— Нет, твердолобый фашист.
— Ты хочешь сказать, нацист?
— Да, — засмеялась Джоуди, — только еще хуже.
— Эти нацисты делали абажуры из кожи. Из самой настоящей человеческой кожи. Ты этого не знала? Я видел эту ужасную книгу. Приносил в школу один мальчик. И там были все эти фотографии. Такие страшные, что кажутся ненастоящими.
— По твоему тону не скажешь, что они тебе не понравились.
Энди пожал плечами.
— Ну, конечно, в определенном смысле они были ужасными. Но при этом и классными. На некоторых — много женщин, выстроившихся в очередь в газовую камеру. Нацисты их обманули, сказав, что те идут принимать душ, только душевая на самом деле была гигантской газовой камерой. Во всяком случае, ни на одной из них не было ни клочка одежды. Я хочу сказать, что все было видно.
— А тебе как раз такое нравится.
Энди снова пожал плечами.
— Многие из них были такими толстыми и безобразными, но...
— Боже, Энди.
— Ладно, молчу. Но на другой фотографии был абажур. На первый взгляд абажур как абажур, вполне нормальный. Но на нем была чья-то татуировка. Какая-то птица, орел, что ли. И все выглядело так, словно она летела к луне или солнцу, но на самом деле это был мужской сосок.
— Прекрати, а то меня вырвет.
— Да, но, с другой стороны, это даже круто.
— Совсем нет. — Джоуди с удивлением смотрела на него. Совсем недавно зверски убили его родителей и сестру. Как он мог говорить о таких вещах, как абажуры из человеческой кожи и обнаженные женщины, выстроившиеся в очередь смерти, тем более с таким наслаждением?
И разве он забыл того мертвого парня на полу в его спальне, на котором были штаны из человеческой кожи?
И почему он так возбуждается от фотографии с абажуром?
Нет, это какое-то безумие.
«Может, это своего рода защитная реакция в форме отрицания? — подумала Джоуди. — Или в форме компенсации или что-то еще? Один из тех психологических вывихов, которые случаются с людьми, в голове которых все смешалось».
— Как бы мне хотелось взглянуть на эту татуировку, — прошептал Энди.
— Давай не будем больше об этом абажуре, о'кей?
— Да не ту, — обиделся он. — Я о татуировке Шарон. Готов поклясться, она у нее на одной из сисек.
Джоуди сильно ткнула его в бок локтем.
— Эй! Прекрати эти разговоры о сиськах.
Она увидела, как глаза Энди опустились на ее собственные.
— Хватит!
— О'кей, о'кей! Успокойся.
— Тем более что она может быть совсем в другом месте. Например, на заду.
— Я бы там никогда не решился сделать, — нахмурился мальчишка.
— Я лично нигде не собираюсь делать татуировки.
— Может, она у нее на пипке.
— На чем?
— Ну, на пипке. Сама знаешь.
— Нет, не знаю.
— Там, внизу, — и он показал на лоно Джоуди.
Джоуди шлепнула его по руке.
— Ой, больно!
— Будешь знать. Тебе надо рот вымыть с мылом.
— Драться необязательно.
— А тебе необязательно тыкать куда ни попадя пальцем. Боже, а если кто-нибудь увидел?
— Никто на нас не смотрит.
— Как бы тебе понравилось, если бы я начала показывать пальцем на твой «сам-знаешь-что»?
— На мой пипик? — расплылся в улыбке Энди.
— Тс-с! Это общественное место. Прекрати сию же минуту!
— Ладно. — Он подвинулся вплотную к Джоуди и зашептал ей на ухо: — Пипик-пипик-пипик-пипик.
— Идиот.
— Пипка-пипка-пипка-пипка.
— Что с тобой, ты превращаешься в пятилетнего?
Но Энди понесло.
— Пипка и пипик сидели на ели, и тэ-эр-а-ха-эл-и-с-ь две недели, сначала кончил...
