Затем послышались шаги в коридоре, легкое «цок-цок-цок» по плиткам становилось все громче, громче и — внезапно смолкло. Пациентка нажала кнопку звонка, и прозвучала чистая завершенная нота, словно кто-то ударил молоточком по ксилофону. Подобный звук издает усилительная аппаратура для объявлений в крупных универмагах вроде «Мейси» и «Сакс, Пятая авеню». (Впрочем, Дюрана сложно было назвать частым посетителем супермаркетов.)
Едва раздался звонок, врач открыл дверь, и Нико отпрянула от неожиданности.
— Нико!
— О-о-ох! Господи, Док, ты меня напугал! — воскликнула она и лучезарно улыбнулась, входя в прихожую.
— Прекрасно выглядишь, — заметил Дюран, закрывая дверь. — Здоровый загар. Хотя теперь, наверное, в ходу другая концепция: «Да здравствует бледность!»
Он помедлил, окинул ее взглядом, стараясь при этом не проявлять своей мужской сущности. Задачка не из легких, когда перед тобой стоит прелестная особа на шпильках и в розовой обтягивающей юбочке размером с косынку.
— Как дела, где пропадала?
Нико пожала плечами:
— Да так, на пляже.
— Серьезно? На каком?
Гостья покачала головой:
— Название вылетело из головы.
Доктор проводил ее в кабинет.
— Ого, да у тебя новое приобретение?! — Никки указала на коврик у камина.
Дюран посмотрел на кроваво-красный турецкий кирман с традиционными узорами и кивнул:
— Да. Недавно обзавелся.
— Ни за что не поверю, что ты выбирался в магазин.
Психиатр покачал головой, беспомощно улыбнувшись:
— Я заказал по каталогу.
— Док, тебе надо чаще бывать на воздухе — ты бледен, как призрак.
Собеседник пожал плечами:
— Времени не хватает. К тому же теперь бледность действительно в моде.
Кабинет мало чем отличался от гостиной — разве что встроенными в потолок осветителями да тяжелыми шторами на окнах. В обстановке преобладали нейтральные тона: на кремовых стенах висели акварельные пейзажи в черепаховых рамах, мебель закрывали бежевые чехлы. Здесь же красовались и дипломы Дюрана.
Вместе с огромного размера мебелью и подушками, разложенными на диване, дипломы и свидетельства были призваны завоевывать доверие клиентов: степень бакалавра в Брауне, докторская по клинической психологии в Висконсине, по флангам — сертификаты Американского совета психологического гипноза и Общества когнитивных психотерапевтов[3].
— Располагайся, — сказал Дюран, садясь за письменный стол. — Я просмотрю записи, найду кассету — и начнем.
— А что, обязательно записывать все сеансы? — пожаловалась Нико и, сбросив туфли, плюхнулась на диван.
— Да, — усмехнулся Дюран, вставляя кассету в магнитофон. Нажал кнопку «Запись» и, повернувшись к компьютеру, стал набирать что-то на клавиатуре. — Ты же знаешь, это не моя прихоть — страховая компания требует.
— Док, я все равно не буду с тобой судиться.
— К сожалению, именно так все и утверждают.
Дюран ввел пациентку в легкий транс. Она расслабленно лежала на диване с закрытыми глазами, на лице застыло безмятежное выражение. Низкий, баюкающий голос психиатра направлял ее по воображаемому ландшафту, следуя привычной последовательности образов:
— Ты идешь вдоль прохладного ручья по мягкой влажной тропке. Задержись ненадолго. Слышишь? Вода журчит. Лист плывет по воде, как маленький корабль, и ты провожаешь его взглядом. Вот его прибило к камню, но тут же освободило течением, он закружился в потоке и скрылся за поворотом. Как красиво перекатывается по дну вода, лаская камни…
На миг Нико нахмурилась: Дюран начал уводить ее от ручья. Теперь ее лицо слегка напряглось: исполняя волю психотерапевта, она, скорчившись, пролезла под колючими ветками. На лбу пролегли морщинки, пока Никки продиралась сквозь густые заросли — и вернулась легкая, блаженная улыбка, едва она ступила на мягкую, пружинящую под ногами луговую зелень.
