увитые цветами, убежали в лесок, на ходу раздевая друг друга. Считается, что чем больше парочек усладит друг друга во время свадебного пира, тем угоднее этот брак будет Тьяссе и тем больше детей будет у новобрачных. Еще две раскрасневшиеся пары уже сгорали от нетерпения.
– Да, такие парочки сегодня вне подозрений… Вот что, угостите-ка их. – Давин положил на стол серебряную монету. – Скажите тост. Докажите, что вы от всей души… – Он кивнул в мою сторону.
Шутит?!
Мак-Аллистер побагровел и уставился в кружку.
– Пойдем по дороге. Если нас остановят – убьем, – отрезала я. – Смешаемся с очередной компанией. Или еще что-нибудь придумаем… Можно поджечь дом и воспользоваться суматохой…
Тарвил меня будто бы и не слышал.
– Ну, тогда можете выбрать себе в пару кого-нибудь из гостей, – хмыкнул он, нахмурившись. – На удемской свадьбе все позволено. Нас с Давином, правда, они вряд ли… – усмехнулся элим. – Но если вы объединитесь, будет куда легче. Как только поймете, что стражники не обращают на вас внимания – ну, придется их, конечно, убеждать, – бегите со всех ног. Мы вас догоним. Встретимся в лавке в Аберсвиле. Эйдан знает. Ну?
Мак-Аллистер кисло взглянул на меня.
– Давайте что-нибудь другое придумаем.
Элимы были правы – надо было спешить.
– Вот что, я могу делать все, что нужно. Ты мне тоже все время это твердил. Вот и докажи.
Давин сочувственно покивал:
– Я понимаю, у всех разные обычаи…
– Хватит болтать, – оборвала его я, стараясь не сорваться на крик.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48