светлые волосы, атлетическая поступь вразвалочку — настоящий хищник, всегда готов к прыжку. Обворожительный оскал. Блуждающий огонек в глазах. Даже лекарства не способны его полностью подавить. Он постоянно притопывал или постукивал пальцами по ноге. Всегда что-то напевал себе под нос, иногда насвистывал — и неизменно один и то же мотив. Они даже пару раз посмеялись на эту тему: странная мелодия прицепилась к бизнесмену. «Какая назойливая музычка, — жаловался де Гроот. — Надоела, а все равно не отвяжешься! Я даже песни этой не знаю — только помню, что там речь идет об Иисусе».
— Что? — повторила Эйдриен, не улавливая мысли.
— Он всегда напевал одну песню — ту, церковную, про Иисуса Навина… и Иерихонское сражение[52].
— Какую такую песню?
Макбрайд взглянул на нее:
— Совсем старую, ее сейчас и не поет никто, но на слух ты наверняка узнаешь. Ее раньше негры пели на плантациях…
Оба надолго замолчали. Наконец Эйдриен поднялась и направилась к окну. И, глядя на раскинувшийся за окном пейзаж, задумчиво спросила:
— У него тоже есть воспоминание-ширма?
Макбрайд кивнул:
— Да, заезженная история с похищением. — Он замолчал, припоминая подробности. — Тебе это понравится — голландец уверен, что у него в сердце поселился червь, который указывает ему, что делать.
— Червь? — повторила Эйдриен.
— Да.
Она подошла к своему блокноту и начала листать его. Откуда-то из коридора послышались голоса стучащих в номера горничных:
— Уборка! Уборка!
Наконец Эйдриен нашла, что искала:
— Взгляни-ка, — сказала она, протягивая Макбрайду блокнот с записями.
«Хенрик Фервурд, премьер-министр Южной Африки, зодчий апартеида. Застрелен в 1966 году Димитриу Тсафендосом. Тсафендос — маньяк-одиночка, сектант, член секты „Цветы Иисуса“. На момент ареста имел при себе пять паспортов. Убийца утверждал, что в содеянном виновен червь, сидящий в его сердце».
— Черт. — Ругательство мягко слетело с губ Макбрайда, будто он прошептал не «черт», а «лаванда» или «театр теней». Лью поднял на собеседницу взгляд и проговорил: — Иерихон. Иерихон — это Южная Африка.
Льюис уронил голову на подушку и сфокусировал взгляд на звукопоглощающей плитке на потолке. Червь оказался приколом, в некотором роде ссылкой на одну из прежних удачных операций. Этакой данью почтения. Тут же припомнились встречи с де Гроотом, и впервые Макбрайд понял, о чем постоянно твердил голландец. Его ненависть не имела никакого отношения к мандалам — строго симметричным рисункам, навязчивому видению многих шизофреников. Голландец говорил о Нельсоне Манделе — вот на кого он охотится.
Макбрайд вскочил кровати, схватил одежду и торопливо оделся.
— Он собирается убить Манделу. Де Гроот — расист, он только и мечтает о том, чтобы спалить Южную Африку дотла.
На следующий день Эйдриен с Макбрайдом сразу направились в Вашингтон. Сменяя друг друга за рулем, они неслись по федеральной автомагистрали со скоростью восемьдесят миль в час и слушали включенное на полную громкость радио.
В одиннадцать утра переправились через Потомак и взяли направление на север, по шоссе Рок-Крик-парк. Квартира де Гроота располагалась в боковой улочке возле Чеви-Чейз-серкл. Макбрайд помнил название: Монро-стрит. Они с де Гроотом еще в шутку поспорили на этот счет: голландец утверждал, что улица названа в честь Мэрилин, а не Джеймса[53].
Вопреки всему Макбрайд надеялся, что де Гроот еще там. Льюис полагал, что если удастся обнаружить голландца, он, возможно, сумеет рассеять память-ширму. Если же это не сработает, тогда Лью поищет другой способ вычеркнуть де Гроота из игры, чего бы ему это ни стоило — лишь бы пустить под откос «Иерихон».
— Мы подъезжаем, — сказал Макбрайд. — Жаль, нет оружия.
Эйдриен вздрогнула и пристально уставилась на спутника, словно гадая, не сошел ли тот с ума.
— А зачем тебе оружие?
Макбрайд ответил ей тем же взглядом, каким она удостоила его всего секунду назад:
— А ты как считаешь? Де Гроота голыми руками не возьмешь. Ты же его видела. — Они въехали в тоннель у Национального зоопарка, и Льюис добавил: — Не хочу повторения того, что случилось в моей квартире.
— У Эдди был пистолет, — напомнила Эйдриен. — И не скажу, что от него вышло много проку.
Льюис сохранял хладнокровие и, думая о своем, молча вел машину.
На выезде из тоннеля Эйдриен спросила:
— Ты хотя бы умеешь стрелять?
— Да, — ответил тот. — И неплохо.
— Ну конечно, — ответила она, приправив свой скептицизм хорошим слоем сарказма.
— Умею!
Эйдриен снова обратила на него взгляд: «Он серьезно?»
