— Какой вопрос?— Что значит какой? — приподнял одну бровь Каралекис. — Где они ее взяли? Какой же еще?— Вы, наверное, шутите.— Нет, не шучу, — ответил Каралекис. Пришел его черед удивляться: — Почему вы так решили?— Но послушайте! — вмешался Вурис. — Это же простой грипп! Не Эбола какой-нибудь! Все болеют гриппом! Зачем корейцам возиться с инфлюэнцей, если есть сибирская язва! Есть зарин, в конце концов! Да миллион вещей куда более опасных!Эпштейн и Каралекис переглянулись. Наконец Эпштейн с сожалением посмотрел на Вуриса.— Боюсь, вы кое-что не понимаете. Коэффициент смертности «испанки» достиг...— Да знаю я, знаю! — отмахнулся Вурис. — Все я понимаю. Она очень опасна. Но не на сто процентов. На армию с ней не нападешь.— Верно, — кивнул Каралекис. — Но чтобы истощить вражескую армию, можно заразить гражданское население. В таком случае «испанка» будет чрезвычайно эффективна.— Вчера мне попалась любопытная статистика, — вмешался Эпштейн. — В Нью-Йорке пятьдесят шесть больниц со службами «скорой помощи», итого — восемь тысяч коек. И все! Таким образом, бактериологическая атака на Нью-Йорк станет катастрофой.— Не следует забывать и о том, что грипп самовоспроизводится, — добавил Каралекис. — Оказавшись в организме человека или животного, вирус начинает своего рода цепную реакцию и размножается в геометрической прогрессии. Понимаете, по действию он напоминает нейтронную бомбу: убивает все живое, а инфраструктура при этом остается нетронутой.— И насколько смертельна эта штука? — хмыкнул Вурис.— Теоретически, — ответил Каралекис, — если правильно подобрать вирус, то без вакцины может погибнуть все живое на земле. Разумеется, вакцины рано или поздно появляются.— Ясно, — заявил Вурис. — Однако меня интересует не теория. Я спросил об этом вашем корейском вирусе. Насколько он опасен?— За осень тысяча девятьсот восемнадцатого года от «испанки» погибло полмиллиона американцев, — сказал Каралекис. — Больше, чем в двух мировых войнах, в Корее и во Вьетнаме, вместе взятых. За четыре месяца.— Ну и что? А как же чума? По-моему, она посерьезнее. Каралекис долго подбирал слова.— У чумы на опустошение мира ушло двадцать лет. От «испанки», по разным данным, погибло двадцать — тридцать миллионов человек. За год. Решайте сами.— Боже мой! — прошептал Вурис.— Вы упоминали вирус Эбола, — сказал Эпштейн. — Он, конечно, смертелен, но, видите ли... он стабилен. Кроме того, его довольно сложно передать.— Так же сложно, как и СПИД, — добавил Каралекис.— Необходим обмен секреторных жидкостей, просто чихнуть недостаточно, — продолжал Эпштейн. — Что до гриппа... Вы сами сказали: им болеют все.— И он нестабилен, — вставил Каралекис. — У нас нет вакцины от штамма следующего года...— Хуже того, — перебил Эпштейн, — от прошлогоднего гриппа у нас тоже нет вакцины. А «испанка» — самое опасное явление в истории медицины, с этим не поспорить.— Причем уже в своем естественном состоянии, — добавил Каралекис.— Что вы имеете в виду? — переспросил Фитч.— Это всего лишь предположение, но вдруг корейцы не удовлетворятся простым штаммом и применят генную инженерию? На основе «испанки» можно создать нечто более опасное.— Разве для этого не требуется сложное лабораторное оборудование?— "Гентех" рассылает установки даже по специализированным школам, — покачал головой Эпштейн. — Еще проще — пойти в магазин и купить то же самое за сорок долларов.Все долго молчали. Наконец Фитч не выдержал.— То есть вы утверждаете, что мы по уши в дерьме, — заключил он.— Выражаясь простым языком, — кивнул Эпштейн, — именно так.Все погрузились в невеселые мысли, а Жанин Вассерман медленно обошла стол и остановилась у карты Северной Кореи.— В общем, у нас две задачи, — протянула она. — Во-первых, необходимо установить местонахождение лаборатории.— Министерство обороны поможет, — заверил ее Фитч.— Раздобыть авиаснимки несложно, — добавил Вурис.— Не забывайте про ЭШЕЛОН, — кивнул Фитч.Все, кроме Эпштейна, кивнули. Вирусолог, беспомощно переводя взгляд с одного на другого, спросил:— Какой эшелон?Фитч дернулся, раздосадованный своей ошибкой.— Это... специализированная программа. Ничего особенного, не стоит о ней говорить.В действительности ЭШЕЛОН — одна из самых секретных разведывательных программ, прослушивающее устройство мирового масштаба — объединил в себе спутники, посты подслушивания и сети компьютеров. Благодаря ЭШЕЛОНу разведслужбам США и союзников доступна возможность перехвата и расшифровки практически всех электронных сообщений в мире в тот же момент, как их отсылают. Поиск необходимой информации ведется по ключевым словам.— По какому ключу искать? — поинтересовался Вурис, взявшись за ручку.— Тут небольшая загвоздка, — пожал плечами Фитч. — «Грипп» нам ничего не даст...— Да, можно попробовать «грипп» и «Северная Корея», или «грипп» и «Чхучхонни», или... просто «Чхучхонни» вполне подойдет.— Согласен, — кивнул Фитч.— Даже если мы найдем лабораторию, что делать дальше? — не унимался Вурис. — Все-таки она в Северной Корее.— Тогда это будет уже дипломатический вопрос. Правительство разберется, — ответил Фитч.— А что с вакциной? — вмешалась Вассерман. — Сколько уйдет на ее разработку?