— Твое лицо ласкает легкий ветерок, он ворошит волосы и гладит траву…
Вслед за Дюраном Никки отворила белую калитку, ведущую на поросшие мхом ступени в рассеянной тени листвы, и спустилась к уединенному прудику. Села на поваленный ствол укутанного мхом дуба и залюбовалась танцующим на воде солнечным зайчиком, что пробрался сквозь завесу крон. Левая рука Нико свесилась с дивана и, путешествуя по ковру, окунулась в прохладу озерца.
Никки снова в укромном уголке, где никто и ничто не может причинить ей зла. Дюран понаблюдал, как мерно поднимается и опускается грудь девушки, а потом стал выводить пациентку в прошлое:
— Давай вернемся в то время, когда ты была девочкой.
— А я и сейчас не мальчик.
— Нет, маленькой девочкой. Двенадцать лет… одиннадцать… десять. Вспомнила?
Нико беспокойно поерзала на диване и кивнула. Дюран, сидевший в высоком кресле в паре шагов от пациентки, подался вперед и в который раз принялся с удивлением следить за переменами на ее лице — настороженность умудренного жизнью человека сменилась детской непосредственностью. И даже голос Никки теперь звучал по-детски.
— Где мы? — спросил Дюран.
— В Южной Каролине.
— А твои приемные родители?
— М-м… дома. У нас большой белый коттедж за городом.
— Расскажи мне о нем.
— Ты и так знаешь.
— Мне бы хотелось услышать еще раз.
Она нахмурилась.
— Там колонны — высокие колонны, как в старинных богатых домах. Только на наших краска облезает. И там, где ее нет, видно, что они не каменные, а деревянные — собраны из дощечек, а теперь вот расклеиваются. Наверное, скоро упадут.
— Что ты видишь? — спросил Дюран.
— Крыльцо.
— Хорошо… Что еще?
— Деревья.
— Какие именно?
— Простые деревья. Дубы. Дом стоит в конце маленькой дороги.
— Длинной подъездной аллеи, — поправил Дюран.
— Длинной подъездной аллеи с гнилыми дубами по обе стороны.
— Живыми дубами, — уточнил психотерапевт.
— Да, наверное. Все считают их здоровскими, только мне они не нравятся. Они старые и мерзкие.
— Недолюбливаешь их?
— Терпеть не могу!
— Почему?
— Потому что… Ну, как сказать…
— Почему же?
— Они жуткие.
— Жуткие? Как это?
— На них паутина.
— Ты хочешь сказать, «бородатый мох»? — подсказал Дюран.
— Ага.
— И что в том плохого? — продолжал доктор.
Нико свела брови, задумалась и молча покачала головой в ответ.
— У тебя с ними связаны какие-то неприятные воспоминания? — спросил Дюран.
Пациентка поежилась и кивнула:
— Угу.
— Дек что-то делал с этим мхом?
Никки уткнулась головой в подушку:
— Он запутывал его в волосы. В безлунные ночи.
Доктор кивнул.
— На что это было похоже, Никки?
— На паутину.
Дюран придвинулся к пациентке.
— Расскажи о Деке, — попросил он.
— Мне не нравится Дек! — воскликнула Нико, неожиданно раскрыла глаза и попыталась сесть. — Только, пожалуйста, не говори ему!
— Не буду.
— Обещаешь?
— Обещаю. А теперь ложись и закрой глаза. Ты в безопасности. — Дюран заметил, что пациентка начинает задыхаться. — Здесь только ты и я, и ветер, и ручей. Порядок?
Она кивнула.
Через некоторое время доктор возобновил тему:
— Почему тебе не нравится Дек?
Нико молчала с минуту, ее грудь беспокойно вздымалась, Дюран выжидающе смотрел на лицо девушки. Наконец та выпалила:
— Из-за того, что он делает!