— Где выучился?
— Отец научил, — не задумываясь, ответил Макбрайд и, едва проговорив эти слова, вспомнил, как они с отцом занимались стрельбой. Кристально чистое зимнее утро в штате Мэн, пар струйками поднимается изо рта. На руках — перчатки с отрезанными пальцами. Отец учит его целиться. Бумажная мишень приколота к дереву у подножия пологого склона, ярдах в тридцати от них. — Отец завоевал серебро в биатлоне. Я разве не рассказывал?
— Что? На Олимпиаде? Да иди ты!
— Нет, я серьезно. На играх 1972 года, в Саппоро.
— Фантастика! — выдохнула Эйдриен и немного погодя спросила: — А что такое биатлон?
Макбрайд рассмеялся:
— Сначала бежишь десятикилометровый кросс на лыжах, а потом стреляешь по мишеням на меткость. Сложность в том, что, когда приходит пора стрелять, ты вконец измотан. Поэтому надо быть в потрясающей форме — чтобы даже пульс не сбивался. Остановился, прицелился — и между ударами сердца спустил курок.
— И ты так умеешь?
— Нет, — сказал он. — Вот отец — тот был настоящим мастером. Но я хотя бы знаю, как стрелять. Во всяком случае, смогу, если в руках будет оружие… Да что рассуждать впустую, у меня его все равно нет.
Направляясь на север по Бич-драйв, Макбрайд размышлял о том, где бы приобрести ружьишко. Кое-какие варианты наклевывались: на «блошином» рынке, к примеру, на оружейной выставке-продаже или просто на улице. Здесь в оружии недостатка нет. Только в данный момент, насколько он знал, не работали ни барахолки, ни выставки, а мысль о том, чтобы кружить с Эйдриен по черному гетто в арендованном «додже» и ждать, пока их прижмут, оказалась… хм… уморительной.
И вот прибыли. Нашли подходящее для парковки место в квартале от дома де Гроота и отправились пешком. Здание, где проживал голландец, представляло собой десятиэтажную коробку из кирпича и стекла с вывеской у парадного входа, гласящей: «Эксклюзивный прокат».
При виде Эйдриен и Макбрайда портье в мундире соскочил с насеста на низком пристенке и открыл перед посетителями дверь. В вестибюле за столиком сидел утомленный, средних лет человек, который нехотя поинтересовался, чем он может быть полезен.
— Мы ищем здешнего жильца. Его зовут Хенрик де Гроот, — ответил Макбрайд.
Дежурный на мгновение нахмурился и поднял взгляд:
— Блондин из «7-Ж»?
— Совершенно верно!
Тот покачал головой.
— Уже пару недель его не видел. Вряд ли он в городе — все время в разъездах. — Потянувшись к внутреннему телефону, консьерж набрал номер и дождался гудка. Вскоре положил трубку на прежнее место и пожал плечами.
Пять минут спустя они уже сидели в машине и направлялись к квартире Макбрайда. Конечно, появляться там было рискованно — не исключено, что за квартирой по-прежнему следили. Впрочем, говоря по правде, выбирать особенно не приходилось. Теперь оставалось только лететь в Швейцарию, попытаться встретиться с Опдаалом и найти де Гроота, пока не поздно. Как осуществить хоть один из этих пунктов, Макбрайд не имел ни малейшего представления. Одно он знал наверняка: ему понадобится паспорт, а документ лежал в холодильнике, в квартире. Как и все прочие удостоверения личности.
Эту идею в свое время подкинул де Гроот. Голландец занимался противопожарными системами. И вот на одном из первых сеансов психотерапии де Гроот раскритиковал вышедшие из моды противопожарные системы, установленные в Капитолийских Башнях.
— Если что-то случится, здешние устройства сами не справятся. Советую хранить архивные диски и пленки в морозильнике, — предложил он. — И документы, которые не хочешь потерять. Там они будут в полной безопасности. Гарантирую: не сгорят и не размокнут.
«Джеффри Дюран» не создавал архивных файлов. А имеющиеся пленки отсылал в день сеанса на адрес страховой компании. Однако у него действительно имелись загранпаспорт и пара неиспользованных кредиток. Поэтому он демонстративно сложил их в пластиковую папку на молнии и спрятал в морозильник, под форму для льда. Этим врач рассчитывал завоевать доверие пациента.
Все имеющиеся документы были выписаны на имя Джеффри Дюрана, и теперь Макбрайду не оставалось ничего другого, как снова влезть в шкуру психотерапевта уже в Европе. Восстановление настоящей личности Лью обещало стать бюрократическим кошмаром.
Свернув на подъездную аллею перед Капитолийскими Башнями, Льюис попросил свою спутницу остаться в машине и ждать его возвращения. К этому Эйдриен отнеслась без восторга. Впрочем, на тот момент Макбрайд уже знал некоторые ее слабые стороны и с успехом для себя этим знанием пользовался.
— А то как бы машину не отбуксировали, — объяснил он, открывая дверь и выходя на улицу.
На охране возле столика дежурного стоял парень в очках «Бадди-Холли» в толстой старомодной оправе. Он узнал Макбрайда, что здорово сыграло тому на руку.