Джоуди зажала ему рот ладонью.
— Заткнись! Это вовсе не смешно.
Энди быстро закивал головой, словно хотел убедить ее в обратном.
— А мы сейчас спросим у Шарон, что она об этом думает, — произнесла Джоуди. Улыбаясь, она опустила руку.
Улыбка сошла с лица Энди, и его глаза стали шнырять по кафе в поисках Шарон. Наконец он нашел ее. Та стояла возле Джека, и оба разглядывали ночной пейзаж пустыни.
— Мне кажется, ее очень заинтересуют, — добавила Джоуди, — твои теории относительно местонахождения ее татуировки.
— Беги рассказывай.
— Я так и сделаю.
— А вот и не отважишься.
Джоуди ухмыльнулась. По каким-то едва уловимым признакам она поняла, что улыбка должна была получиться на редкость злорадной.
— Шарон, надо полагать, уж точно знает, что такое пипка, как ты думаешь? Ведь она работает в полиции, так что слышала, наверное, обо всем на свете. Но даю голову на отсечение, это не самое любимое ее слово.
Лицо Энди неожиданно исказилось.
— Ты ведь ей ничего не скажешь, правда?
— Это пойдет тебе впрок.
Глаза мальчика испуганно забегали.
— Перестань, Джоуди. Ты ведь не расскажешь, правда?
— Назови хоть одну причину, почему бы мне этого не сделать.
— Ну, не знаю. Потому, что мы друзья?
Когда он это произнес, у Джоуди встал ком в горле. Этого она никак не ожидала. Он разозлил ее, но она только начала получать удовольствие, дразня его. А тут неожиданно оказалось, что еще чуть-чуть, и она расплачется. Это было для нее полной неожиданностью.
— Да, — тихо произнесла она, — мы... — Но дальше она договорить не смогла и только протянула руку и похлопала его по ноге.
— Ты мой самый лучший друг в мире, — зашептал Энди.
Джоуди сглотнула подкативший ком.
— Помолчи, ладно?
— Обещаю, я никогда больше не буду говорить ни «пипка», ни «пипик».
— Ни «трахаться», — пробормотала Джоуди. И ужаснулась своим словам.
— Я не говорил «трахаться», — запротестовал мальчишка.
— Но ты назвал по буквам. Это одно и то же.
— Хорошо, я никогда...
— Эй, несут завтрак. Хватит уже этих грязных словечек.
К ним направлялась Бэсс с огромным подносом, нагруженным тарелками и стаканами с пепси.
— У тебя прелестная наколочка на руке, — сказал Энди официантке, ставившей поднос на складной сервировочный столик.
— Большое спасибо, красавчик.
— А у тебя есть другие?
— А то.
— Я могу посмотреть?
Джоуди тяжело вздохнула.
Бэсс залилась лающим смехом.
— Твой братец хоть и мал, да, видать, не промах, да? — И улыбнулась Энди.
— Да. — Лицо Джоуди горело. — Не промах-то не промах, да только часто промахивается.
Тем временем вернулись отец и Шарон, но остановились поодаль, ожидая, пока Бэсс накроет. Затем они заняли свои места.
— Что интересного произошло за время нашего отсутствия? — поинтересовался отец.
Энди испуганно покосился на Джоуди.
— Совсем ничего, — ответила та. — А как прошла экскурсия?
— Неплохо.
— Вам тоже не мешало бы посмотреть перед уходом, — вмешалась Шарон. — Есть очень-таки милые вещицы.
— Уверен, тебе понравится индианка из племени апачи, — обратился отец к Энди, — ее фото внизу в дальнем углу кафе возле туалета.
— Почему она должна понравиться Энди? — поинтересовалась Джоуди. — Она что, голая?
— Нет, безносая.
— Вид у нее ужасный, — добавила Шарон.
— Усечение шнобеля — древнее наказание женщин апачи за супружескую неверность.
— Эти апачи, похоже, были большими шутниками, — заметила Шарон.