— Что он делает?
Нико скорчилась на диване.
— Он зовет нас в церковь с друзьями, а сам ведет в тоннель в подвале.
— Что там происходит?
Нико замерла и некоторое время лежала, боясь шелохнуться, а затем безмолвно покачала головой.
— Вы снимали кино?
Она кивнула.
— Расскажи поподробнее, — попросил Дюран.
Пациентка нахмурилась, перевернулась на другой бок и уставилась в спинку дивана.
— Не могу, — сказала она.
— Не можешь?
Никки отрицательно покачала головой.
— Почему? — удивился Дюран.
— Не могу — и все.
— Ты не помнишь?
Нико молча кивнула.
— Я подскажу, — предложил доктор. — Был фильм, в котором вы поженились.
Никки неохотно кивнула, и упрямство на ее лице сменилось обреченностью.
— Давай поговорим о свадьбе.
Нико не могла не подчиниться и под руководством Дюрана во всех подробностях поведала историю смерти своей старшей сестры в порнофильме. В этой картине две девочки исполнили главные роли, а третьей, самой младшей, отводилась роль второго плана.
Николь с Дюраном частенько наведывались на эту запретную территорию. Отсюда происходили проблемы пациентки, а потому было жизненно необходимо начать сражение с болезнью с раскрытия секретов ее детства.
— Я в белом, — рассказывала Нико, затаив дыхание. — Все, как полагается невесте: длинная фата и букет.
— Какие в нем цветы?
— Красные розы и гипсофилии, — без колебаний ответила пациентка. — Да, и еще папоротник. Розанна — жених. Глупость какая, как девочка может изображать жениха!
— Во что одета Розанна? — спросил Дюран.
— На ней черный смокинг с красной гвоздикой в петлице. Она такая прелесть! А Эйдриен несет кольца.
— В чем она?
— На ней, кроме венка из цветов, ничего нет.
— И вы подходите к алтарю?
— Угу.
— А свечи на нем есть?
— Да. Вокруг свечи, и какие-то люди занудно бубнят молитвы. А потом к нам выходит священник и спрашивает: «Берешь ли ты этого мужчину?…» — Голос Нико затих, и создалось впечатление, будто она забыла, что от нее требуется.
Дюран подсказал:
— Священник спрашивает: «Берешь ли ты этого мужчину…» — и что дальше? Насколько я помню, дальше следует твоя реплика?
— Верно, — сказала Нико.
— Что ты должна сделать?
— Встать на колени…
— И?
— Открыть рот.
Теперь дискомфорт Нико стал осязаемым, и Дюран забеспокоился, как бы нынешнее волнение пациентки не вылилось в истерику. Так уже случалось на прошлых сеансах, и психиатр решил сменить тактику:
— Расскажи о Розанне. Кто она?
— Жених.
Дюран отмахнулся от ответа, как от назойливой мошки.
— Верно, в кино она жених. А кто она в жизни?
— Когда не в фильме?
— Да.
— Розанна — моя старшая сестра, а Эйдриен — младшая.
— Вот как…
— Да, потому что когда мне исполнилось десять, Эйдриен — только пять. Значит, я гораздо старше.
— Как я понял, у тебя две сестры?
Нико покачала головой.
— Нет, — сказала она. — Только Эйдриен, а Розанны больше нет.
— Почему?
— Она умерла.
— Ах, как жаль, — сказал Дюран и после некоторой паузы продолжил: — Как это случилось?
— Что?
— Как умерла Розанна?
— Ее убили в кино! — прошептала Нико.
— Да, верно, но ведь кино — это понарошку.
— Не-а. Там все было по-настоящему.
— Что именно?
— Все!
— Объясни.
— Кино настоящее: он оттянул ей голову за волосы и…
— Кто?
— Тот дядька.
— Какой дядька?
— В красном капюшоне. На нем был балахон с капюшоном.
— Балахон?