— День добрый, мистер Дюран. Давненько не виделись. Где пропадали?
— Ездил на пару дней во Флориду, — ответил Льюис.
— Здорово.
— Да, верно. В шортах походить для разнообразия тоже неплохо.
— Завидую.
— Зато теперь — чувство неописуемое. — Они засмеялись. — Послушай, приятель, а нет ли у тебя запасного ключа? Видишь ли, я свой в квартире оставил.
— Без проблем, — ответил парень, склонился к застекленному шкафчику, отворил его и снял ключ с одного из крючков. — Только не забудьте вернуть, договорились?
— Верну через десять минут, — ответил Макбрайд, забирая ключ и направляясь к лифту. Ожидая подъемника, он оглянулся проверить — не возится ли парень с телефоном. Однако охранник замер на прежнем месте у стола и добродушно улыбался.
Минуту спустя Макбрайд вышел из лифта на шестом этаже и неторопливым шагом двинулся к своей квартире. Он беспокоился, как бы не попасться на глаза Барбере из соседнего номера, и, как выяснилось, волновался зря. Дверь в номер «6-Ж» была полуоткрыта, и изнутри доносилась простенькая мелодия в стиле кантри-вестерн. В воздухе висел тяжелый запах краски. Направляясь к себе, Макбрайд заглянул в дверной проем соседней квартиры и увидел тощего приземистого человечка с бородищей, как у музыкантов группы «Зи-Зи-Топ». Тот стоял на забрызганной стремянке и размазывал по потолку белую краску. Серая проволочная сетка исчезла. Так же как стол, огромные чемоданы и электронное оборудование во всю стену. На имущество Гектора Барберы не осталось и намека. Кроме, пожалуй, слабого тошнотворного душка гниющей плоти, похороненного под едким запахом разбавителя для краски и чистящей жидкости.
При виде царящего в квартире запустения, Льюис вздохнул с облегчением. Хотя одновременно Макбрайд ощутил и слабый укол разочарования: Барбера мог бы многое объяснить…
В его бывшей квартире все было по-прежнему — но только на первый взгляд. При ближайшем рассмотрении стало ясно, что, за исключением нескольких книг, в квартире не осталось ни клочка бумаги. Все счета, записки, чеки и меню «обедов навынос» — словом, все, на чем могла оставаться какая-либо запись, исчезло. Вместе с компьютером и фотографиями его фиктивной семьи. Короче говоря, пропали прямые и косвенные указания на то, что жилец имел хоть какое-то отношение к Программе.
На счастье, паспорт и кредитки лежали в морозильной камере — под формой для льда. Макбрайд огляделся напоследок и понял, что больше ничто не заставит его вернуться сюда. Бросил кое-какую одежду в пакет и вышел.
В интернет-кафе на Дюпон-серкл[54] Эйдриен вошла в сеть и отыскала пару билетов на швейцарские авиалинии, которые обошлись в 484 доллара каждый. Выгодная сделка, если учесть, что за такси до Международного аэропорта Даллеса пришлось выложить 55 зеленых.
— Кстати, а откуда у тебя паспорт? — спросила Эйдриен своего спутника, когда таксист уже сворачивал к подъездному пути аэропорта. — Ты вроде бы не выезжал никуда — только телевизор смотрел целыми днями.
— Они же как-то переправили меня в Штаты. Вернули доктора Дюрана на родину.
— Откуда?
— Из Швейцарии. — Макбрайд нахмурился. Постепенно всплывали воспоминания о том, как Лью Макбрайд превратился в Джеффа Дюрана. Льюис вспомнил «скорую помощь» и круговорот мигающих на потолке огней. Он не мог пошевелиться, но его куда-то везли на каталке. И еще Лью слышал голоса: какие-то люди переговаривались на швейцарско-немецком диалекте. Вот Гуннар Опдаал шепчет «Ш-ш-ш», а Макбрайд лежит, не в силах пошевелиться, и задыхается, уставившись в потолок. Порой, когда Льюис задумывался о тех минутах… Он вздрогнул. Это походило на нервный тик, подобный тому, который случается у людей, неожиданно для себя начинающих засыпать.
— Ты в порядке? — забеспокоилась Эйдриен.
— Так, кое-что вспомнилось.
— Скажешь — что?
Макбрайд отрицательно покачал головой. Спутница не настаивала.
Глава 39
Гостиница «Флорида» представляла собой чистое, хотя и несколько неказистое заведение в стиле двадцатых годов с геометрическими мотивами и резными деталями и выглядевшее так, словно его не ремонтировали с семидесятых. Большую часть мебели покрывал облупившийся жаростойкий пластик черного цвета, на ночном столике красовалась оранжево-розовая керамическая лампа. Рядом примостился светлый туалетный столик на конусообразных перевернутых ножках, а на вполне современной кровати мягким облаком лежало швейцарское покрывало необъятных размеров.
— Тебе понравится, — пообещал Макбрайд, видя колебания Эйдриен.
— Интересно, откуда в Швейцарии место с таким названием? В Цюрихе — гостиница «Флорида».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67