— Почему ты полагаешь, что Энди найдет это забавным? Ты что, стал психиатром? — обратилась Джоуди к отцу, не дожидаясь, пока тот нахохочется.
Отец только пожал плечами.
— Такое обычно нравится всем мальчишкам.
— Предостережение мне: никогда не выходить замуж, — произнесла Шарон, прежде чем отправить в рот очередную порцию «буррито» на вилке.
— Нацисты делали абажуры из кожи, — сказал Энди, подвигаясь к ней ближе. — Из человеческой кожи.
— Я так рада, что ты поделился с нами своими знаниями, Эндрю.
— Он такой неотесанный, — добавила Джоуди.
— Мужчины этим отличаются, — начала Шарон. — Но у них есть и другие качества, которые компенсируют этот недостаток. По крайней мере, у некоторых из них. И я не уверена, есть ли они у Энди.
Энди покраснел и рассмеялся, словно ему сказали большой комплимент.
Джоуди толкнула его локтем.
— Это было оскорбление, придурок.
— Джоуди! Следи за своим языком, — возмутился отец.
— За языком? Я? Да ты бы слышал, что...
— Превосходные гренки, — прервал ее Энди. — Думаю, это все благодаря булке с корицей.
Несколько мгновений они смотрели в глаза друг другу.
«Я чуть было не наябедничала на него», — досадовала она.
И она была признательна мальчишке за то, что он вовремя ее остановил.
Взяв в руки нож и вилку, Джоуди начала резать на кусочки свою гренку.
— Чем мы займемся после завтрака?
— Думаю, вернемся в мотель и выпишемся, — ответил отец.
— Может, сначала поищем магазин? Энди нужна какая-нибудь одежда.
Отец взглянул на часы.
— Посмотрим, сколько останется времени, когда будем уходить отсюда.

Часть VIII
С вами снова Саймон
Глава 34
Поехали? Прошлый раз я соскочил, как только повесил трубку после разговора с Ковбоем. С тех пор много чего случилось. Много крови было пролито. Сейчас у меня наконец выпала свободная минутка, чтобы поговорить об этом. Так что поехали.
После того разговора я пулей понесся к Ковбою, мы загрузились в его «Кадиллак», заехали к Праху и уже от него взяли курс на Индио.
И добрались довольно быстро.
Впрочем, все же недостаточно быстро.
Когда мы были на месте, я попросил Ковбоя заехать на заправочную станцию «Тексако», тем более что нам нужен был бензин. Так что, когда он подрулил к колонкам самообслуживания, я вылез из машины и пошел заправлять бак.
Пока качался бензин, у меня была прекрасная возможность изучить стоянку у мотеля «Приют странника» через дорогу. Тот придурок, Фрэнк, сказал по телефону, что видит машину Фарго — синий «Форд».
Но там, на парковочной стоянке, почти все места были свободны. Только пара фургонов, джип и три служебные машины. И ни одной синей.
Ничего удивительного, если учесть, что было почти одиннадцать, а одиннадцать — час выписки в большинстве мотелей. Так что все уже в дороге, включая и клан Фарго.
Значит, мы разминулись.
На душе словно кошки скребли.
Но надо было закончить заправляться, и я стоял возле бака.
Между прочим, я все еще Саймона. На мне парик с каштановыми волосами, поскольку платиновый, который я надевал прошлой ночью, показался слишком броским для светлого времени суток, а мне не хотелось привлекать к себе особого внимания. В своем новом парике я выглядел женственно, но не крикливо.
Поскольку я проснулся с ужасным лицом (помните, что этот сукин сын Генри сделал мне прошлой ночью?), мы остановились в Дезерт-Хот-Спрингс, и я послал Ковбоя в аптеку за пластырями и макияжем. Марафетился я в пути. Чтобы прикрыть следы укусов на щеке, достаточно оказалось одного большого пластыря (к счастью для меня, этот гребаный Генри был не доберманом), а с помощью косметики замаскировал синяки.