— Полгода на все про все, — не задумываясь, отозвался Эпштейн.— Быстрее никак? Эпштейн посмотрел на Каралекиса, тот пожал плечами.— Если на то пошло, — наконец ответил Эпштейн, — то, возможно, месяц получится скинуть. Но пока говорить вообще не о чем. Вакцину не сделать без вируса, а у нас...— Вируса у нас нет, — закончил за него Каралекис.Вассерман наклонилась к Каралекису и посмотрела ему прямо в глаза.— Это и есть вторая задача, — отчеканила она. — Вирус надо найти — чем скорее, тем лучше.Если «испанку» и можно где-то найти, то лишь в Мэриленде, в медицинском центре имени Уолтера Рида. Здесь в здании без окон расположился Национальный банк биологических тканей, или, как твердили газетные заголовки, «библиотека смерти». Складское помещение уставлено рядами железных полок, забитых картонными коробками. В каждой коробке хранятся образцы человеческих тканей, законсервированные в формальдегиде и запечатанные в парафиновые бруски. За время существования хранилища здесь скопилось более двух с половиной миллионов образцов, большая их часть взята у погибших солдат.Каралекис решил, что в каком-нибудь бруске парафина наверняка сохранились следы вируса. Вероятнее всего, в образцах легочных тканей. Образцов, взятых у солдат, умерших осенью восемнадцатого года от респираторных заболеваний, было достаточно. Несмотря на это, вероятность найти «испанку» оставалась ничтожной. Вирус гриппа гибнет в течение суток после смерти больного, и шансы на то, что найдется образец, подходящий для изготовления вакцины, почти равны нулю.Тем не менее игра стоила свеч. Каралекис бросил своих сотрудников на утомительный поиск, который грозил растянуться не на один год. На авиаснимки полагаться бессмысленно: бактериологическую лабораторию слишком просто замаскировать. А программа ЭШЕЛОН, какой бы совершенной она ни была, приносит плоды, только если враг теряет бдительность. Если корейцы нигде не упомянут Чхучхонни, то и ЭШЕЛОН ничего не даст. А ЦРУ вконец облажается.А может, и нет.Солнечным февральским вечером в кабинет к Каралекису ворвался Фитч.— Эпштейн решил нашу проблему, — заявил он.— Да ну? — с сомнением протянул Каралекис.— Ну да, — огрызнулся Фитч, рухнул в кресло напротив и бросил на стол папку.— Что это?— Старая заявка на грант. Мне о ней рассказал Эпштейн, а я раздобыл копию в Национальном научном фонде.Каралекис уставился на титульный лист:Экспедиция к А/Копервику/10/18' От Бентона Киклайтера, доктора медицины, сотрудника Национального института здоровья, и Энн Адэр (университет Джорджтауна)— "А-Копервик-десять-восемнадцать", — прочитал Каралекис. — Что это значит?— Это наш единственный шанс, — ухмыльнулся Фитч.— Неужели?!— Даю голову на отсечение!— Не понимаю, — нахмурился Каралекис.— Это заявка на грант. Некие Киклайтер и Адэр разузнали о захоронении норвежских шахтеров...— Да уж, сенсация.— ...и хотят их откопать. Захоронение за Полярным кругом.— И каким образом это должно нам помочь?— Шахтеры умерли в восемнадцатом году. Причина смерти не вызывает сомнений, симптомы классические: высокая температура, цианоз, фонтанирующая рвота. Судя по записям, с тех самых пор шахтеры лежат в вечной мерзлоте!— Да ну?! — Каралекис схватился за папку. — И они считают...— Ничего они не считают, — пожал плечами Фитч. — Никто ничего не знает. Пока нет экспедиции, не будет и новостей. Но, насколько я могу судить, этот Копервик — город-призрак, который кишмя кишит белыми медведями.— Ну и что?— Вот шахтеров и закопали, — объяснил Фитч. — Очень глубоко закопали. Глава 4 Мурманск, 23 марта 1998 года — Пункт четыре, — произнес долговязый мужчина, — защитные очки. — Он поднял руку вверх и помахал ими. — Никогда, ни при каких обстоятельствах, ни на минуту не выходите без очков на прямой солнечный свет.Энни Адэр с тревогой посмотрела на длинный список оборудования, который вдохновенный лектор держал в другой руке. Если по пятнадцать минут останавливаться на каждом пункте, то эти посиделки в тесной душной комнате грозят затянуться на много часов.Мучитель наклонился, дабы показать, как лучше всего надевать защитные очки, и демонстративно потряс головой, демонстрируя, как плотно они должны сидеть. Выпрямившись, он стал похож на муху с оторванными крыльями.— Ремешок должен быть прижат, как у подводных очков. Очки ни в коем случае не должны пропускать свет.Энни подавила зевок и покосилась на Киклайтера. Его нетерпеливость давно стала притчей во языцех. Судя по внешним признакам — Киклайтер раздраженно постукивал ногой и грыз ногти, — он уже готов был взорваться. Старик не умел общаться с людьми и не имел представления об элементарной вежливости. Ему, видимо, и в голову не приходило, что проще выдержать пару часов тягомотины, чем воевать с теми, которым очень обязан.И которые, кстати, делают тебе большое одолжение.Обычно транспорт для северных экспедиций заказывают за несколько лет. Поэтому сам факт, что нашелся ледокол, который направлялся куда надо и когда надо, и что этот ледокол готов захватить их экспедицию, это... настоящее чудо. Но так или иначе, оно произошло. На грант, о котором уже год как все забыли, нашлись деньги, а на борту «Рекс мунди» Rex imindi — Царь мира (лат.).