— Да, там все носили балахоны. Все, кроме меня, Розанны, и Эйдриен с Деком.
— А в чем был твой приемный отец?
Нико нахмурилась, по-детски собираясь с мыслями.
— В каких-то ремешках.
— Что-что?
— Ну, понимаешь, Дек считался каким-то важным священником, только никакой сутаны на нем не было — одни кожаные ремни и паутина в волосах.
— Ладно, я понял. Давай продолжим. Ты остановилась на том, что Розанну потянули за волосы, правильно?
Нико кивнула:
— Ага.
— А где она находилась в тот момент?
— На полу. Стояла на четвереньках.
— Почему на четвереньках?
— Потому что у нее был секс!
— Розанна занималась сексом?
Очередной кивок.
— С кем? — спросил Дюран.
— С какими-то людьми.
— Но она же была совсем маленькой?
Нико пожала плечами:
— Двенадцать лет.
— Хорошо. Она занималась сексом… и что потом?
— Я уже сказала: человек в красном капюшоне оттянул назад ее голову…
— И?
— Резанул ножом. Вот так. — Нико провела рукой по горлу.
— Что случилось потом?
Нико всхлипнула и отвернулась.
— Не отворачивайся, Нико, ты должна посмотреть. Просто скажи, что случилось.
— У Розанны сделались такие большие глаза — она очень напугалась! Кровь текла из раны, и она не могла сказать ни слова, только хрипела.
— А где в этот момент была ты?
— Под Деком.
— Ладно. Но… если все происходило в кино, понарошку…
Нико отчаянно замотала головой.
— Нет, — настаивала она, приподнявшись на локте; девушка почти кричала от страха. — Не понарошку! Все случилось по правде! У Дека даже был специальный ящик, запиравшийся на ключ. Там он хранил кино, а иногда заставлял меня сидеть и смотреть вместе с ним. А Розанны я больше не видела. Она исчезла, умерла в тоннеле, который дядьки зачем-то называли церковью…
Дюран стал тихо нашептывать, пытаясь успокоить Нико: «Тш-ш-ш, все в порядке. Я рядом, ничего плохого не случится».
Мало-помалу напряжение отпустило Никки, и она, обессилев, уронила голову на подушку.
Тихо, медленно проговаривая слова, психотерапевт вывел пациентку из транса, в обратном порядке повторяя путь по воображаемому ландшафту, столь знакомому им обоим: тропка, ручей, начало дороги.
— Глубоко вдохни, — сказал он. — Какой воздух! Свежий, прохладный.
Ее грудь поднялась, опустилась и снова поднялась.
— Когда я досчитаю до пяти, — попросил Дюран, — ты проснешься свежей и отдохнувшей. Хорошо? — Не дожидаясь ответа, он начал отсчет: — Один… два… три.
Веки Нико дрогнули, и глаза открылись: широкие зрачки тут же сузились на свету.
Дюран протянул ей салфетку.
— Ты неплохо поработала, Нико. Я тобой горжусь.
Некоторое время она отчаянно щурилась, пока глаза не привыкли к свету, затем свесила ноги с дивана, села прямо и откашлялась. Никки разрумянилась, ее глаза блестели.
— Значит, все хорошо? — спросила она.
Дюран кивнул.
— Просто замечательно, продолжим в пятницу. — С этими словами он помог пациентке подняться и проводил к двери, где Нико одарила его обворожительной улыбкой и поцеловала в щеку.
— Мне правда стало легче, Док.
— А иначе зачем бы я был нужен? — отшутился он и моментально посерьезнел: — Но я тебе еще кое-что хотел сказать.
— Что?
— Принимай литий, Нико.
Она закатила глаза к потолку и покосилась в сторону.
— Пообещай, — попросил Дюран.
Нико неохотно кивнула и пожаловалась:
— Терпеть не могу эти чертовы таблетки, я от них как неживая.
— Лекарство уравновешивает — без этого тебе не обойтись. Или предпочитаешь все время кататься на американских горках?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67