Покидая дом Джоуди, я снял окровавленное летнее платье и надел одну из футболок девчонки. Большинство из них были похожи на сувениры, привезенные из летних экскурсий или поездок в Диснейленд, но мне все же удалось найти одну розовую без каких-либо картинок или надписей. Затем я обнаружил белую плиссированную юбку.
Костюм мне был очень к лицу. Я выглядел свежо и невинно и намного моложе двадцати четырех своего настоящего возраста.
Даже Ковбой отдал должное моему виду.
От дома Джоуди я добрался к нему за пятнадцать минут. Открыв дверь, он застонал: «О душечка». Затем сгреб меня в охапку, оторвал от пола и стиснул своей лапой мне грудь через футболку. Ковбой весил около трехсот пятидесяти фунтов, и хотя это в основном жир, но он иногда качался, и мышц у него хватало. Мне, можно сказать, крупно повезло, что в бюстгальтере не оказалось настоящего буфера, иначе бы от него осталось одно мокрое место.
— Вот черт! — выругался он, заметив, что тискает туалетную бумагу. — Что случилось с девушкой моей мечты?
— Она дожидается нас в Индио, — успокоил его я. — И может от нас уйти, если не пошевелим поршнями. Так что опускай меня, и поехали.
В течение всей поездки он дурачился, притворяясь, что флиртует со мной, и лазил под юбку. Хотя я далеко не уверен, что это были только шутки. Мне кажется, что он вроде как надеялся или желал, чтобы я каким-то образом превратился в девчонку и выглядел такой, каким был в тот момент. Иногда ведь бывает: смотришь кино, которое уже видел, а его финал тебе не понравился, и ты все еще надеешься и очень хочешь, чтобы все обернулось по-другому. Если по-настоящему увлечешься, можно почти убедить себя в том, что такое обязательно произойдет. И, наверное, он почти убедил себя, что я превращусь в женщину.
Честно говоря, думаю, что у него даже капнуло с конца.
Как, должно быть, чудно быть девчонкой и иметь такую власть над парнями.
Время от времени мне приходилось его одергивать и пару раз даже сбрасывать его руку.
Прах сидел на заднем сиденье и большую часть времени глазел в окно, так что не заметил нашей возни. А если и заметил, проигнорировал. Он был из тех, кто никогда не тратит время на подобную ерунду. Все в этом вшивом мире он воспринимал всерьез. В сущности, он был настоящим параноиком. Одним из этих чокнутых борцов за выживание. Считал, что очень скоро наступит конец мира или, по крайней мере, «цивилизации, какой мы ее знаем». Чуть ли не на следующей неделе, понимаете? И все готовился к этому.
У него даже где-то было свое бомбоубежище. Он часто о нем рассказывал, но никогда и никому не называл места. Рассчитывал укрыться там и пережить глобальную термоядерную катастрофу.
Даже с нетерпением ожидал ее.
По его словам, катастрофа была уже на подходе. И Прах постепенно терял терпение.
А как он огорчился, когда два года назад развалился Советский Союз. В жизни не видел такого отчаяния. Какой пролет для бедняжки Праха! Это, считай, напрочь лишило его всякой надежды когда-нибудь узреть атомный гриб, и у него началась жуткая депрессия.
Но затем в прошлом году в Лос-Анджелесе были эти беспорядки на расовой почве, и надежды Праха возродились. Пусть ему никогда не суждено насладиться массированными взаимными атомными бомбардировками, но, за неимением лучшего, расовая война показалась ему почти столь же привлекательной. И он связал все свои надежды с нею.
Теперь он дожидался бунта чернокожих с тем же энтузиазмом, с каким когда-то надеялся на атомную войну.
Мне кажется, что он мечтал об отражении атак из своего тайного бункера — облачившись в бронежилет «кевлар», железную каску и маскировочный костюм и вооружившись до зубов, косить свинцом орды безумствующих дикарей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50