— дряхлого ледокола Национального управления по океану и атмосфере — нашлось место для экспедиции.Каким образом Киклайтеру удалось все организовать, было непонятно, но дареному коню в зубы не смотрят. Однажды Энни рискнула спросить... и получила в ответ лишь кривую ухмылку.— Оказывается, у нас есть высокопоставленные покровители.Да. Ясно, крюк на Копервик означает, что физикам-океанологам придется отказаться от пятидневного отдыха в Осло.Конечно, ссора с физиками или командой корабля на пользу экспедиции не пойдет. Несмотря на обещанную премию, как только стало известно, что на Копервик едут за трупами, половина моряков уволилась. Замену нашли, но с трудом. У моряков свои предрассудки.Зануда в очках бубнил что-то про углы отражения и солнечную активность за Полярным кругом. Энни хватило бы терпения слушать эту дребедень хоть целые сутки, но, помимо прочего, она считала своим долгом следить за тем, чтобы ее руководитель не передрался со всеми окружающими. Киклайтер при желании бывал на редкость неприятным. Заметив, что темп, который тот отбивает ногой, все ускоряется, Энни внезапно сказала:— Хорошо, мы все поняли.Она постаралась говорить как можно более жизнерадостно, будто теледикторша, объявляющая рекламную паузу.— Что, извините? — Зануда все еще не верил, что его посмели перебить.— Видите ли... мы поняли, что нужно везде ходить в защитных очках. — Энни неумело изобразила зевок в надежде, что до мучителя дойдет скрытый смысл ее слов: «Здесь все только что сошли с трансатлантического рейса. Мы страшно устали».Вместо того чтобы проявить сочувствие, зануда оскорбился. Энни нарушила неписаное правило: новичок не должен перебивать, когда его просвещает профессионал. Даже если новичком окажется прославленный ученый, от него требуется пусть не полное подчинение, но безоговорочная вежливость.У Энни вырвался нервный смешок, но она не сдалась:— Послушайте, меня-то не надо пугать снежной слепотой. Со мной она уже случалась.— Неужели?!— Да. На горнолыжном курорте. Я уронила очки с подъемника. — Боже! Не хватало только выставить себя полной дурой. — На самом верху я некоторое время вообще ничего не видела.— Поймите, — ледяным тоном ответил физик после секундной паузы, — ваш опыт — ничто по сравнению с настоящей снежной слепотой. Я говорю не о краткосрочном нарушении ориентации, а о невыносимой, мучительной боли, как будто в глаза насыпали битого стекла. Можно лишиться зрения на несколько дней, если не недель.На секунду воцарилась тишина — и снова по комнате разнеслась барабанная дробь, хотя и чуть медленнее.— Мы поняли, — нетерпеливо заявил Киклайтер.— Прекрасно. — Физик снял очки — вокруг его глаз остались красные круги — и потянулся к защитной маске. — Пункт пять. Когда температура падает ниже, чем...— Извините, — вмешался Киклайтер, — это, разумеется, не мое дело, но разве вам не придется все это повторять, когда приедет корреспондент? Может, разумнее пока отложить инструктаж? Ведь ему зрение и прочее потребуется не меньше, чем нам.— Какой еще корреспондент? — сверкнул глазами зануда, и Энни подумала: «Все. Он нас ненавидит».— Некий Дейли...Раздался стук в дверь, и, не дожидаясь приглашения, вошел тощий белесоватый человек, главный из физиков, как с трудом припомнила Энни.— Марк, закончишь инструктаж на борту, — приказал он. — Надвигается сильный шторм. Капитан говорит, если не отплыть через пару часов, придется еще дня три тут сидеть.— Отплываем? — переспросил Киклайтер. — Но...— С этим к капитану, — отрезал океанолог.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34